Зандер Л.А. Мать Мария. К десятилетию со дня смерти († 31 марта 1945 г.)

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Зандер Л. А.

МАТЬ МАРИЯ.

К десятилетию со дня смерти († 31 марта 1945 г.)

Мать Мария (Елизавета Юрьевна Скобцова, рожденная Пиленко) родилась в начале 90-х годов прошлого столетия и провела свое детство и юность в Петербурге. Она получила прекрасное образование и с ранних лет была окружена культурным обществом, принадлежавшим как к самым консервативным, так и к наиболее либеральным кругам того времени. Рано начали занимать ее вопросы социального порядка и желание «служить человечеству» родилось в ее сердце еще в отроческие годы. Об этой заветной своей мечте она однажды поведала К. П. Победоносцеву, с которым родные ее были знакомы домами. Глядя в живые карие глаза румяной 13-летней девочки, сидевшей с серьезным видом в глубоком кресле перед его письменным столом, обер-прокурор Синода со вздохом сказал: «Ах, Лизанька, Лизанька, легко и приятно любить дальних, а ты постарайся полюбить ближних». Эти слова старика глубоко запали в душу девочки-подростка и, возвращаясь в карете домой, она всю дорогу о них размышляла... Но «даль» все же не переставала ее манить и в последующие годы и довольно рано стала она членом партии социал-революционеров, с жаром отдавшись политической работе. В то же время вращалась она в литературных кругах, увлекаясь Блоком и сама писала стихи (в 1916 г. была издана ее книга стихов «Руфь»), Ее первый брак с Д. Кузминым-Караваевым не был

3

счастливым и она разошлась, уже имея ребенка, девочку Гаяну. Во время революции она пережила тюремное заключение из-за принадлежности к С-Р-ам и, уже на юге России, устав от всех пережитых волнений, вышла замуж вторично, за Д. Скобцова, надеясь найти мир и успокоение в семье. Но вскоре последовала эвакуация, разлука с родиной, долгие беженские годы, заботы о прокормлении детей. Во Франции, в Медоне, после сына Юрия, у нее родилась еще девочка, которая вскоре умерла и смерть ребенка впервые поставила ее лицом к лицу перед религиозной реальностью. Почти в то же время она встретилась с членами Р.С.Х.Д. и начала принимать деятельное участие в этой организации. Ее умение подходить к людям, особенно к несчастным и забитым судьбой, обнаружило ее миссионерскую одаренность. Ее сделали разъездным секретарем Р.С.Х.Д. и она несколько лет ездила и по французской провинции и в Прибалтику, читая лекции, организуя кружки и вдохновляя людей на жертвенное служение Церкви. В то же время много писала («Жатва духа», «Достоевский и современность», «Миросозерцание Вл. Соловьева», «А. Хомяков», «Стихи» и большое количество статей в журнале «Путь» и др.) и все глубже врастала в жизнь Церкви. «Возьми меня, я только Твой кирпич, строй из меня, непостижимый Зодчий», взывала она к Богу в своих стихах. И Господь «взял» ее. Весной 1932 г. она была пострижена в монашество в храме Сергиевского Подворья в Париже. Постригая ее, Владыка Евлогий нарек ее Марией, в память св. Марии Египетской и, обращаясь в своем слове к ново-постриженной монахине, сказал: «Как Мария, после своей бурно-проведенной жизни, отправилась на подвиг в пустыню, так и ты ступай и действуй словом в пустыне человеческих сердец». При этом Владыка благословил ее проводить беседы с народом после богослужений в церкви, во время ее лекционных и миссионерских поездок. В книге «Путь моей жизни» (воспоминания митрополита Евлогия) имеются следующие строки, касающиеся матери Марии (стр. 541): «Приняв монашество, она принесла Христу все свои дарования. В числе их — подлинный дар Божий — умение подойти к сбившимся с пути... не гнушаясь их слабостей и недостатков». Со дня пострига начинается новый этап жизни м. Марии, с полной отдачей себя на служение людям. Вот, что пишет она сама в одном из своих стихотворений:

«Подвел ко мне, сказал: усынови

Вот этих — каждого в его заботе.

Пусть будут жить они в твоей крови, —

Кость от костей твоих и плоть от плоти».

и в другом месте:

4

«Пронзила великая жалость

Мою истомленную плоть».

Эта жалость была так велика, что м. Мария, по приятии монашества, не смогла замкнуться в «благообразии» монастырского обихода и сердце ее всегда оставалось открытым и готовым к тому, чтобы, при первом зове, устремиться навстречу человеческому горю и нужде. Свою деятельность она начала с устройства в центре Парижа общежития для одиноких женщин и девушек. Общежитие это вскоре было перенесено на улицу Лурмель. Там, из заброшенного гаража, мать Мария, разгребая сор и мусор своими руками, помогала добровольным работникам созидать церковь. В ней до сих пор можно видеть облачения вышитые м. Марией и Распятие ее работы. По крохам собирала мать Мария на устройство церкви и скромного своего общежития. Сама жила в каморке под лестницей («Хорошо жить в мире на юру» — «Стихи», стр. 56) и дверь в ее комнату никогда не запиралась, но всегда была открыта нуждающимся. Часто, с 5-ти часов утра уезжала она на halles, чтобы перед закрытием рынка, выпросить у торговцев остатки их нераспроданного, скоропортящегося товара, и сама, на своих плечах, приносила домой мешки с полученной провизией для своей столовки.

«Нищенство и пыль и мелочь, мелочь,

И забота, так что нету сил...

Но не Ты ль мне руку укрепил?

Отвратил губительные стрелы?».

Чем больше мать Мария отдавала своих сил, тем больше их требовалось для удовлетворения нужд всех обездоленных и несчастных. Помощь туберкулезным, душевнобольным, беспризорным, запойным и, впоследствии в годы оккупации, — гонимым гитлеровским режимом евреям — все это требовало огромного напряжения. Чувствуя, что не может справиться одна с этой задачей, она создала общество «Православное дело», в которое вошли многие ее сотрудники. «Наше время, писала она, помогает нам действительно и до конца принять обет нестяжания, искать не «образа» жизни, а юродского безобразия, искать не монастырских стен, а полного отсутствия самой тонкой перегородки, отделяющей сердце мира от его боли». «Сожгите всякий уют, даже монастырский, сожгите ваше сердце так, чтобы оно отказалось от уюта, тогда скажите: «Готово мое сердце, готово».

Много критики, непонимания, осуждения вынесла мать Мария за свою работу. «Людей колючие слова, О рвите, рвите душу в клочья». (Стихи, стр. 22). Много разочарований и боли пережила она в своей душе. Верной ее помощницей и другом для нее все-

5

гда была ее нежно-любимая и любящая старушка-мать. Дочь Гаяна, вышедшая замуж 20-ти лет, покинула ее в 1936 г. и уехала в Россию, увидеть которую мечтала всю свою короткую жизнь. И увидела, но ненадолго, так как скоро пришла весть о ее смерти (от тифа?). После ее смерти мать Мария писала, сама все время устремляясь душой к этому «чаемому Арарату»:

«О горлица моя, лети, лети же

Среди разлившихся, раздутых рек,

Вода на убыли, и берег ближе,

И ударяется о дно ковчег».

……………………………………

«Ты не вернешься, вольная голубка,

И Арарат твой чаемый был смерть».

Тоска по родине, которой жила дочь, не покидала ни на мгновение и мать. Но особенно она обострилась в начале войны Германии с Россией. Мать Марию так потянуло тогда на родину, что она готова была, как она говорила, быть отправленной хотя бы в сибирский концлагерь, только бы прикоснуться к родной земле. Она вообще готовилась к чему-то неизбежному и неотвратимому. «В душе моей предведение заныло» (Стихи, стр. 65). Она предчувствовала свою смерть. Образ родины земной сливался уже перед ее взором с образом родины небесной:

«Господи, Ты знаешь, — хорошо на плахе

Головой за вечную отчизну лечь.

Господи я чую, как в предсмертном страхе

Крылья шумные расправлены у плеч».

«О только б видеть отблеск вечной Славы,

В Тебе исчезнуть, Триединый Свет...

Не спи душа. Как эти дни лукавы,

Сегодня срок иль через десять лет...»

(«Стихи», стр. 75).

Но сроки близились. Последние дни перед арестом она жила многими покинутая, с горьким чувством одиночества — на людях, как на безлюдьи. Я как-то, помню, зашла к ней в начале 1943 г. и застала ее одну на кухне за чисткой овощей на всю ее беспризорную братию (у нее в то время была дешевая столовая). Она пододвинула мне табуретку, мы молча уселись рядом, молча взглянули друг на друга. Я не могла вынести ее измученного вида и что-то колыхнуло в сердце, — точно какое-то страшное предчувствие охватило душу... Это была, действительно, наша последняя встреча.

6

8-го февраля 1943 г. немцы арестовали сына матери Марии, Юру Скобцова и священника Покровской церкви на rue de Lourmei, о. Димитрия Клепинина, ставя им в вину их помощь евреям.

9-го февраля была арестована и м. Мария и увезена сначала в Romainville, потом в Compiègnie, где по Провидению Господню, ей дано было на мгновение встретиться и проститься с сыном и оттуда она была потом увезена в Германию, в один из ужасных немецких концентрационных лагерей, в Равенсбрук. Там, насколько у нее хватало сил, она утешала и подбодряла заключенных с ней женщин, пока голод и тяжелые условия окончательно не изнурили ее. По слухам, 31-го марта 1945 г. она была увезена и погибла в газовой камере*). Ее сын Юрий и о. Дмитрий Клепинин тоже погибли в немецком заключении.

«Я весть Твоя. Как факел кинь средь ночи,

Чтоб все увидели, узнали вдруг,

Чего от человечества Ты хочешь,

Каких на жертву высылаешь слуг».

Эти пророческие видения и предчувствия жгли ее душу еще задолго до войны и до развившихся в мире грозных событий. Она чувствовала себя призванной свершить какую-то миссию, чувствовала себя брошенной в мире как некий «факел» и, действительно, была им и горела «в пустыне человеческих сердец».

В. Зандер.

*) «Мать Мария» 1947 г. изд. О. Zeluck в Париже.

7