Мень А,, прот. К вопросу о миросозерцании Чарлза Дарвина

5. К ВОПРОСУ О МИРОСОЗЕРЦАНИИ

ЧАРЛЗА ДАРВИНА

Роль дарвинизма в умственной борьбе истекших ста лет весь­ма существенна. Мы уже говорили о том, как соотносятся между собой учения о творении и эволюции (Гл. V). Ниже будет рас­смотрен вопрос о миросозерцании самого Дарвина. Одни считают его верующим, другие — атеистом. Кто же прав?

Материалы, которыми мы располагаем, мало удовлетворяют в качестве «психологического документа». Английская сдержан­ность и особенности личного свойства помешали Дарвину оста­вить после себя свидетельства о своей внутренней сокровенной жизни. Однако в «Автобиографии», сочинениях, письмах и за­писных книжках есть достаточный материал, чтобы составить представление о некоторых факторах, которые определили миро­воззрение Дарвина.

* * *

Чарлз Роберт Дарвин (1809—1882) родился в состоятель­ной английской семье в Шрусбери. Мать его умерла, когда маль­чику было 8 лет, и невозможно судить, в какой степени она оказа­ла влияние на его развитие.

Отец Дарвина был врачом. Человек незаурядный и проница­тельный, он пользовался среди своих пациентов большим автори­тетом, «словно какой-нибудь духовник»: давал советы, успокаивал, устраивал семейные дела. Многие, в том числе и сам Дарвин, утверждали, что он обладал способностью угадывания мыслей. При всем этом он был атеист и масон*).

*) Масонство — международный союз, зародившийся среди деистов в XVII в. Ставит своей целью объединение людей независимо от сословия, нации и убежде­ний. Возник как своего рода соперник Церкви.

189

Дарвин буквально благоговел перед отцом, но в интеллек­туальном отношении почти ничего не получил от него. Отец, ве­роятно, не стремился — по крайней мере, вначале — прививать сыну свои взгляды. Характерно, что впоследствии Дарвин, раз­мышляя о посмертном воздаянии, особенно огорчался при мысли об участи отца и брата (тоже неверующего).

Сразу же после смерти матери Чарлза отдали в школу Бат­лера, где он проводил большую часть времени. По собственным словам, в детстве Дарвин отличался живой фантазией, наивной непосредственностью и отзывчивостью. В обществе сверстников он чувствовал себя хорошо. «Среди товарищей по школе, — вспо­минает он, — у меня было много друзей, которых я горячо лю­бил, и я думаю, что мои привязанности были тогда очень сильны­ми» (Дарвин Ч. Воспоминания о развитии моего ума и характе­ра: (Автобиография)/ Пер. с англ. М., 1957. С. 61; далее: Авто­биография). В свою очередь, Чарлз располагал к себе людей и вну­шал симпатию.

В те годы любимыми его писателями были Вальтер Скотт, Байрон, Мильтон, Шекспир. Сельские пейзажи, равно как и оды Горация, приводили его в неописуемый восторг. Он обладал пло­хим слухом, однако мог наслаждаться и музыкой.

Довольно рано проявилась у Дарвина любовь к коллекцио­нированию и наблюдению над природой. Примечательно, что вна­чале он считал возможным собирать только мертвых насекомых, не решаясь кого бы то ни было лишать жизни. Он был очень чуток к страданиям животных.

Этому периоду жизни соответствовала детская чистая вера. Дарвин вспоминает, что, опаздывая в школу, он всегда бежал и горячо молился о том, чтобы поспеть вовремя (Автобиография. С. 45).

К сожалению, школа не могла развить тех положительных задатков, которые имел Дарвин. Преподавание было старомодным, «стереотипным и бессмысленным», как отмечал впоследствии сам ученый. Всякое занятие естественными науками порицалось, а скучное изучение мертвых языков не вырабатывало ничего, кроме отвращения к ним. Разумеется, и в плане религиозном школа дала очень мало, как это часто бывало в учебных заведениях такого типа.

С 1825 года Дарвин начал проходить курс медицинских наук в Эдинбурге, но вскоре почувствовал, что не имеет призвания к профессии отца. Операции приводили его в ужас, так же как и модные тогда кровопускания. Он все больше тяготел к уединенным прогулкам, спорту и охоте.

Когда Дарвину пошел 16-й год, собственного миросозерца­ния у него еще не сложилось, хотя многие люди в этом возрасте как бы заново открывают и осмысляют то, о чем узнали от родных и учителей. Вещи, которые раньше принимались на веру как отвле­ченная теория, становятся реальностью через живой личный

190

опыт. Этот перелом охватывает огромный круг вопросов, и осо­бенно важен он для веры.

По всей вероятности, в юношеском возрасте у Дарвина не произошло открытия веры для себя.

В силу «бессознательного» и «доверчивого» подхода к обще­принятой религии Дарвин долгое время не касался анализа миро­воззренческих вопросов. Впервые он задумался над ними после двухлетнего пребывания в Эдинбурге. Отец, убедившись, что врач из него не выйдет, и опасаясь, что юноша превратится в бездель­ника, предложил сыну избрать карьеру священника. Будучи неве­рующим, он тем не менее полагал, что это даст Чарлзу прочное положение в обществе. «Я попросил, — вспоминает Дарвин, — дать мне некоторое время на размышление, потому что на основа­нии тех немногих сведений и мыслей, которые были у меня на этот счет, я не мог без колебаний заявить, что верю во все дог­маты англиканской церкви; впрочем, с другой стороны, мысль стать сельским священником нравилась мне. Я старательно про­читал поэтому книгу Пирсона «О вероучении» и несколько дру­гих богословских книг, а так как у меня не было в то время ни малейшего сомнения в полной и буквальной истинности каждого слова Библии, то я очень скоро убедил себя в том, что наше вероучение необходимо считать полностью приемлемым. Меня, од­нако, поражало, насколько нелогично говорить, что я верю в то, чего я не могу понять и что фактически не поддается пониманию. Я бы мог с полной правдивостью сказать, что у меня не было ни­какого желания оспаривать ту или иную догму, но никогда я не был таким дураком, чтобы чувствовать или говорить: «Credo quia incredibile»*). (Автобиография. С. 73).

Эти очень характерные признания дают нам ключ к вопросу о религиозности Дарвина в студенческие годы. Из них следует, что и в это время христианство оставалось для него абстрактной доктриной.

Правда, несколько лет спустя во время своего путешествия на «Бигле» при виде девственного тропического леса он испытал мистическое чувство Бога. (Дарвин Ч. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»/ Пер. с англ. М., С. 525). Но это было лишь смутное чувство, которое не получило развития.

В 1828 году Дарвин поступил в Кембриджский университет, чтобы по окончании его стать священником. В университете его биологические занятия продолжались и знания увеличивались. Этому способствовало влияние пастора Генсло — страстного бо­таника. Генсло обладал обширными сведениями и был неутоми­мым наблюдателем. Он отличался истинным благочестием и при­водил всех знавших его в восхищение своей отзывчивостью, доб­ротой и честностью. Пастор так подружился с молодым Дарви­ном, что последнего вскоре стали называть: «Тот, кто гуляет с

*) Верую, потому что — невероятно.

191

Генсло». Другим человеком, имевшим на Дарвина влияние, был пастор Седжвик — профессор геологии. Оба священника во мно­гом способствовали углублению в юноше интереса к научным исследованиям, но, по-видимому, проглядели пробелы в его духов­ном развитии.

В январе 1831 года Дарвин сдал выпускные экзамены и имел право получить приход. Но в августе ему предлагают принять участие в кругосветном плавании на «Бигле». Он дает согласие, и таким образом вопрос о пасторской работе «умер сам собой».

Экспедиция, длившаяся пять лет, стала для Дарвина большой школой знаний и опыта. Непроходимые дебри, дикари-людоеды, необыкновенные животные и растения, смертельные опасности, встречи с людьми многих стран — все это в избытке заполняло годы путешествия. Именно тогда Дарвин «открыл» для себя эво­люцию. Он и раньше слышал об этой теории (к тому времени достаточно известной), но она была для него не более понятна, чем догматы англиканского исповедания. Но теперь целый ряд убе­дительных фактов (ископаемые Америки, фауна Галапагосских островов, наблюдения, подтвердившие геологическую теорию Лайеля) сделали для него эволюцию очевидной.

Сопоставляя религиозную догму, как он усвоил ее из книг, с научными данными, Дарвин утратил веру в Откровение. В ре­зультате он счел возможным определить свое кредо как теизм, или, точнее, деизм*). Наступил второй период в истории его миросозерцания.

* * *

После возвращения Чарлза в Англию отец заметил ухудшение его здоровья (тяжелая астения угнетала Дарвина до конца дней); поэтому он настоял на том, чтобы сын отказался от какой-либо постоянной службы.

Предоставленное ему свободное время Дарвин целиком отдал обобщению научных фактов, собранных в экспедиции и почерпну­тых в литературе. Он занялся проблемами зоологии и вскоре вплотную подошел к загадке изменчивости живых существ.

Задумывался он и над религиозными вопросами. Буквальное понимание Библии, которое было тогда почти единственным, в конце концов заставило его полностью разувериться в Ветхом Завете. Что же касается Евангелий, то достоверность их вызыва­ла у него большие сомнения. «Но я отнюдь не был склонен отка­зываться от своей веры, — писал он в 1876 году, — я убежден в этом, ибо хорошо помню, как я все снова и снова возвращался к фантастическим мечтам об открытии в Помпеях или где-нибудь в другом месте старинной переписки между какими-нибудь вы-

*) То есть понятие о Боге как о неведомой Первопричине, Которая, создав мир, не оказывает на него никакого воздействия.

192

дающимися римлянами или рукописей, которые самым порази­тельным образом подтвердили бы все, что сказано в Евангелии. Но даже и при полной свободе, которую я предоставил своему воображению, мне становилось все труднее и труднее придумать такое доказательство, которое в состоянии было бы убедить меня» (Автобиография. С. 99). Ученый искал для веры таких же осязае­мых аргументов, какие легли в основу его биологических гипотез. На склоне лет Дарвина Э. Эвелин спросил его, почему он отошел от религиозного учения. «Потому, что я не нашел доказательств в его пользу», — ответил он.

В 1839 году Дарвин женился, а через три года навсегда пе­реселился в имение Даун. К этому времени у него уже был сделан набросок собственной эволюционной теории. Кроме наблюдений, она была в большой степени обязана работам английского пастора и экономиста Мальтуса, который считал, что на Земле рождается больше людей, чем планета способна прокормить.

Обладая осторожным методическим мышлением, Дарвин дол­го не решался публиковать свои выводы. Однако, получив от Алфреда Уоллеса статью, где тот излагал идею отбора, к которой пришел независимо от своего коллеги, Дарвин понял, что время настало.

24 ноября 1859 года в лондонских магазинах появилась его книга «Происхождение видов».

Когда Дарвин сформулировал и обосновал свою теорию отбо­ра, выдвинув его в качестве главного фактора эволюции, он предви­дел, что ее расценят как безбожную. Ее острие было направлено против популярного тогда креационизма. Согласно этому взгляду следовало считать, что Творец непосредственно «смонтировал» и хоботок мухи, и глаз стрекозы. Часто именно на таком представ­лении строили телеологическое *) доказательство бытия Божия.

Для Дарвина, который изучал это доказательство по книге У. Пэйли «А View of the Evidence of Christianity», после исследова­ния фактов стала неприемлема теория непосредственного творе­ния. «Мы уже не можем, — пишет он, — более утверждать, что, например, превосходно устроенный замок какого-нибудь двух­створчатого моллюска должен быть создан неким разумным Су­ществом, подобно тому, как дверной замок создан человеком» (Автобиография. С. 100). Однако, разумеется, это не было для Дарвина причиной отрицать Творца вообще. Хотя бы и теоре­тически, но он признавал необходимость разумной Первопри­чины мира.

В этом Дарвин следовал своему учителю, геологу Чарлзу Лайелю, который считал вполне соединимыми эволюционную тео­рию и модифицированный креационизм. Вскоре после выхода «Про­исхождения видов» Лайель писал Дарвину: «Я думаю, что старое слово «сотворение» необходимо почти так же, как и прежде, но оно,

*) От греч. «телос» — цель.

193

конечно, принимает уже новый вид (Разрядка моя. — А. М.), если принять взгляды Ламарка, улучшенные Вами» (Lyell Ch. Life, Letters and Journals. V. II. London, 1881. P. 364).

«Трудно, — писал сам Дарвин, — и даже невозможно предста­вить себе эту необъятную и чудесную Вселенную, включая сюда и человека с его способностью заглядывать далеко в прошлое и буду­щее, как результат слепого случая или необходимости. Размышляя таким образом, я чувствую себя вынужденным обратиться к Пер­вопричине, которая обладает интеллектом, в какой-то степени ана­логичным разуму человека» (Автобиография. С. 104).

Свое «Происхождение видов» Дарвин кончает словами: «Есть величие в этом воззрении на жизнь с ее различными силами, изна­чально вложенными Творцом в одну или незначительное число форм; и между тем как наша планета продолжает описывать в пространстве свой путь согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала возникли и продолжают возникать не­сметные формы, изумительно совершенные и прекрасные» (Дар­вин Ч. Происхождение видов. М., 1935. С. 591).

Но чем был этот Творец для Дарвина? Бессодержательным понятием, гипотезой, которая ни в коем случае не может быть названа религией. Бог не был реальным для него. В результате ученый все чаще стал склоняться к мысли, что «тайна начала всех вещей неразрешима для нас» (Автобиография. С. 105). Он говорил так, как чувствовал, а он чувствовал, что тайна Бога закрыта для него. Правда, он пытался проложить путь к ней через спекулятивное мышление и «здравый смысл», но это была попытка с негодными средствами. «Я навеки застрял в болоте, без надежды выбраться из него», — писал он Грею.

* * *

В последний период жизни (1860—1882) Дарвин счи­тал себя уже агностиком, то есть человеком, для которого вечные вопросы остаются открытыми.

Главная причина его перехода на эти позиции крылась не столько в умственных сомнениях (которые были у него и раньше, когда он называл себя теистом), сколько в общем душевном со­стоянии. Сам ученый с присущей ему добросовестностью описал его как некое эмоциональное очерствение.

«До тридцатилетнего возраста или даже позднее мне достав­ляла большое удовольствие всякого рода поэзия... Я находил большое наслаждение в живописи и еще больше — в музыке. Но вот уже много лет, как я не могу заставить себя прочитать ни одной стихотворной строки; недавно я пробовал читать Шекспира, но он показался мне невероятно, до отвращения скучным. Я поте­рял также вкус к живописи и музыке... Эта странная, достойная сожаления утрата высших эстетических вкусов тем более порази­тельна, что книги по истории, биографии, путешествия и статьи по

194

разным вопросам по-прежнему продолжают интересовать меня. Кажется, что мой ум стал какой-то машиной, которая перемалы­вает большие собрания фактов в общие законы... Утрата этих вку­сов равносильна утрате счастья» (Автобиография. С. 147).

Естественно, что подобное состояние духа не оставляло места для каких бы то ни было религиозных переживаний. «В своем «Дневнике», — говорит Дарвин, — я писал, что «невозможно дать сколько-нибудь точное представление о тех возвышенных чувствах изумления, восхищения и благоговения, которые наполняют и возвышают душу», когда находишься в самом центре грандиозного бразильского леса. Хорошо помню свое убеждение в том, что в че­ловеке имеется нечто большее, чем одно только дыхание его тела. Но теперь даже самые величественные пейзажи не могли бы воз­будить во мне подобных убеждений и чувств» (Там же. С. 103). «Понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и в конце концов я стал совершенно неверующим» (Там же. С. 99).

Тем не менее в письме к Фордайсу он утверждает: «В самые крайние моменты колебаний я никогда не был атеистом (Разряда моя. — А. М.) в том смысле, чтобы отрицать существо­вание Бога».

195