Бытие Сына

Несомненно, в системе Оригена преобладает мысль о раз­личии между Отцом и Сыном над представлением об Их един­стве. Эти две стороны догмата не получили равномерного, гар­монического развития.

Догматическое учение о едином Боге с особенною полнотой уяснено и формулировано в посленикейский период. Все три лица Св. Троицы — единый Бог. Отец, Сын и Св. Дух — не только unum in specie, но вместе unum in numero ¹). Они едино не

¹) Schaff. KG. S. 967. In der göttlichen Trinität aber bezeichnet die Homousie nicht bloss die Gleichartigkeit, sondern zugleich die numerische Einheit, nicht blos das unum in specie, sondern zugleich das unum numero. Die drei Personen verhalten sich zum göttlichen Wesen nicht wie drei Individuen zur Gattung, also etwa wie Abraham, Isaak und Jakob zur menschlichen Natur, sondern sie sind nur Ein Gott... Vater, Sohn und Geist können nicht wie drei menschliche Individuen ohne einander oder für sich gedacht werden, sondern sind in und mit einander und bilden eine solidarische Einheit. Zig. Panopl.

359

только потому, что в каждом из Них одни и те же свойства божественной природы, но и потому что существо Их одно, не только потому, что все Они — одного божества, но и потому, что все Они — один Бог. Это не абстрактное и только умопредставляемое единство рода, но реально существующее конкретное единство предмета. «Нужно знать, что иное дело — предметно созерцаемое, объективно данное, и иное — только мыслимое, представляемое в уме. Во всех тварях различие ипостасей дано объективно, ибо Петр действительно различается от Павла; а единство того, что в них общее, только мыслится; только в уме мы представляем, что Петр и Павел имеют одну природу. На­оборот в святой, пресущественной и непостижимой Троице: об­щее и единое созерцается предметно: существо Лиц одно и то же, и каждое из Них не менее едино друг с другом, чем и с Самим Собою; а раздельны Они только мысленно». Таким образом, более точным подобием реального единства трех Лиц Св. Трои­цы служит не единство человеческой природы во всех челове­ческих индивидуумах, а личное единство отдельного человека.

Ориген не возвысился до сознания такой высочайшей ре­альности единства Св. Троицы: и по своему языку и по основной форме воззрения он примыкает к прошедшему, а не является предвестником будущего развития богословской мысли. Свой взгляд на эту сторону догмата Ориген высказывает главным об­разом в трех местах.

Цельс упрекал христиан в непоследовательности ¹). Они

Migne s. gr. t. 130 col. 112. Joh. Damasc. Εἷς γὰρ ὄντως Θεός, ὁ Θεὸς καὶ ὁ Λόγος καὶ τὸ Πνεῦμα αὐτοῦ. Χρἡ δὲ εἰδέναι, ὅτι ἕτερόν τί ἐστι τὸ πράγματι θεωρεῖσθαι, καὶ ἀλλο τὸ λόγῳ καὶ ἐπινοία. Ἐπὶ μὲν οὖν πάντων τῶν κτισμάτων ἡ μὲν τῶν ὐποστάσεων διαίρεσις, πράγματι θεωρεῖται πράγματι γὰρ ὁ Πέτρος τοῦ Παύλου κεχωρισμένος θεωρεῖται· ἡ δὲ κοινότης καὶ τὸ ἓν... λόγῳ καὶ έπινοία θεωρείται (cfr. Greg. Naz. or. 31 n. 15)· νοοῦμεν γὰρ τῷ νῶ, ὅτι ὁ Πέτρος καὶ ὁ Παῦλος κοινὴν μίαν ἔχουσι φύσιν... Ἐπὶ δὲ τῆς ἀγίας καὶ ὐπερουσίου καὶ ἀλήπτου Τριάδος τὸ ἀνάπαλιν. Τὸ μὲν κοινὸν καὶ ἓν πράγματι θεωρεῖται, διὰ τὸ συναΐδιον καὶ τὸ ταυτὸν τῆς οὐσίας καὶ τῆς ἐνεργείας... Μία καὶ ἡ αὐτὴ οὐσία... Ἓν γὰρ ἕκαστον αὐτῷν ἔχει πρὸς τὸ ἕτερόν οὐχ ἧττονι ἤ πρὸς ἑαυτόν (Greg. Naz. or. 31 n. 16) τουτέστιν ὅτι κατὰ πάντα ἓν εἰσιν ὁ Πατὴρ καὶ ὁ ϒἱὸς καὶ τὸ ἀγιον Πνεῦμα, πλὴν τῆς ἀγεννησίας καὶ τῆς γεννήσεως καὶ τῆς ἐκπορεύσεως· ἐπινοία δέ τὸ διηρημένον.

¹) с. Cels. 8, 12 р. 750; 1533. «Εἰ μὲν δὴ μηδένα ἄλλον ἐθεράπευον οὗτοι πλὴν

360

имели бы,— думал он,— право с отличающим их сознанием превосходства своих верований противопоставлять свой моно­теизм языческому политеизму, если бы сами они действительно никому другому не поклонялись, кроме единого Бога. На самом же деле, они поклоняются и Христу и не думают, что чрез это становятся в противоречие со своим основным верованием. Та­ким образом, вопрос о единстве Божества поставлен очень ре­шительно: упрек Цельса касался самого существенного догмата христианства и, следовательно, требовал основательного отве­та. «Нужно сказать и на это,— отвечает Ориген,— что если бы Цельс понял слова: «Я и Отец одно» и то, что Сын Божий ска­зал в Своей молитве: «Я и Ты одно»,— то не подумал бы, что мы почитаем и иного, кроме сущего над всем Бога. «Ибо Отец во Мне,— говорит Христос,— и Я в Отце». Если же это возбудит в ком-либо опасение, не перебегаем ли мы в лагерь тех, которые не признают Отца и Сына за две ипостаси, тот пусть обратит внимание на выражение: «у всех уверовавших было одно серд­це и одна душа», чтобы понять смысл слов: «Я и Отец одно». И так мы поклоняемся единому Богу, как мы сказали, Отцу и Сы­ну и имеем твердое основание противопоставлять себя прочим... Мы чтим Отца истины и Сына истину, двух (δύο πράγ­ματα) по ипостаси и одно по единомыслию, по согласию и тож­деству воли, так что видевший Сына, сияние славы и образ ипо­стаси Божией, видел в Нем, как образе Божием, Бога».

ἔνα Θεόν, ἦν ἄν τις αὐτοῖς ἴσως πρὸς τοὺς ἄλλους ἀτενὴς λόγος· νυνὶ δὲ τὸν ἓναγχος φανέντα τοῦτον ὐπερθρησκεύουσι, καὶ ὅμως οὐδὲν πλημμελεῖν νομίζουσι περὶ τὸν Θεόν, εἰ καὶ ὐπηρέτης αὐτοῦ θεραπευθήσεται». Λεκτέον δὲ καὶ πρὸς τοῦτο, ὅτι, εἴπερ ἐνενοήκει ὁ Κέλσος τό· «Έγὡ καὶ ὁ Πατήρ ἕν έσμεν» (Joh. 10, 30)... οὐκ ἃν ὥετο ήμάς καὶ ἄλλον θεραπεὐειν παρὰ τὸν ἐπὶ πᾶσι Θεόν. «Ό γὰρ Πατήρ, φησίν, ἕν ἐμοί, κἀγὼ ἕν τῷ Πατρί». (Joh. 14, 11. 17, 21). Εἰ δέ τις ἐκ τούτων περισπασθήσεται, μή πη αὐτομολοῦμεν πρὸς τοὑς ἀναιροῦντας δύο εἷναι ὑποστάσεις Πατέρα καὶ ϒἱόν ἐπιστησάτω τῶ· «Ἦν δὲ πάντων τῶν πιστευσάντων ἡ καρδία καὶ ἡ ψυχή μία» (Act. 4, 32), ἵνα θεωρήση τό· «Έγὡ καὶ ὁ Πατήρ ἕν ἐσμεν» [ср. стр. 249 пр. 3]. Ἕνα οὖν Θεόν, ὡς ἀποδεδώκαμεν, τὸν Πατέρα καὶ τὸν ϒἱὸν θεραπεύομεν· καὶ μένει ἡμῖν ὁ πρὸς τοὺς ἀλλους ἀτενής λόγος... Θρησκεύομεν οὖν τὸν Πατέρα τῆς ἀληθείας καὶ τὸν ϒἱὸν τήν ἀλήθειαν, ὄντα δύο τῆ ὑποστάσει πράγματα, ἕν δέ τῆ ὁμονοία καὶ τῆ συμφωνία καὶ τῆ ταυτότητι τοῦ βουλήματος

361

В чем же состоит ответ Оригена? Кто тот единый Бог, кото­рому поклоняются христиане? Одно место дает, по-видимому, основание думать, что единым Богом Ориген называет вместе Отца и Сына, т. е. решает вопрос в смысле действительного, так называемого, нумерического Их единства. Однако же осталь­ные подробности ответа не позволяют придавать особенное значение выражению: «мы поклоняемся единому Богу — Отцу и Сыну». С отрицательной стороны монотеизм христиан выра­жается в том, что они не почитают никого другого, кроме суще­го над всем Бога, а этим именем Ориген обыкновенно называет Бога-Отца ¹). Далее, предположению, что — по Оригену — Отец и Сын — единый Бог в том ясном смысле, какой соединяется с этим выражением у богословов посленикейского периода, не вполне благоприятствует и то, что в последующих словах Отец и Сын рассматриваются как два реальные предмета, а Их един­ство полагается в единомыслии, согласии и тождестве Их хоте­ния, т. е. со всею энергиею освещается Их действительное раз­личие, а единству придается чисто нравственный характер. Правда, Ориген возвышался до такого представления о тожде­стве воли в Отце и Сыне, которое довольно полно заменяет идею единосущия и даже может служить пояснением самого су­щественного ее момента — единства и нераздельности бытия при действительности личного различия. Но в данном случае это возвышенное воззрение скорее затемняется, чем разъясня­ется ссылкою на нравственное единство первых христиан. Как бы ни было высоко их единомыслие, все же они составляли не более как одно общество, одно собирательное целое, и фигу­ральное выражение «одно сердце и одна душа» приходится оце­нивать по факту, а не наоборот. Следовательно, в указанном примере нет ничего соответствующего реальному единству От­ца и Сына. В словах Оригена: «Мы чтим Отца истины и Сына истину» слышится общераспространенное воззрение богосло­вов первых веков, что единый Бог есть Бог Отец, как носитель всего Божества, рас-

¹) См., напр., стр. 350 пр. 1.

362

крывшегося в Сыне и Св. Духе, следователь­но Своим бытием предполагающий Их бытие. При ясно со­знанной необходимости вечного бытия Сына, предполагаемого самым существом Отца и Его отношением к Сыну, как вечно живой силы к адекватно выражающей ее энергии, это древнее богословское воззрение в устах Оригена имело глубокий смысл; тем не менее, с точки зрения этого представления правильнее сказать, что христиане — потому монотеисты, что они поклоня­ются Сыну в едином Боге, Отце Его, или в Сыне поклоняются Отцу Его; следовательно, оно не достигает полноты ясного по­нимания, что христиане поклоняются Отцу и Сыну — действи­тельно единому Богу.

До какой степени в сознании Оригена различие Отца и Сы­на преобладает над Их единством и как сильно в самом единстве Их заявляет себя момент коллективности, это ясно из рассужде­ния Оригена «О молитве». Признавая как факт, что Отец и Сын различны между Собою по числу и по подлежащему, Ориген заключает отсюда, что невозможно молиться Им обоим вместе, потому что в таком случае форма множественного числа стано­вится неизбежною, и нужно говорить: спасите, помогите и т.п. ¹). Очевидно Отец и Сын постоянно мыслятся Оригеном как ἓν πράγμα и ἓν πράγμα, и действительность Их единства сознается столь слабо, что он и в молитвенном обращении к Ним не счи­тает возможным объединить Их в одном «Ты».

Наконец, в отделе, где Ориген выясняет содержание цер­ковного учения о едином Боге, имея в виду монархианские воз­зрения, следовательно, в таком месте, которое для данной цели не менее важно, чем и ответ Цельсу,— Ориген решает вопрос о единстве Божества в том смысле, что единый истинный Бог есть только Бог-Отец. В данном случае Ориген не ставит непре­менным условием даже того, чтобы, мысля об Отце как едином Боге, мы представляли Его Отцом Сына, но требует скорее про­тивоположного,— чтобы, говоря о едином

¹) Стр. 307 пр. 1

363

Боге, мы имели в ви­ду Его преимущество пред всеми другими богами, вследствие чего каждый из них в собственном смысле должен называться именем Θεὸς, а не ὁ Θεὸς, о котором идет речь в вопросе, возбужденном монархианами ¹). Это представление Оригена ставит его скорее ниже, чем выше его предшественников и за­ставляет предполагать, что неполнота выражения действи­тельного единства Отца и Сына отразилась недостаточностью в самом воззрении на этот догмат, что если Ориген иногда и воз­вышался над уровнем своего обычного представления, то не держался на этой высоте всегда твердо и бесповоротно.