Епископ Порфирий Успенский, как инициатор и организатор первой духовной миссии в Иерусалиме, и его заслуги на пользу православия и в деле изучения христианского востока ¹.

По поводу столетия со дня его рождения.

8 сентября ²) истекшего (1904) года исполнилось ровно сто лет со дня рождения нашего известного путешественника Порфирия Успенского, епископа Чигиринского, викария киевской митрополии, настоятеля киевского Златоверхо-Михайловского монастыря, инициатора и организатора первой нашей духовной миссии в Иерусалиме и автора весьма многих сочинений о христианском востоке. Все эти эпитеты дают нам уже вполне достаточное основание в настоящем торжественном собрании взять на себя смелость предложить вашему просвещенному вниманию наше посильное слово об этом выдающемся деятеле на пользу православия и весьма плодовитом исследователе исторических судеб и памятников глубокой старины дорогого во многих отношениях, таинственного и заманчивого для нас и поныне христианского востока. Изобразить хотя бы и в общих чертах жизнь,

¹) Речь, произнесенная в сокращении в годовом собрании киевского отдела Императорского Православного Палестинского Общества 10 апреля 1905 года. ²) «В этот день, пишет арх. Порфирий 8 сентября 1854 г. в своем дневнике, наступил пятьдесят первый год моей жизни. Я молился в церкви Лазенковского дворца и просил Бога продлить мой век, облагодетельствовать мою душу и благословить меня на дальнейшие труды». (Книга бытия моего, ч. VI, стр. 344—345. Спб. 1900). «Завтра, отмечает он под 7 сентября 1881 г., мне исполнится 77 лет. Вот сколько их подарил мне Вечный!» (Там же, т. VIII, стр. 538. Спб. 1902).

полную кипучей энергии, неутомимой настойчивости и самых разнообразных приключений, приснопамятного юбиляра мы признаем ныне вполне благовременным, так как, не смотря на протекшие уже двадцать лет со дня его кончины и на множество обнародованных после нее сочинений его плодовитого пера и особенно его любопытных автобиографических записок под заглавием: «Книга бытия моего», мы и доселе не имеем еще в печати более или менее цельной и связной биографии преосвященного Порфирия Успенского, в которой бы личность эта получила и заслуженную, и, по возможности, верную оценку. Принимая на себя указанную задачу, мы, однако же, хорошо сознаем трудность ее выполнения, особенно в настоящем своем положении — публичного оратора, и потому заранее извиняемся перед своими слушателями в дефектах своей речи и просим у них благосклонного снисхождения, если некоторыми частностями и подробностями в рассказе о многочисленных перипетиях в жизни нашего знаменитого востоковеда мы обременим их просвещенное внимание.

Родиною нашего востоковеда была, по его выражению, «смиренная» Кострома³), приход Успенской церкви, в которой, в минуту появления его на свет Божий, но желанию благочестивой его матери, «растворены были царские двери» ⁴). Александр Матвеевич Успенский († в 1827 году), отец преосвященного Порфирия, занимал при названной приходской церкви скромное положение псаломщика. Сам преосвященный Порфирий в своих обширных автобиографических записках уделяет своему отцу весьма мало внимания и сообщает об нем очень скудные биографические сведения. «Отец мой, когда я был еще отроком, пишет пр. Порфирий, водил меня в Успенский собор; и тут я, стоя в уголку алтаря, слыхал, как маленькие певчие, пред входом архиерея в церковь, пели: «Отверзите ми врата правды; вшед в ня исповемся Госнодеви» (Псал. CXVII, 19) ⁵). «Люблю я живопись с раннего детства, за-

³) Книга бытия моего, V, 362. Спб. 1899. ⁴) Еп. Порфирий, второе путеш. по св. Афонской горе, стр. 1. М. 1880. ⁵) Книга бытия моего, VIІІ, 125.

мечает пр. Порфирий о своем эстетическом воспитании Когда шел мой осьмой годок, тогда отец мой, блаженной памяти псаломщик костромского кафедрального собора ⁶), Александр Матвеевич, рисовал мне пленных французских гвардейцев, которых нагнали в Кострому в 1812 году, а я перерисовывал их через прозрачную бумагу и восхищался своею детскою работою. Тогда же отец покупал мне рисованных на бумаге генералов наших на конях и под ними сражающихся с нами французов. И эти рисунки я перерисовывал на промасленной бумаге, прилепив их к стеклу... Способность и пристрастие к живописи остались во мне. Это пристрастие проявилось у меня, во время путешествия моего по Италии, да так, что, живя в Венеции, Падуе, Милане, я ничего кроме картин и картинных церквей видеть не хочу» ⁷). Еще раз он вспомнил о своем отце по поводу речи о Москве. «Когда я был маленький отрок, тогда отец мой порой спрашивал меня; «Костя, хочешь ли, покажу тебе Москву?» «Хочу, покажи мне Москву», лепетал я и прыгал от радости. Тогда он обеими руками приподнимал меня за виски (голову) и говорил: «ну, видишь-ли?» «Вижу, вижу», кричал я, дрыгая ногами. Да, в семействе я, молясь вместе с матерью, привыкал чтить русского царя, а играя и забавляясь, слыхал о Москве и желал видеть ее» ⁸).

Невысокое положение отца в клире церковном не позволяет нам предполагать, что Александр Матвеевич мог считаться состоятельным человеком; он, скажем словами пр. Порфирия, лишь «никогда не был нищим» ⁹), имея собственный , домик с садом и кусок насущного хлеба от прихода. «Я провел золотые годы юношества, пишет об этом доме пр. Порфирий, в светелке родительского дома, украшенной изображениями судьбы милоликого Иосифа, безобразного Эзопа, сладкоглаголивого Иоанна Дамаскина и святых мест Иерусалима, и там заучивал уроки человеческого любомудрия и откровенного богословия и сочинял рассуждения и первые проповеди. Незабвенная светелка, в которой никто другой не бывал, кроме Бога

⁶) Это противоречие принадлежит пр. Порфирию. Книга бытия моего. V, 385; сн. Второе пут. по св. Афон. горе, стр. 1. ⁷) Книга бытия моего. V, 385—386. ⁸) Там же, III, 56. Спб. 1896. ⁹) Там же, 113.

и двух сестер моих» ¹⁰). Поэтому нисколько неудивительно, что, после кончины Александра Матвеевича, мать его с дочерьми очутилась в положении «беднейшей» ¹¹) и в «большой нужде» ¹²), и забота о них всецело легла на плечи пр. Порфирия. «Для них, признается пр. Порфирий, я отрекся от мира, дабы они моею нищетою были богаты», чтобы осушить «поток их слез», избавить их от «голодной нищеты и тяжких страданий» ¹³).

Матери своей Дарье Степановне, скончавшейся в глубокой старости († 1865 г.), напротив, пр. Порфирий посвящает весьма много внимания и рисует ее пред нами высоко симпатичными чертами доброй христианки, Дарья Степановна была женщина простая и вполне разделявшая верования и взгляды наших простолюдинов на «домовых, леших, встающих из могил покойников». «Моя мать, пишет пр. Порфирий, однажды говорила мне, что она видела лихорадку в синем коротком сарафане с голыми ногами, ту самую, которая приходила трясти и мучить родную сестру мою Любовь» ¹⁴). Дарья Степановна вместе с детски наивною верою соединяла глубокую религиозность. «Моя родная мать, читаем мы в его записках, будучи весьма благочестива, и меня с малолетства воспитала в строгом благочестии и научила молиться Богу, как молилась сама, сердечно и благоговейно ¹⁵). Молитвы утренние и на сон

¹⁰) Там же, IV, 189—190. Спб. 1896. Сн. I, 559. Спб. 1894. ¹¹)Там же, III, 109,· 128; VIII, 398. ¹²) Там же, VIII, 398. ¹³) Там же, III, 128. ¹⁴) Книга бытия моего, III, 47. Для характеристики миросозерцания матери пр. Порфирия может служить и «молебная песнь солнцу», перенятая последним от своей матери. Вот эта песенка:

«Солнышко, ведрышко,

Выглянько!

Твои детушки на камешке сидят,

Уж сухарики и крошечки едят.

Собакам бросают

И их не оставляют» (III, 256).

¹⁵) Вера была внушена пр. Порфирию матерью и «привита к душе в часы коленопреклоненной молитвы, совершаемой, бывало, на одной половой доске с нею. С этою верою не вжаждешься во веки». (Первое путеш. в Синайский монастырь в 1845 г., стр. 9. Спб. 1856. Сн. Первое путеш. в афон. мон. и скиты, ч. I, отд. I, стр. 169).¹⁶) Книга бытия моего, VIII, 122; Первое путешествие по св. Афонской горе, ч. I, отд. I, стр. 169. Киев. 1877.

грядущий я знал наизусть и читал их про себя даже и тогда, когда учился уже в академии, где в то время студенты не молились все вместе в занятных покоях своих. Сладость молитвы была любимою сладостию души моей» ¹⁶). Мать пр. Порфирия любила паломничества в монастыри, совершала их ежегодно и брала с собою нередко и будущего востоковеда пр. Порфирия. В Ростово-Яковлевский монастырь «мать моя, по словам пр. Порфирия, ходила ежегодно и там поручала меня любви св. Димитрия чудотворца» ¹⁷). «В юности у меня была большая охота ходить с матерью в монастыри Игрицкий и Бабаевский на богомолье» ¹⁸). Та же набожная мать старалась вкоренить в своем любимом сыне и другие добрые христианские навыки и привычки. «Бывало, мать моя, замечает пр. Порфирий, как увидит, что я роняю на пол хлебные крошки, тотчас образумит меня, а в другой раз и накажет, чтобы голова моя помнила дар Божий» ¹⁹). Поэтому нисколько не удивительно, что пр. Порфирий мать свою называет «первым своим кормчим» ²⁰) и посвящает ей в своих сочинениях не мало страниц, проникнутых чувствами нежной сыновней горячей любви и глубокой благодарности ²¹).

Воспитанный благочестивою матерью, пр. Порфирий бесспорно воспринял от нее много хорошего, но и разделял некоторые недостатки ее наивного миросозерцания ²²). Храмы старинные, их суровая иконопись и благолепное богослужение действовали на впечатлительную душу дитяти глубоко и оставили неизгладимый свой след на всю его жизнь. При взгляде на суровые и сухие лица святых, «я, замечает пр. Порфирий, вспоминал свое детство: бывало в старинных церквах на родине лики святых не столько

¹⁷) Книга бытия моего, VIII, 533. ¹⁸) Там же, IV, 346. ¹⁹) Путеш. по Египту и в монастыри св. Антония В. и пр. Павла Фивейского в 1850 г., стр. 58. Спб. 1856. ²⁰) Книга бытия моего, III, 52. ²¹) Там же, I, 278, 317, 559; III, 47, 52, 56; IV, 219, 224, 232. ²²) Гадание о судьбе по Евангелию — несомненно наследие этого воспитания. «В семействе нашем, пишет ед. Порфирий, сестры мои, родные и двоюродные, и сам я, когда учился в семинарии, все мы нередко загадывали всякий свое, и отгадок искали в Евангелии, которое всегда полагалось на голову» Путешеств. в метеорск. и оссо-олимпийские мои. в Фессалии, стр. 177).

пугали меня, сколько предостерегали от шалостей; как взгляну на них, а они так и смотрят на меня грозно. Я забегу в сторону церкви, а святой Николай и туда смотрит; я—в другую сторону, а он и там видит меня. Я закрою свои глазенки, он мне слышится, он говорит: «смотри же, Костя, не шали, учись и будь умен, да молись Богу и слушайся отца и мать». Иногда он протвердит мне все заповеди и все добрые наставления родителей и учителей. Сначала я очень боялся св. Николая, а после немножко попривык к нему и, казалось, иногда он смотрел на меня уже и поласковее. Таково было действие суровой церковной живописи на мою маленькую невинную душу» ²³). Знание прекрасное церковных песнопений и любовь к богослужению привита пр. Порфирию с детства. «Почти в каждый вечер пел я всенощны в своей келье один одинехонек, замечает еп. Порфирий о последних годах своей московской жизни (1883 г.), с детства зная наизусть стихиры, догматики, тропари, ирмосы и проч. и проч. до Взбранной Воеводе» ²⁴). Самые детские игры его нередко были ни чем иным, как воспроизведением церковного богослужения в компании с своими сестрами. «Я в годы отрочества своего любил наряжать своих сестер диаконами, служить с ними обедню и благословлять обеими руками, признается пр. Порфирий. Примечая это, моя бабушка Дарья говаривала мне: Костенька, ты будешь поп, да протопоп, да архиерей» ²⁵).

Религиозное воспитание в семье, состоящей из женщин, предрасположило впечатлительную душу даровитого дитяти ко всему таинственному и развило в нем с ионных лет любовь к уединению. С любовью он ходил «в лес за грибами, где сумрак, тишина, таинственное эхо и небо, едва видимое поверх высочайших сосен, обворожали меня до того, что я, говорит пр. Порфирий, на призыв родимой идти домой, нередко отвечал: еще рано. В юности же наклонность моя к уединению была так велика, что все называли меня монахом» ²⁶). Но с этими добрыми навыками от матери переняты были и неко-

²³) Книга бытия моего II, 141—142. Спб. 1895. ²⁴) Там же, VIII, 539. ²⁵) Там же, IV, 346. ²⁶) Там же. ²⁷) Там же, VIII, 319.

торые суеверия. «Идя в Запрудпенское училище мимо кладбища я, сознается пр. Порфирий, боялся погони за мною мертвецов» ²⁷).

Семья Александра Матвеевича и Дарьи Степановны Успенских состояла из единственного сына, будущего востоковеда, епископа Порфирия и двух дочерей: старшей Любови Александровны Лапшиной и Серафимы Александровны Николаевской, оставшейся в живых и после смерти епископа Порфирия и проживавшей в собственном доме на родине ²⁸). По поводу кончины старшей своей сестры, 10 сентября 1845 г., пр. Порфирий замечает: «я и сестра моя погодки у матери, и любили друг друга. Покойная была весьма набожна, строгого правила и домостроительная ²⁹). Между всеми членами семьи Успенских царили всегда редкая взаимная привязанность и горячая любовь ³⁰), которые потом переносятся и на младшее нисходящее поколение этой семьи. Племянницу второй сестры Серафимы Александровны Маргариту Боровскую пр. Порфирий не только воспитывал, но выдал замуж с десятитысячным приданым ³¹), и потом из 15,000 рублей за проданные Императорской публичной библиотеке рукописи выдал ей еще 5,000 руб. ³²). По духовному посмертному завещанию, он отказал тысячу рублей родной сестре, а выигрышный билет—родной племяннице Ю. А. Борноволоковой³³). Едва ли и следует прибавлять, что пр. Порфирий был любимцем и гордостью всей семьи. В минуты житейских неудач, которые нередко выпадали на его долю, пр. Порфирий мучился прежде всего не за себя самого, а за своих присных. «Когда вспоминал я, пишет в 1847 г. пр. Порфирий среди своих злоключений в Петербурге, о своей беднейшей матери и о сестре с ее Маргашею, для которых я отрекся от мира, дабы они моею нищетою были богаты, тогда мысль о потоке слез их, о голодной нищете их, о тяжких страданиях их, о нестерпимой боли их от глухого и жесткого говора о мне людского, эта мысль, слишком тяжелая,

²⁸) Книга бытия моего, VII, 170. Спб. 1901. ²⁹) Первое путеш. в Афонск. мон. и скиты в 1845 г., ч. I, отд. II, стр. 341. ³⁰) Книга бытия моего, I, 465, 559; II, 488; VII, 170; VIII, 319—320; Путеш. первое в Афон. мон. и скиты в 1845 г., ч. I, отд. II, стр. 341. ³¹) Книга бытия моего, VIII, 441. ³²) Там же, 521. ³³) Москов. Церковн. Ведом. 1885 г., № 27, стр. 435.

как острый камень, падала на мое сердце и приподнявшись опять падала и выдавливала из нею всю кровь и потом с большой высоты падала и крушила его в дребезги» ³⁴).

В трудные минуты жизни он поэтому спешил в родную семью, чтобы отдохнуть душою в кругу любимых и любящих его присных. «Я скоро уеду отсюда в Кострому, писал в мае 1857 года светлейшей княгине В. П. Витгенштейн, урожденной Эйлер, фрейлине при великой княгине Елене Павловне, удрученный под тяжестью креста арх. Порфирий, для свидания с престарелою матерью и с родными моими. Их любовь крайне нужна мне в настоящем безотрадном моем состоянии. Среди них я не буду смотреть на себя, как на отлученного от общества. Не в Лавре, а в родительском доме обновится, яко орля, юность души моей, в которой набожная мать моя умела привить страх Божий, целомудрие, незлобие и терпение» ³⁵), Посещал пр. Порфирий «милую родину» и на склоне уже лет своей жизни (в 1872 г.) с тем, чтобы повидеться с родною сестрою и племянницею и «приискать себе теплое местечко», «где бы лучше водвориться для покоя» ³⁶).

Как и где выучился грамоте пр. Порфирий об этом у него нет точных сведений. Но едва ли не о своем первоначальном обучении говорит он, когда, в бытность в Рамалле в Палестине в 1844 году, случайно у него всплывает на поверхности сознания «воспоминание о старых дьячках в России и о способе, каким они, бывало, учили читать и петь: Аз колет глаз, Буки букашки, Веди таракашки, Глаголь кочережки, Добро колченожки, Есть просит есть и пр.

«Скок поскок на чужой мосток.—Это припев, по которому ученик мог петь правильно «Бог Господь и явися нам» и пр.

«Преподобная мати лисица, страстотерпцы зайцы, мученики волки, пустынножители медведи, в берлогах живущие, лапки сосущие, молите спастися душам нашим. Наподобие этой стихиры поется «Господи воззвах» на первый глас» ³⁷)

³⁴) Книга бытия моего, III, 128. ³⁵) Богослов. Вести. 1904 г., кн. XI, стр. 120-121. ³⁶) Книга бытия моего, VIII, 318, 319, 321. ³⁷) Там же, I, 469-470.

Иных, впрочем, форм обучения грамоте до второй половины XIX столетия в России не существовало, и дьячковская система обучения многим из нас и доселе еще памятна ³⁸). Как бы там ни было, но, при счастливой природной памяти, Константин Успенский на девятом году уже был готов к поступлению в духовное училище.

«Посетил я предместие Костромы Запрудню, пишет пр. Порфирий о своей поездке на родину в 1872 году, где в 1813 году находилась семинария с училищем для малолетков, пока не сгорела. Туда в сентябре этого года отец мой отвел меня девятилетнего учиться. Там приняли меня в так называемую информаторию; и тут мальчики посвятили меня в звание ученика, ударяя локтем по спине и кулаком по затылку так больно, что я плакал. От моей информатории и от самой семинарии не осталось ни одного бревна. Была тут березовая тенистая роща, в которой семинаристы потешались разными играми, по и она срублена вся и искоренена. Теперь там устроены купеческие фабрики. Каменная же церковь, в которой чествуется старинный образ Нерукотворенного Спаса и в которой молились семинаристы, уцелела и даже возобновлена внутри и украшена весьма хорошо местными фабрикантами» ³⁹). Из школьного периода жизни у пр. Порфирия записаны воспоминания еще о том, «как ревизор архимандрит Филарет, со свездою на груди, задал нам грамматистам задачу перевести по-латыни: «Приидите поклонимся Цареви нашему Богу», и я перевел так: Venite, adoremus Regem nostrum Deum, как в Богоявленском (ныне женском) монастыре я лазил ⁴⁰) по крытым ходам на толстых стенах его от башни до башни и писал тут карандашом по-

³⁸) О своей «детской азбуке» он случайно вспоминает в 1845 г. (Там же, II, 488). ³⁹) Там же, VIII, 442-443. ⁴⁰) О своей способности к головокружительным путешествиям по кровлям и полетам оттуда на землю, еп. Порфирий воспоминает и в других случаях. «В детстве, пишет он, бывало играя с сестрами в закоулки, без всякого страха взбирался по бревнам избы и смежной бани на откосные кровли их, быстро взбегал по ним до труб и садился за ними, дабы не отыскали меня, и когда соскучился тут, спрыгивал с любой кровли прямо на землю». (Путеш. в метеорские и оссо-олимиийскиф мон. в Фессалии, стр. 145).

гречески: Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ Λόγος, Ἄξιόν ἐστύν ὡς ἀληθῶς μακαρίζειν σε τὴν Θεοτόκον» ⁴¹).

Наделенный от природы прекрасным голосом дискантом, он пел в семинарском хоре, а впоследствии был там регентом и управлял даже двумя хорами, благодаря чему прекрасно знал церковное пение и, в сане потом архиерея, всегда горячо заботился о церковном пении ⁴²). Восхищенный его голосом регент архиерейского хора хотел было взять Константина Успенского в архиерейские певчие, но мать энергично воспротивилась этому, опасаясь испортить даровитого юношу ⁴³).

О семинарском образовании пр. Порфирий сообщает немного сведений. «Самые любимые науки мои, говорит он, были история и философия. Из священных лиц прекрасный Иосиф был задушевный друг мой. Рассказывать его сновидения отцу, матери, сестрам, теткам было любо мне. При изучении древних языков, латынь не особенно нравилась мне, а греческое слово плотно стращалось с моею обширною памятью. Такие знамения прообразовали будущую судьбу мою» Влияние на пробуждение любви к изучению языков греческого и латинского бесспорно имел даровитый учитель греческого языка Феодор Павлович Москвин, впоследствии Арсений, митрополит киевский, оказавший большие услуги для карьеры епископа Порфирия ⁴⁵), и учитель красноречия и поэзии Василий Иванович Груздев (в 1820 г.)⁴⁶). Но в большинстве своими преподавателями семинарскими и даже академическими пр. Порфирий остался весьма недоволен. «Наставники семинаристов и академистов большею частью, пишет он, малосведущи и вялы, а которые побойчее и повольнодумнее, те дают им зачатки ложного знания и губят в них веру, насажденную благо-

⁴¹) Книга бытия моего VIII, 319—320. ⁴²) Там же, 123. ⁴³) Там же,. VII, 62. ⁴⁴) Там же, IV, 346. ⁴⁵) Там же, VIII, 83, 361. ⁴⁶) Первое путеш. в Афонск. мон. и скиты, ч. I, отд. I, стр. 17. «Не думал приснопамятный В. II. Груздев, что я, пишет арх. Порфирий, в виду Афона, в дремучем лесу Киссионском буду повторять стихи Виргиния, которые он приказал нам выучить твердо натвердо. Да и я, заучивая их, не помышлял, что они потешат меня когда-либо. А потешили! О, сладчайший классицизм! Без тебя и в Холомунтском дремучем лесу мне было бы скучно или страшно». (Там же, 13).

— 11 —

честпвьши матерями их. У кого из них есть природное красноречие, у того оно, стесненное школьными формами, правилами, или немеет, или не имеет сильного влияния на общество, которое может быть чаруемо, увлекаемо, спасаемо не искусственными хриями и силлогизмами, а словом естественным, живым, пламенным, как огонь, шумным, как дубрава, благоухающим, как цветник, словом разумным, сердечным, таким, в котором слышится глубокое знание человеческого сердца и духовных потребностей общества. А семинаристы и академисты наши, отдаленные от общества, разве имеют такое знание» ⁴⁷)?

По окончании курса семинарии (с 1818—1824 гг.), он поступил «преподавателем греческого языка детям в городе Макарьеве, что на Унже», т. е. в низшее отделение этого духовного училища. «Здесь нарисован был мною, замечает пр. Порфирий, вид того монастыря, в котором помещалось духовное училище и перерисовывались разные животные из одной русской книжицы»⁴⁸). Мечтал пр. Порфирий в это время и о месте священника в женской Апостольской обители, но «игуменья Сусанна, замечает он, когда я представился ей, яко кандидат на опроставшееся у ней священническое место, отринула меня по причине безбородой и безусой молодости моей» ⁴⁹).

Молодость и привычка «с юных лет к уединенной жизни и к ученым занятиям» ⁵⁰) побудили Константина Успенского стремиться к продолжению образования в С.-Петербургской духовной Академии, куда он в 1825 году и поступил в состав VIII курса, при содействии своего учителя по семинарии и земляка Ф. П. Москвина, в ту пору бакалавра и иеромонаха Арсения ⁵¹). «В академической церкви облекли меня, еще молодого, говорит епископ Порфирий о себе, в мантию, куколь и сандалии» ⁵²). «Я охотно омонашился на двадцать пятом году моего возраста (т. е. 15 сентября 1829 года) в неприкосновенной чистоте девственной» ⁵³). 20 сентября о. Порфирий Успенский хиротонисан

⁴⁷) Книга бытия моего, VIII, 94—95. ⁴⁸) Там же, V, 385—386. ⁴⁹) Там же, VIII, 320. ⁵⁰) Там же, 325. «Учение есть страсть моя». (Там же, III, 141). ⁵¹) Там же, 83, 361; Сн. стр. 442. ⁵²) Путешествие по Египту и в мон. св. Антония велик. и пр. Павла Фивейского в 1850 г., стр. 259. ⁵³) Книга бытия моего, IV, 346.

— 12 —

во иеродиакона, а 25 сентября того же года в иеромонаха. Таким образом, пополнилась давно лелеянная мечта— быть совершителем Христовых Таин л активным участником христианского богослужения, которое он любил с самого раннего детства. «Духовная сладость, которую вы ощущали в себе после приобщения Св. Таин, пишет арх. Порфирий в 1857 г. княгине Витгенштейн, понятна и мне В золотые дни девственной юности моей я после исповеди и причастия бывал так соединен со Христом, что во весь день и вечер тот пел разные молитвы, дабы ни одна грешная мысль не потемнила души моей. Это святое усилие воли, послушной благодати Христовой, вспомянет Бог, когда душа предстанет пред престолом Его» ⁵⁴).

В С.-Петербургской Академии иеромонах Порфирий в годы с 1826—1827 изучал на латинском языке философию ⁵⁵), но прежней любви к ней уже не питал. «Некогда я любил философию, признается откровенно епископ Порфирий, по покинул ее, потому что она безтолкова, мятежна и вредна. Теперь люблю веру. Эта красавица—девица весьма степенна, строга, целомудренна и возвышенна. Житье с нею спокойно, приятно и полезно» ⁵⁶). Однако, и веру приобрел он не из лекций профессора богословия—«многоученого наставника своего архимандрита Иннокентия Борисова, который учил, что мы, по воскресении своем, будем летать, и что для этого волосы под мышками наших рук преобразятся в крылья. Знать: не помнил этот профессор богословия известной заповеди: ничего своего не прибавлять к тому, что сказано в Священном Писании; или так себе фантазировал пред нами младоумными. Щеголял он на кафедре своею немецкою ученостью и неологизмом». Лекции его пр. Порфирий называет «болтовнею» ⁵⁷). Симпатии о. Порфирия Успенского по-видимому более всего в это время склонялись к изучению истории и древностей, но и эта любовь едва ли образовалась у него под влиянием академических лекций. Преподавание истории в Академии, по крайней мере, гражданской бакалавром А. II. Райков-

⁵⁴) Богослов. Вести. 1904, кн. IX, стр. 117. ⁵⁵) Книга бытия моего, VI, 190. ⁵⁶) Там же, IV, 209. ⁵⁷) Путеш. первое в Афонск. мои. и скиты, ч. I, отд. I, стр. 93.

— 13 —

скиим представлено им в автобиографических записках в комическом виде. «Бывало, пишет пр. Порфирий, бакалавр А. II. Байковский спрашивал меня, напр., о причинах падения карфагенской республики, наперед плюнув подле своей кафедры и потом огласив меня по прозванию: Успенский! Успенский приподнимался медленно, обдумывая причины и отвечал:

— Первая причина — изнеженность нравов и роскошь.

— Нет-с! Это не первая причина, а четвертая, поправлял меня бакалавр, потешаясь улыбкой моих товарищей,

Я продолжал: вторая причина—плохое благочиние наемных войск.

— Это-с третья причина, говорил наставник, ударяя указательным пальцем по воздуху.

Я продолжал: третья причина — внутреннее несогласие, свойственное каждому народному правлению.

— Прекрасно-с! Но это вторая причина.

У меня уже лоб потел; однако, принатужившись, я брякнул: четвертая причина — превосходство римско-европейского гепия перед африканским, по слову поэта:

Audax Japheti genus

Jgnem fraude mala gentibus intullit!

— Превосходно-с! Превосходно, садитесь! Потом бакалавр еще раз плевал на пол и продолжал витийствовать еще пуще» ⁵⁸).

Не по душе была епископу Порфирию «и скелетная история церкви, которая читается и в духовных семинариях и академиях», которую он «долбил во время оно» и вместо которой ему желательно было видеть «философию церковной истории» ⁵⁹).

Нисколько неудивительно поэтому, что пр. Порфирий, как мы уже видели, был весьма недоволен состоянием науки

⁵⁸) Книга бытия моего, IV, 218. ⁵⁹) Там же, VII, 349; Александрийская патриархия. T. I, стр. 402. Спб. 1898. — Достойно замечания, что покойный митрополит московский Филарет по поводу этого желания еп. Порфирия выразился так: «желательно было бы знать, знает ли он, чего просит»? (Арх. Саввa. Собран. мнен. и отзыв. Филарета, м. московского по учебным и церковно-государств. вопросам, т. дополнительн., стр. 558. Спб. 1887.

— 14 —

в наших семинариях и академиях, признает «не блестящим просвещение духовное» вообще ⁶⁰) и о себе прямо и категорически заявляет: «я мало познаний вынес из семинарии и академии, а что и что знаю теперь (т. е. в 1884 г.), все это приобрел, учась в своей келье» ⁶¹).

Но как ни малы результаты, вынесенные из школы, они все же не могут быть признаны ничтожными. Прежде всего отсюда наш востоковед вынес религиозное воспитание—силу животворящую ⁶²), «отличное знание языка греческого», который пригодился ему на Востоке ⁶³), достаточное знакомство с латинским языком, на котором при случае он мог даже объясняться ⁵⁴) и превосходное знание языка французского ⁶⁵), разговор на котором «удивил» посланника русского при Порте А. П. Бутенева и его сотрапезников, «не ожидавших французского слова от русского монаха» ⁶⁶), «академическую привычку» — «обдумывать предмет», о котором собирался писать, «и излагать его основательно, всесторонне и ясно» ⁶⁷), и даже самую любовь к ученым занятиям с юных лет ⁶⁸, как «восторженный любитель света» науки ⁶⁹). Едва ли можно отрицать и то. что школа не прошла бесследно и в деле выработки его «булатного, цельного» характера. «Есть люди, пишет пр. Порфирий, которые, как булатные сабли, закалены чрезвычайно хорошо. Согни их в дугу, они не сокрушатся. И я булат той же закалки. Один Бог может сокрушить меня, а из людей никто» ⁷⁰), «Я человек не половинчатый, не только верую, но и люблю и надеюсь: слово у меня—дело; святая мысль и святое желание приводят мою волю в соответственное ими движение. Я человек цельный: ставлю себе цел и иду к ней бодро. На пути сопровождает меня Бог глаголом Своим: «не бойся, отрок мой, Я с тобою. И не заблуждаюсь» ⁷¹). «Нервы мои слабы, а воля крепка. В песчаных пустынях Фиваиды и Нитрии я изнемогал от зноя, жажды и усталости, но куда шел, так туда до-

⁶⁰) Богослов. Вести. 1904, кн. IX, стр. 121. ⁶¹) Книга бытия моего, VIII, 500—501. ⁶²) Первое путешеств. в Афон. мон. и скиты, т. I, отд. I, стр. 169. ⁶³) Книга бытия моего, IV, 346. ⁶⁴) Там же, I, 22, 117. ⁶⁵) Там же, I, 45, 161. ⁶⁶) Второе путеш. по св. Афонск. горе, стр. 12. М. 1880. ⁶⁷) Книга бытия моего, III, 132. ⁶⁸) Там же, VIII, 325. ⁶⁹) Там же, 37. ⁷⁰) Там же, IV, 219. ⁷¹) Там же, V, 218. ⁷²) Книга бытия моего, II, 487.

— 15 —

шел, потому что хотел быть там. Значит слабою сеткою нервов моих одет кто-то другой, могучий» ⁷²). «Я монах, смело заявляет графу Протасову архимандрит Порфирий, но воспитанием и образованием приготовлен не для пустыни» ⁷³).

По окончании курса академии в 1829 году со степенью старшего кандидата, с правом получения степени магистра, после годичного прохождения учительской должности, иеромонах Порфирий Успенский был определен во 2-й кадетский корпус закопоучителем, где, однако-же, оставался не долго, и в 1831 году 2 сентября переведен законоучителем в Одесский Ришельевский лицей. «Одесса, писал городскому голове греку Маразли 18 окт. 1883 года епископ Порфирий,—мой любимый город. В нем я назад 43 года учительствовал в лицее и семинарии, нередко проповедывал слово Божие, был духовником многих аристократических семейств и даже первый принимал в семинарию юных болгар» ⁷⁴). «Этот город, замечает еп. Порфирий, есть как бы солнце, около которого суждено мне вращаться» ⁷⁵). В 1833 году о. Порфирий награжден золотым наперстным крестом из кабинета Его Величества, 1 мая 1834 года назначен настоятелем Одесского второклассного Успенского монастыря и 20 того же мая возведен в сап архимандрита, а в 1837 определен присутствующим в Херсонской духовной консистории. С преобразованием Ришельевского лицея в 1838 г. он должен был взять на себя преподавание богословия, церковной истории и канонического права. В том же 1838 году 18 июля о. архимандрит назначен был ректором Херсонской духовной семинарии и профессором богословских наук, в

⁷³) Там же, III, 131. ⁷⁴) Там же, VIII, 523. Епископ Порфирий покровительствовал и юношам-грекам, ищущим образования в России. «Сегодня 4 дня (сент. 1846 г.), пишет он в своих дневниках, приехал из Константинополя благонамеренный о Христе юноша грек, Димитрий Гумаликов, и я представил его в здешнюю семинарию и поручил вниманию и руководству наставников. Слава Господу за сие доброе дело!» (Там же, III, 27, 48, 50, 107, 142; IV, 211; VIII, 283, 524: Первое путеш. в Афон. мон. и скиты, ч. II, отд. II, стр. 303. ^п) Книга бытия моего, III. 50.

— 16 —

каковой должности и состоял до 1840 года, т. е. до времени назначения своего на службу за границу.

О профессорской деятельности пр. Порфирия судить в настоящее время еще пока преждевременно, так как сохраняющиеся в рукописях многочисленные курсы по разным отраслям богословского ведения, не лишенные, по собственному признанию еп. Порфирия, «оригинальностей», которые «он не вычитал у других, а изобрел сам, изучая Иисуса в Евангелиях» ⁷⁶), но которые, но словам лиц, видевших эти курсы, можно признать за «субъективизмы» ⁷⁷), после напечатании их, несомненно прольют не мало света на оригинальный во многих отношениях взгляд их автора по разным пунктам православного богословия и в этот начальный период его учено-литературной деятельности. Но как бы там ни было, и в это время служебной карьеры пр. Порфирия, его незаурядные природные дарования и научная деятельность нашли уже справедливую оценку у высшего начальства и в разных ученых и благотворительных обществах. Помимо наперстного кабинетного креста, при оставлении службы в Ришельевском лицее, арх. Порфирий удостоился за свою службу здесь Всемилостивейшего Монаршего благоволения, а 29 апреля 1840 года сопричислен к ордену св. Анны 2-й степени. В 1833 году арх. Порфирий избран директором одесского попечительного комитета, 24 марта 1834 года Киевская духовная академия избрала его в свои корреспонденты, 21 октября 1835 г. он назначен был членом одесского статистического комитета, а 23 апреля 1839 г. избран в действительные члены одесского общества истории и древностей.

Служба в Одессе имела громадное влияние на дальнейшую служебную и научную карьеру пр. Порфирия. Здесь у него завязались и дружественные знакомства, послужившие потом весьма солидными двигателями по пути достижения намеченных им целей и нередко дававшие ему в труд-

⁷⁶) П. A. Сырку. Описание, бумаг епископа Порфирия Успенского, пожертвованных им в Импер. Академию Наук по завещанию. Спб. 1891, стр. 291. Сам пр. Порфирий свои «прежния профессорския сведения, во время путешествия по Афону в 1846 году, называет «скудными». (Первое путешеств. в Афон. мон. и скиты. М. 1880, ч. II, отд. II, стр. 129,213). ⁷⁷) Там же, стр. 290.

— 17 —

ные минуты жизни нравственную опору и душевную отраду, и неприязненные, тормозившие его благие порывы и мешавшие ему серьезно на жизненном пути. Из таких знакомств на первом месте следует поставить его сближение до интимной дружбы с Александром Скарлатовичем Стурдзою, «человеком умным, по словам пр. Порфирия, христианином истинно православным, патриотом горячим, писателем глубокомысленным и витиеватым» ⁷⁸). «Ревностный ко благу православной церкви на Востоке», «старый и опытный в делах дипломат» А. С. Стурдза направил любознательную мысль еп. Порфирия на изучение христианского Востока и горячо и энергично поддерживал нашего ученого востоковеда в его трудах и усилиях, помогая ему сблизиться с такими влиятельными и близкими ко Двору лицами, «добрыми христианками», как напр., с графиней Тизенгаузен, Т. Б. Потемкиной и баронессою Цецилиею Фредерикс, оказывавшими ему не раз не маловажные услуги своим влиянием ⁷⁹). Не менее важное влияние на карьеру епископа Порфирия имело и сближение его с новороссийским и бессарабским генерал-губернатором графом М. С. Воронцовым († 1856 г.), который «любил его крепко» ⁸⁰). В доме графа Воронцова он учил детей Закону Божию ⁸¹). Это сближение возбудило к нему нерасположение известного ссыльного Магницкого, от которого «одесские друзья предостерегали меня, сознается еп. Порфирий, как от чумы, и который, видя холодность мою к нему, не любил меня, и даже в проповедях моих отыскал укоризны себе (о чем я не помышлял). Этот человек дружил с графом Толстым (не долго был при Воронцове градоначальником, впоследствии обер-прокурор Св. Синода) и, вместе с ним порицая управление Воронцова и написав на него донос государю Николаю Павловичу, наговорил ему, что я не православен, что я esprit fort et sceptique (вольнодумец и скептик) и не подвижник» ⁸²). Из других знакомств по Одессе, не порывавшихся почти до последних дней жизни нашего ученого востоковеда, достойны упоминания дружба его с протоиереями одесскими Μ. К. Павловским,

⁷⁸) Книга бытия моего, VI, 308. ⁷⁹) Там же, III, 48—49, 106. ⁸⁰) Там же, VII, 43. ⁸¹) Там же, VIII, 499. ⁸²) Там же, VII, 43.

— 18 —

бывшим профессором богословия в Новороссийском университете, Π. Е. Казанским и др. ⁸³).

Здесь, в Одессе пр. Порфирий изучил разговорный новогреческий язык, который принес ему громадную пользу в его последующих путешествиях по Востоку, и на котором он даже писал не дурно ⁸⁴), и познакомился с итальянским языком настолько удовлетворительно, что не только читал книги на этом языке, но и «без малейшего затруднения» понимал разговорную речь ⁸⁵). Наконец, благодаря нередким путешествиям отсюда из любознательности и с научными целями, напр., в 1836 г. в Крым и около того же времени в Бессарабию, пр. Порфирий приобрел страсть к далеким путешествиям, давшим его имени громкую известность в науке.

В 1841 году по личному желанию ⁸⁵), арх. Порфирий Успенский был назначен настоятелем церкви при Императорской российской миссии в Вене, куда он выехал из Петербурга 3 мая. «Состоя при венском посольстве, я, пишет пр. Порфирий, в досужие часы занимался изучением и древнейших памятников архитектуры пеласгической, римской, сарацинской по книгам» ⁸⁷). Здесь в Вене он изучил дотоле ему неизвестный немецкий язык ⁸⁸), на котором впоследствии он даже мог говорить ⁸⁹). Отсюда он совершил путешествие по Далматинскому побережью от Триеста до Каттаро, знакомясь главным образом с бытом юго-западных славян и памятниками их письменности ⁹⁰).

⁸³) Там же, VIII, 95, 97. ⁸⁴) Книга бытия моего, 1,126; III, 218; Первое путеип. в Афон. мон. и скиты, ч. II, отд. II, стр. 297; Путеш. в метеор. и оссо-олимпийские монастыри в Фессалии в 1859 г., стр. 269. Спб. 1896. ⁸⁵) Книга бытия моего, III, 253; V, 246; Перв. путеш. в Афон. мон. и скиты, ч. I, отд. I, стр. 16. ⁸⁶) Книга бытия моего, III, 117; V, 317, 318. Мотив просьбы—восстановление пошатнувшегося здоровья, по причине которого арх. Порфирий вынужден был просить у обер-прокурора графа Протасова «увольнения на время от профессорской должности в Херсонской семинарии с сохранением жалованья». (Книга бытия моего, I, 133). ⁸⁷) Там же, II, 37. ⁸⁸) Там же, I, 16. ⁸⁹) Там же, 158; III, 628. «Посланник (В. П. Титов), пишет пр. Порфирий в 1843 г., поговорил со мною кой о чем по-гречески, по-немецки и французски, вероятно для испытания моего языкознания». (Там же, 1, 158). ⁹⁰) Там же, 1,35,102.

19 —

Служение архимандрита Порфирия Успенского в Вене было непродолжительно, около полутора года. В августе 8 числа 1842 года он был отозван из Вены в Петербург ⁹¹) и, возвратившись через Краков и Варшаву, он узнал о новом своем назначении в Иерусалим, каковое было подсказано, как можно было думать, его одесским другом и ревнителем православия на Востоке А. С. Стурдзою ⁹²).

Неожиданное для архимандрита Порфирия назначение на Восток было вызвано следующими обстоятельствами и побуждениями. До 1840—1841 гг. истекшего XIX столетия на святых местах в Палестине не хотели признавать в России никаких интересов, несмотря на то, что тяготение у русских людей туда, почти с первых дней христианства в нашем отечестве, было велико и постоянно. Официальный покровитель наших многочисленных паломников в Палестину явился только в 1839 году, когда было учреждено в Бейруте, в Сирии, русское генеральное консульство с подчинением ему и Палестины. Но это равнодушие к интересам православия и своих соотечественников сменяется в нашем министерстве иностранных дел тревогою, когда в Иерусалиме в 1841 году 7—19 июля было учреждено англиканско-евангелическое епископство и когда протестанты и католики, дотоле сравнительно равнодушные к святыням на Востоке, начинают обнаруживать в деле пропаганды среди обитателей Сирии и Палестины энергическую деятельность. Обеспокоенный начавшимся движением на Востоке наш вице-канцлер граф K. В. Нессельроде в своем всеподданнейшем докладе 1842 года в июне месяце, между прочим, писал, что, «к сожалению, бедствия христианской церкви (на Востоке) происходят не от одного лишь мусульманского владычества; они также имеют причиною: 1) стремление католиков и протестантских миссионеров к распространению своих вероисповеданий; 2) недостаточность нравственных и материальных средств греческого духовенства для предупреждения пагубного их прозелетизма. При обсуждении мер,, какие могли бы быть

⁹¹) Там же, 105. ⁹²) Сообщен. Импер. Прав. Палест. Общ. 1895, февраль, стр. 34.

— 20 —

приняты со стороны российского правительства для поддержания греческой церкви признавалось полезным присутствие в Иерусалиме благонадежной и образованной особы, из российского духовенства. Мысль эта доныне оставалась без действия из опасения, чтобы не возбудить подозрений Порты и зависти других христианских держав. Но теперь приведение ее в исполнение становится более и более необходимым, в особенности со времени назначения в Иерусалим протестантского епископа при настоящих действиях англиканских миссионеров. Польза, какая могла произойти от присутствия русского духовного лица в Иерусалиме состояла бы в следующем: 1) ему, по самому сану своему, удобнее, чем светскому человеку, можно было бы вникнуть во все обстоятельства, касающиеся православной церкви; 2) сим оказано было бы греческому духовенству соучастие единоверной российской церкви; 3) греческое духовенство получило бы чрез то одобрение (?) и нравственную опору, и наконец 4) российское духовное лицо могло бы быть ближайшим посредником между Святейшим Синодом и иерусалимским духовенством, передавать оному советы и внушения (sic!) для пользы православной церкви, иметь хотя поверхностное наблюдение за полезным употреблением собираемых в России для св. Гроба сумм и т. п. Нельзя не сознаться, что гласное отправление духовного лица в Иерусалим имеет также и свои неудобства, которые могут проистекать отчасти от разных политических соображений, а отчасти от недоверчивости и личных видов греческого высшего духовенства. А потому на первый случай можно было бы ограничиться мерою, так сказать, испытательною. С сей целью надлежало бы избрать кроткого, благоразумного, надежного иеромонаха или архимандрита, но никак не выше этого сана, и отправить его в Иерусалим в качестве поклонника» По прибытии туда, он мог бы, исполняя все обязанности богомольца, стараться снискать доверие тамошнего духовенства, постепенно вникать в положение православной церкви, сообразить на месте, какие всего удобнее было бы принят меры к поддержанию православия, доносить о том российскому правительству чрез посредство консула нашего в Бейруте и, по руководству сего последнего, делать при случае некоторые полезные внушения (sic!) греческому духовенству

— 21 —

от собственного своего имени и с братскою любовию, стараясь при том убедить его в благочестивом соучастии Высочайшего Двора к единоверцам нашим. Когда же опыт укажет, что пребывание в Иерусалиме русского агента из духовных может действительно принести существенную пользу православной церкви, тогда, смотря по обстоятельствам, можно будет продлить его там пребывание под каким-либо предлогом и снабдить более положительными наставлениями касательно дальнейшего образа действий. До того же времени необходимо, чтобы он во всем совещался с нашим консулом, ибо сему последнему ближе известны политические обстоятельства, с коими надлежит сообразовать и духовные дела» ⁹³).

В роли такого подневольного «поклонника» ⁹⁴) и «благонадежной и образованной особы из российского духовенства» и очутился в 1843 году апреля 26 архимандрит Порфирий Успенский с задачами, о которых, по его собственному сознанию, он «ни думал, ни гадал» ⁹⁵), хотя о паломничестве в Иерусалим он в тайне и лелеял мечту уже довольно давно. «Если вам, говорил арх. Порфирий обер-прокурору Св. Синода графу А. Н. Протасову, угодно послать меня в Иерусалим, я поеду туда с величайшею охотою. Мне отрадно исполнить возлагаемое на меня поручение и вместе удовлетворить давней потребности души моей. Еще в Вену я поехал с тем намерением, чтобы, по прошествии трех или четырех лет на службе при тамошнем посольстве, отправиться в Иерусалим на поклонение Гробу Господню. И вот, Провидение Божие устроило обстоятельства моей жизни так, что сочетало обет мой с поручением правительства. Покоряюсь воле Господней, благоговея пред нею. Но может быть я сделался недостойным орудием власти (намек на угрозу обер- прокурора доложить Государю о нежелании арх. Порфирия ехать на Восток). И так, поступайте со мною как хотите, но все-таки, по истечении некоторого времени, я буду просить у вас позволения съездить в Иерусалим, куда влекут меня сердце и наука» ⁹⁶).

⁹³) Там же, 25—28. ⁹⁴) Сам арх. Порфирий этот отъезд свой в Иерусалим называет обязательным». (Первое путеш. в Афон. мон. и скиты, ч. II, отд. I, стр. 167). ⁹⁵) Книга бытия моего, I, 105. ⁹⁶) Там же, 132.

— 22 —

Но эта отправка в Иерусалим арх. Порфирия состоялась, однако же, после волокиты более чем в семь месяцев ⁹⁷), благодаря осложнениям в наших сношениях с Турцией) из-за изгнания из Сербии князя Михаила Обреновича и дяди его Ефрема Обреновича, чуть было не повлекшим за собою выезда из Константинополя нашей Императорской миссии ⁹⁸). В мае месяце «сербские дела кончены мирно» ⁹⁹), и вопрос об отправлении на Восток арх. Порфирия выдвигался сам собою на очередь. И в азиатском департаменте (директор Л. Г. Сенявин), и в Св. Синоде (обер-прокурор граф Протасов), и наш посланник в Константинополе Титов усиленно начали хлопотать о выезде арх. Порфирия к новому своему назначению. Естественно у посылаемого на Восток архимандрита являлось желание получить точную инструкцию, которой бы он мог руководиться в своей деятельности, но ему в этом отказали, заявив: «все нужные наставления касательно ваших действий на Востоке» вы получите от посланника Титова и то словесно. А теперь предварительно мы просим вас, прибавил директор Л. Г. Сенявин, выслушать следующие советы:

1) «Строго и точно исполняйте все обязанности поклонника.

2) «Не окружайте себя никакою таинственностью, но и ничем не давайте знать, что вы посланы правительством.

3) «Старайтесь приобрести доверие и любовь восточного духовенства и, пользуясь расположением его, узнавайте постепенно настоящие потребности православной церкви в Палестине, и дух, усилия, средства, успехи или неудачи тамошних католиков, армян и протестантов.

4) «Бога ради не делайте там никаких распоряжений. Ваша главная обязанность состоит в том, чтобы собрать верные сведения о состоянии палестинской церкви и на месте обсудить: какие меры надлежит принять для поддержания и благосостояния ее.

5) «Отчет о ней вы напишите в Константинополе, уже по возвращении из Иерусалима, и представите посланнику, который препроводит его к нам при своем мнении. Советую Вам показать ему черновой отчет ваш и перего-

⁹⁷) Там же, 130. ⁹⁸) Книга бытия моего, I, 119. ⁹⁸) Там же.

— 23 —

ворить с ним о тех предметах, о которых он будет судить иначе, нежели вы. Ему лучше вас известны церковные и политические дела в Турции, и потому его суждения послужат поверкой ваших мнений. Однако мы не стесняем вас. Можете писать отчет, как вам угодно, на основании своих наблюдений» ¹⁰⁰).

Едва ли и следует прибавлять, что все эти «предварительные советы» директора азиатского департамента Л. Г. Сенявина сделаны в духе известного уже нам доклада вице-канцлера графа Нессельроде Государю Николаю Павловичу, хорошо известного в целом своем виде и арх. Порфирию ¹⁰¹), а поэтому и не удовлетворили вполне последнего. Арх. Порфирий откровенно высказывал, что его «смущает тайна его посольства» ¹⁰²), как «частного человека» ¹⁰³). «Нельзя-ли переменить мою роль, вопрошал арх. Порфирий Л. Г. Сенявина, и отправить меня на Восток от лица нашей церкви»? Но, увы, в Петербурге боялись согласиться на это и заранее предрешили отправить «благонадежную и образованную особу из российского духовенства» в роли «обыкновенного поклонника» и, еще хуже, в более унизительной роли «тайного агента России» ¹⁰⁴). Испросив для себя с оговорками разрешение заняться составлением краткой истории четырех патриархатов и совершить путешествие в Египет и на Синай, арх. Порфирий, можно сказать, исчерпывал вполне те цели и задачи, какие он должен был выполнить в роли инкогнито от русского правительства в Иерусалиме. Замечательно, до какой степени в это время боялись смело и открыто выступить в роли защитника интересов православия и своих национальных на Востоке, лучшим образчиком этого может служить тот факт, что деньги в количестве 1500 р. на путевые расходы арх. Порфирия, по докладу Государю, назначаются не «из государственного казначейства, во избежание огласки, а из министерства иностранных дел, ассигнуемых на азиатские дела» ¹⁰⁵).

В субботу—в свой «счастливый день»—23 мая 1843 года выехал арх. Порфирий из Петербурга в Одессу ¹⁰⁶), из

¹⁰⁰) Там же, 125—126, 127, 137. ¹⁰¹) Там же, 124. ¹⁰²) Там же, 169. ¹⁰³) Там же, 123. ¹⁰⁴) Там же, 121. ¹⁰⁵) Там же, 128. ¹⁰⁶) Там же, 138.

— 24

которой получил возможность двинуться на Восток далее 20 сентября, и прибыл в Сирию—к цели своего стремления—лишь 23 октября в субботу же. «На христианском Востоке первая страна, которую надлежало мне обозреть, приветствует арх. Порфирий свое вступление сюда, была Сирия, омываемая Средиземным морем. На берег ее, в пристани тамошнего города Бейрута, я в первый раз ступил в 1843 году, 23 октября, в день субботний. Тогда мне еще не подоспел сороковой год от рождения, и силы мои, телесные и духовные, состояли в совершенной гармонии. Душа моя жаждала новых познаний, точных и многосторонних, и вместе была полна вдохновенною уверенностью в успехе моего любознательного странствия по неведомому Востоку» ¹⁰⁷). Целью приезда в Бейрут, по указанию, данному еще в Петербурге, было «совещание с нашим консулом Базили, которому хорошо известны дела Сирии и Палестины» ¹⁰⁸) и «под руководство» которого ставился «кроткий, благоразумный и надежный» архимандрит—поклонник у Св. Гроба, метко прозванный самим арх. Порфирием «соглядатаем Востока» ¹⁰⁹). О своем новом «руководителе»—генеральном консуле в Бейруте он, не «обинуясь», заявляет, что «он не обладает искусством привлекать сердца к России и к себе любовию, тонкостью и нежностью обращения, благоразумием и приличием. Он слишком повелителен и даже дерзок. Страх—вот его орудие» ¹¹⁰). «Сам консул, дает его характеристику арх. Порфирий, смугленький, худенький вдовец, с проседью, остроумен, образован, честолюбив, раздражителен, нежен к своим детям и холоден ко всем прочим; говорит много, быстро, складно, умно, занимательно,—это пестренькая птичка с хохолком и с приятным голоском» ¹¹¹). Позже несколько арх. Порфирий изменил свое мнение о г. Базили и даже называет его своим другом ¹¹²).

«Оставив Бейрут, я, пишет арх. Порфирий, перешел горы Ливан и Антиливан среди облаков, зиявших молниеносным огнем и под проливным дождем, и невредимый прибыл в Дамаск в 29 день того же месяца. Тамошний

¹⁰⁷⁾ Труды Киевск. дух. Акад. 1874, ч. II, стр. 346. ¹⁰⁸) Книга бытия моего, I, 124. ¹⁰⁹) Труды Киевск. дух. Акад. 1874, II, 348. ¹¹⁰) Книга бытия моего, I, 675. ¹¹¹) Там же, III, 615. ¹¹²) Там же. VIII. 552.

— 25 —

патриарх Мефодий, доныне незабвенный и любимый мною, принял меня с тем радушием, с тою доверчивостью и откровенностью и с тем ожиданием пользы от моего соглядатайства многострадальной Сирии, кои с первой минуты нашего взаимного лобзания святого породили во мне полную симпатию к нему. У него я гостил, как сын у отца. Деловым речам нашим, вопросам и ответам не было конца» ¹¹³). Деловые разговоры касались тяжелой зависимости антиохийского патриарха от вселенского, русского консула Базили, мало вникающего в действительные нужды сирийской церкви и бестактности его поведения, училищ в патриархате и помощи на это дело от нашего Государя, Св. Синода ¹¹⁴) и др. Здесь арх. Порфирий получил на арабском языке любопытный список антиохийских патриархов от апостола Петра до Даниила, рукоположенного в 1767 г., составленный священником Михаилом Греком, переведенный и напечатанный потом арх. Порфирием в «Трудах киевск. дух. Академии» за 1874 г. ч. II.

С целью ознакомиться с состоянием монастырей антиохийского патриархата, с бытом и религиозною жизнию туземцев, в видах научной любознательности вообще, арх. Порфирий из Дамаска отправился в Сайданайский женский монастырь и в древний монастырь св. Феклы, и, посетив униатский монастырь Сергия и Вакха и латинские монастырьки вокруг Сайданайской обители, вернулся обратно в Дамаск, с тягостными впечатлениями в душе от убожества и запущенности здесь святых храмов и от грубости и невежества не только низшего клира, но даже и местных архиереев (напр., митрополита селевкийского Іакова).

Из Дамаска арх. Порфирий 14 ноября, в сопровождении патриаршего архимандрита, направился на север к Бальбеку для осмотра его развалин, оттуда переехал Ливан и по дороге близ моря доехал, наконец, 17 декабря, до Яффы. И в этом своем путешествии арх. Порфирий преследовал те же задачи, какие он наметил при поездке в монастыри близ Дамаска,—ознакомление с бытом мно-

¹¹³) Труды Киевск. дух. Акад. 1874, II, 346—347. ¹¹⁴) Книга бытия моего, I, 219—221.

— 26 —

голюдных монастырей, как напр. св. Георгия на Ливане и Бальмевда, и таких малолюдных, как св. Георгия в Триполи, где он нашел лишь одного игумена, с положением духовенства высшего и низшего, уяснение для себя взаимных отношений между клиром и мирянами, осмотр бедных до нищеты храмов и т. п.

20 декабря 1843 года арх. Порфирий прибыл в Иерусалим. Извещенное о его приезде греческое духовенство вышло к нему на встречу, от которой он, однако же, «с растерзанным сердцем» отказался, направившись в Феодоровский монастырь, где обыкновенно останавливались на жительство русские паломники. Греки, приготовившие помещение для гостя в патриархии, остались недовольны его отказом. Еще до появления в Иерусалиме арх. Порфирия греческое местное духовенство смотрело на его приезд сюда крайне подозрительно, «наложив друг на друга проклятие, если кто из них вздумает изменить тайнам их управления и жизни и объявит их» ему ¹¹⁵), а теперь это недоверие возросло до последней степени. По Иерусалиму стали циркулировать слухи, что арх. Порфирий прислан сюда в качестве русского консула ¹¹⁶). Не удивительно, что состояние духа арх. Порфирия было крайне тяжелое. «Тяжело мне здесь в Иерусалиме, пишет он в своем дневнике под 6 февраля 1844 г., сердце болит, рассудок непрерывно сердится на беспорядки человеческого общества, утешенья нет ни от людей, ни от природы» ¹¹⁷). Не изменилось состояние духа нашего «невольного паломника» и после, когда он, в целях паломнических и научных, начал совершать выезды из Иерусалима в Вифлеем, на Иордан, в Галилею, в Иудею и в монастырь св. Саввы Освященного, когда ему представился широкий простор, путем непосредственных личных наблюдений и слухов, ознакомиться с распущенностью нравов святогробского духовенства и монахов, живущих по монастырям, с жалким приниженным положением сельского духовенства особенно из туземцев — арабов, с

¹¹⁵) Там же, 355; Сн. 379, 420. ¹¹⁶) Там же, 364. ¹¹⁷) Книга бытия моего, I, 447.

— 27 —

убожеством и нищетой греческих и арабских храмов, с отсутствием более или менее благоустроенных школ для грамоты, со множеством всякого рода интриг и каверз в среде испорченного святогробского монашества и т. д. и т. д. Естественно поэтому, что душа арх. Порфирия возмущалась всем виденным и слышанным, и из—йод его пера выливались крайне желчные филиппики ¹¹⁸) по адресу греческого господствующего духовенства на страницы его «бытийной книги»—дневника ¹¹⁹). «Я секира, говорит о себе арх. Порфирий, и лежу при корени гнилого дерева». «Истина и правда заставляют меня обнаружить все мерзости здешние» ¹²⁰). Обозревая церковь в Меджеделе и найдя в ней крайний беспорядок, арх. Порфирий восклицает: «Господь возгремит гневом своим на беспечных енитронов патриарха и на самого его, Христос убежал от них» ¹²¹). «Рассудок мой остервенился на наместников патриарха, говорит он по поводу грязи в церкви деревни Магулы, и я в глубине души произнес им: анафема. Подлинно, эти наместники стоят отлучения от церкви и лишения архиерейского сана за крайнее нерадение о пастве, эгоизм, корыстолюбие и безверие ¹²²)». «Ежели в других селах церкви еще хуже этой (т. е. Яфской близ Назарета), то я, заметил арх. Порфирий своим спутникам, выплачу свои очи» ¹²³).

С любовью и нежною заботливостью в противовес этому относится арх. Порфирий к забитому арабскому духовенству и вообще к христианам арабам, презираемым греческим духовенством ¹²*). «За обедом я, пишет арх. Порфирий, защищал пред наместниками арабский народ, хваля его учтивость, трудолюбие, честность и твердость в вере... Арабы в течение второго тысячелетия хранят твердо веру православную, несмотря на гонения магометан и при всей темноте их пастырей. Поразительна их детская простота, с какою они молятся в своих храмах, кои не имеют почти ничего похожего на дом Божий. Все эти храмы находятся в столь жалком положении, содержатся

¹¹⁸) Там же, 436, 595 и др. ¹¹⁹) Там же, IV, 136. ¹²⁰) Там же, I, 436. ¹²¹) Там же, 523. ¹²²) Там же, 524. ¹²³) Там же, 522. Книга бытия моего, I, 437.

— 28

в такой неопрятности, а священники так темны и так нерадивы к исполнению своих обязанностей, что я плакал, при обозрении их храмов. Но я не виню в этом арабов темных от того, что никто в мире не думает о просвещении и спасении их, от того, что греческое духовенство презирает их и считает хуже псов смердящих, забывая, что церковь палестинская заключается не в рукотворном храме, а в душах крестившихся в смерть Христову» ¹²⁵). «Я любовался учтивостью арабов, замечает арх. Порфирий в другом месте, и думал выгодно об этом народе. В нем таятся сильные зародыши свободы, равенства, единодушия, правоты, степенности и строгости правил и нравов. При таких качествах и при лучшем правительстве, этот народ стал бы на высокую степень человеческого общественного совершенства. Но жаль, что этому орлу не позволяет парить тяжелый свинец, привязанный к его голове и крыльям» ¹²⁶). Арх. Порфирий щедро раздает арабам деньги ¹²⁷), рекомендует давать ход к высшим степеням церковным природным арабам ¹²⁸), араба Авраама Джегшену просит устроить русским агентом в Газе для поддержания там православия и для защиты русских паломников, идущих на Синай и возвращающихся оттуда ^ш) и т. д. Впрочем, арх. Порфирию не было чуждо сознание и недостатков этого народа. «Деньги для араба—не полбога, а бог. Скажи, арабу: здравствуй, а он тотчас скажет: бакшиш» ¹³⁰), замечает он по поводу их корыстолюбия, которое, по его убеждению, дает основание считать их ненадежными сынами православной церкви. «В арабском племени, пишет арх. Порфирий, безо всякого сомнения, таятся зародыши духовного образования, и протестантство, по обнаженности обрядов, за кои не нужно платить попам денег, по дешевизне устройства без иконостасов храмов и особенно по щедрой благотворительности— протестантское общество может понравиться арабам. Паписты и протестанты—вот будущие деятели на Востоке! Может ли противостоять их натиску греческое духовенство, почти беззащитное, нелюбимое туземцами и иждивающее

¹²⁵) Там же, 652—654. ¹²⁶) Там же, II, 253—254. ¹²⁷) Там же, I, 547. ¹²⁸) Там же, 366; Сн. II, 85. ¹²⁹) Там же, II, 353. ¹³⁰) Там же, I, 547.

— 29 —

огромнейшие доходы свои на бесполезную покупку пустых земель и домов, на бесконечные судебные процессы и на подарки туркам» ¹³¹).

Борьба греков с католиками ¹³²) и армянами ¹³³) на святых местах занимала внимание арх. Порфирия серьезно и внушила ему несколько планов к урегулированию этих отношений, планов по идее хотя и несбыточных, но тем не менее не лишенных искренности и готовности—разрешить этот тяжелый для благочестивого человека вопрос о modus vivendi на св. местах. С армянами в частности арх. Порфирию удалось установить дружественные отношения ¹³⁴).

Но среди сложности своих задач, возложенных на него министерством иностранных дел и Св. Синодом, арх. Порфирий ни на минуту не забывал главной своей задачи—подготовить твердую почву для будущей постоянной миссии в Иерусалиме. Уже в самом начале 1844 года, под 7 января, менее чем через месяц по прибытии в Иерусалим, архимандрит Порфирий в ряду заметок под № 14 пишет в дневнике: «учредить в Иерусалиме русскую миссию:

a) для видимого единения церквей иерусалимской и антиохийской и российской, и для взаимных известий;

b) для наблюдения за расходами денег, высылаемых из России;

c) для наблюдения за русскими поклонниками ^ш).

¹³¹) Книга бытия моего, I, 650—651. ¹³²) Там же, 531, 666. ¹³³) Там же, 597, 607, 645. ¹³⁴) Там же, 455, 586, 591, 606; II, 87—89, 311, 331. ¹³⁵) Частнее по вопросу о русских паломниках арх. Порфирий писал следующее: 1) «не отпускать из России вместе поклонников и поклонниц, дабы они не знакомились дорогою; 2) отмечать поведение их в монастырях здешних и особым донесением извещать Св. Синод; 3) ответственность за духовных возложить на архиереев, а за мирских—на местных начальников гражданских и военных; 4) для примера высылать буйных в Россию в кандалах и содержать их в монастырях, как арестантов, смотря по преступлениям их; 5) отбирать деньги на границе и пересылать их в Царь-Град для уплаты за корабли; 6) постановить правилом не хоронить скоро русских по смерти, а выжидать трое суток; 7) учредить благочинного монаха из русских и духовника; 8) архиереям и местным гражданским властям иметь наблюдение за поклонниками, когда они собирают деньги на Гроб Господень, ибо случается, что они не отдают их, и 9) лучше бы прекратить подобные сборы, а объявить желающим

— 30 —

d) для снабжения всех сельских церквей Сирии и Палестины иконами. При миссии должны быть иконописцы и школа иконописания;

e) для принятия и отсылки подаяний из России в назначенные места, ибо теперь этого не делают;

f) для наблюдения, где—в каких деревнях—арабы обращены в магометанство из христиан и где они помнят прежнее христианство, где имеют почитание к святым нашим и пр., дабы при будущем торжестве православия начать с этих деревень миссионерство и обращение в христианскую веру;

h) для подаяния полезных советов при устройстве школ народных и семинарии и академии в самой патриархии.

g) Русскую миссию устроить на горе Елеонской или, по крайней мере, в монастыре св. Креста или Илии пророка.

І) Для покупки горы Елеонской и для постройки монастыря на месте Вознесения Господня собрать добровольные подаяния в России. Их будет много» ¹³⁶).

Но намерения русского правительства и планы о. архимандрита Порфирия не пришлись по вкусу святогробскому духовенству, не ведавшему дотоле над собою никакого контроля. Всесильный в ту пору в патриаршем синоде и служивший, по выражению о. арх. Порфирия, «вместо кормила для здешнего синода», монах Анфим первый высказался по этому вопросу. «Назначение сюда духовной русской миссии едва ли было бы полезно, говорил о. Анфим арх. Порфирию. Ибо если случится какая-либо размолвка между греческим и русским духовенством, то от этого произойдет соблазн в пароде; пожалуй, враги или чернь будут говорить, что или русские, или греки—еретики, не согласны между собою во мнениях и правилах. При том

жертвовать, чтобы они тайно посылали богатые и бедные даяния архиереям, а сии в Иерусалим». (Книга бытия моего, ч. I, стр. 361—362). «Обратить бдительное внимание на поклонников русских, которые приходят в Иерусалим по два, по три раза. Они ведут торг, живут крайне безумно, особенно из духовного звания». (Там же, стр. 360). О, арх. Порфирий издал для паломников и «написанные правила», соблюдение которых требовал от епитропов. (Там же, стр. 361). ¹³⁶) Книга бытия моего, I, 359—360.

— 31 —

в случае какого-либо переворота политического, напр., в случае войны России с Турциею, падет подозрение и даже гонение на духовенство Гроба Господня. Нас убьют, а храм сожгут, говорил Анфим, за то только, что русские будут жить вместе с нами». Позже тот же о. Анфим признавался иеродиакону Григорию, спутнику арх. Порфирия, что «здешние синодалы давно уже хлопочут о том, чтобы не было здесь русской миссии, ибо они боятся: а) что все славяне православные будут ходить в русскую церковь и смотреть на русских, как на образец (тут есть опасение лишения доходов и влияния на славян), b) боятся открытия злоупотреблений, с) боятся, что патриарх будет возвращен к своему месту, d) боятся, что Россия мало-по-малу положит свои лапы, на Палестину» ¹³⁷). С большею и даже излишнею откровенностью по тому же вопросу высказался митрополит вифлеемский Дионисий, находившийся в неладах с святогробцами. «Патриарх и синод не только не желают, но даже боятся русской миссии, как черт ладана, признавался арх. Порфирию этот митрополит, по следующим причинам:

1) «Надобно расстаться с 14-летними коконами и обратить патриархию из гарема в монастырь.

2) Опасаются соединения болгар с русскими и лишения доходов. Болгары будут предпочтительно ходить в русскую церковь. Мы лишимся доходов и влияния на болгар и прочих единоверцев, исключая греков.

3) В случае войны России с Турцией, русская духовная миссия подвергает здешнюю патриархию опасности жизни, а храм—разорению или передаче его в руки латинов или армян» ¹³⁸).

Но желание видеть в Иерусалиме русскую духовную миссию постоянно было так велико у арх. Порфирия, что он, беспощадно порицавший распущенность нравов свято-гробского духовенства и в своем откровенном дневнике уделивший весьма много, полных огня и пророческой ревности, страниц этой темной стороне восточного духовенства, теперь, после такого откровенного признания митрополита Дионисия, готов даже, к удивлению нашему, на самые

¹³⁷) Там же, I, 379. ¹³⁸) Там же, 420.

— 32 —

широкие уступки. «Я, пишет арх. Порфирий, опровергнул эти возражения, представив на вид митрополиту, что русская духовная миссия на первый раз будет смотреть сквозь пальцы на кокон и на разные злоупотребления, доколе они не прекратятся сами собою постепенно, вследствие разлития истинного просвещения в здешнем духовенстве; что она не отняла бы никаких доходов у здешнего духовенства, не вступаясь ни в исповедь, ни в исправление треб; что в случае войны России с Турцией) опасность от миссии, учрежденной с согласия султана, такова же, какова опасность и от бейрутского консульства нашего. Были и прежде войны, но ни храм, ни здешнее духовенство не подвергались опасностям. А наша миссия в Иерусалиме была бы полезна словом и делом, т. е. ходатайствуя пред местным начальством за народ православный, служа образцом и примером духовной жизни, давая истинное направление школам народным» ¹³⁹). «Истинно-православное образование здешнего духовного юношества, развивает подробнее свою последнюю мысль арх. Порфирий, могла бы породить только российская духовная миссия. Вместе с нашими малолетними певчими учились бы и архиерейские и арабские ребятишки. Семинария при нашей миссии с дополнительными академическими курсами была бы превосходным рассадником будущих проповедников и учителей в Палестине» ¹⁴⁰).

Мысль об учреждении в Иерусалиме постоянной духовной миссии не разделял, очевидно, и наш генеральный консул Базили, рекомендовавший для нее место на Ливане. «Русскую духовную миссию всего бы лучше устроить на Ливане, говорил консул Базили, при личном свидании с арх. Порфирием на обратном пути в Константинополь, откуда она могла бы действовать и на Палестину. Ибо, по правам ливанского княжества, русские монахи могли бы купить себе землю и построить монастырь, где угодно, без позволения Порты, как это сделали иезуиты и лазаристы. Ливан есть горнило проповеди и действий религиозных для католиков и протестантов. Здесь же должен быть утвержден центр деятельности и православной миссии» ¹⁴¹).

¹³⁹) Там же. ¹⁴⁰) Там же, II, 85. ¹⁴¹) Там же, 353.

— 33 -

Занимали арх. Порфирия и другие вопросы, относящиеся к святым местам Палестины, напр., починка купола над Гробом Господним ¹⁴²), доходы святогробские и пожертвования, притекающие сюда из России ¹⁴³), и др., но настолько, насколько это было возможно для заезжего богомольца, т. е. случайно и путем расспросов.

Уяснив, таким образом, для себя все цели и задачи, которые ему намечало правительство и которые возникли у него самого лично, по побуждениям чисто научного характера, арх. Порфирий дальнейшее пребывание в Палестине признал на этот раз законченным. Тем более, что задуманная им поездка до Трапезунда через Деарбекир и Эрзерум не была ему разрешена посланником Титовым ¹⁴⁴). Арх. Порфирий начал собираться в обратный путь в Константинополь, и только междуусобная война между арабскими племенами из-за дочери Дауда, не пожелавшей выйти замуж за родственника герондиссы лидского архиепископа Кирилла, родственника, не отличавшегося доброю репутацией, задержала его. В это дело был замешен арх. Порфирий, который своим авторитетом московского архимандрита и разрешил его благополучно ¹⁴⁵).

Арх. Порфирий, тщетно добивавшийся чести отслужить литургию на Св. Гробе и на Голгофе ¹⁴⁹) и получивший это право лишь пред отъездом, но в качестве сослужащего с архиепископом газским ¹⁴⁷), расстался с греческим свято-гробским духовенством мирно. 3 августа иерусалимский синод в полном своем собрании возложил на него золотой наперстный крест, на фиолетовой ленте, с частью животворящего древа ¹⁴⁸), а 7 августа арх. Порфирий покинул Иерусалим, направляясь через Яффу, Кармил, Акру, Тир и Сидон в Бейрут, для прощального свидания с генеральным консулом и чтобы здесь сесть на пароход, идущий в Константинополь.

В Константинополь арх. Порфирий прибыл 1 сентября и сейчас же принялся за составление отчетов о церквах

¹⁴²⁾ Там же, I, 355, 454, 675. ¹⁴³) Там же, 383, 457, 609—610, 612, 678—679 и др. ¹⁴⁴) Там же, 672. ¹⁴⁵) Там же, II, 359—375. ¹⁴⁶) Там же I, 588, 594. ¹⁴⁷) Там же, 673, 675. ¹⁴⁸) Там же, II, 339.

— 34 —

палестинских для посланника Титова ¹⁴⁹). На эти отчеты он употребил месяцы сентябрь и октябрь, а следующие месяцы— ноябрь и декабрь—на приготовление к путешествию по Египту и на Синай, на чтение «разных писателей о земле солнца и о судьбе христианства в ней» и на ожидание разрешения из Петербурга на это путешествие ¹⁵⁰). В описываемое нами время в Константинополе арх. Порфирий был очевидцем кончины патриарха иерусалимского Афанасия и начавшихся со стороны вселенской патриархии интриг, направленных к тому, чтобы устранить от кандидатуры на этот престол Иерофея, архиепископа Фаворского, назначенного преемником почившим патриархом, и на место его возвести кого-либо из членов патриаршего синода. Вмешательство в это дело посланника нашего Титова и содействие ему со стороны сведущего в делах иерусалимских арх. Порфирия оказало бесспорно важное влияние на устранение фанариотских происков, хотя русский сторонник архиепископ Иерофей и не был избран на иерусалимскую кафедру, которая досталась Кириллу, архиепископу лидскому ¹⁵¹).

В январе 1845 года арх. Порфирий отправился в разрешенное ему путешествие по Египту, на Синай и в Нитрийские монастыри в Ливии. Февраля 2 числа он выехал из Александрии в Каир, а оттуда на наемной барке, за 1,900 пиастров в месяц, по Нилу, с целью посещения Мемфиса, Карнака, Луксора, стовратных Фив, озера Меридова и других мест, для осмотра древних развалин и знакомства с бытом современных насельников—коптских христиан, а главным образом для обозрения многочисленных здесь коптских монастырей. Поездка эта продолжалась два месяца и описана им в его «Книге бы-

¹⁴⁹) Были представлены два отчета: «один о состоянии палестинской церкви и о мерах к поддержанию ее, а другой —о спорах греков, латин и армян на св. местах и о способах водворения тут мира; между прочим, указана мною, прибавляет арх. Порфирий, необходимость учредить в Иерусалиме русскую духовную миссию». (Книга бытия моего, III, 57—58). Очевидно, мнение консула Базили арх. Порфирий не разделял и место для нашей миссии указывал только в Иерусалиме или в Константинополе. ¹⁵⁰) Там же, 355—356. ¹⁵¹) Книга бытия моего, II, 435.

— 35

тия моего» «конспективно». 2 апреля арх. Порфирий возвратился в Каир, а 19 числа поехал сухим путем на верблюдах в первое свое путешествие в Синайский монастырь. Путешествие продолжалось до конца мая месяца (29 числа) и, с точки зрения неутомимого путешественника, было не бесплодно. «Исполнилось желание сердца моего, замечает арх. Порфирий в своем дневнике йод 18 мая, при выезде из Синайской обители. Я видел божественный Синай и молился на местах явления Бога пастырю Моисею и пророку Илии, с трепетом помышляя о собственном явлении пред Ним в день страшного суда.

«Исполнилось желание сердца моего. Я почтил честные страдания святейшей невесты Христовой великомученицы Екатерины, и пред священною ракою ее просил Господа уневестить и мою душу, обрученную Ему.

«Исполнилось желание сердца моего. Я узнал крины Христовы, процветшие в пустынях Синая. Их благоухание врачует меня» ¹⁵²).

Два дня передышки в Каире после, этого нелегкого путешествия, и неустанный арх. Порфирий снова качается на верблюде, направляясь в нитрийские монастыри в Ливии. «Узнал я избранников Божиих, спасавшихся в юдолях Синая. Теперь иду в Нитрийскую пустыню, замечает он под 1 числом июня месяца, в день своего выезда из Каира, где древле подвизались облагодатствованные мужи, дабы в сердце своем запечатлеть правое учение их и поревновать святому житию их» ¹⁵³). Это трудное путешествие в Фиваиду и Нитрию продолжалось не более двух недель ¹⁵⁴). 20 июня арх. Порфирий покинул Каир, а 25 распрощался с Египтом и Нилом. «Прощай Египет. Прощай Нил, не забыть мне вас» ¹⁵⁵), восклицает арх. Порфирий.

Из Египта на пароходе арх. Порфирий направился в Константинополь, но в Сире, по случаю бывшей в Египте

¹⁵²) Первое путешествие в Синайский монастырь в 1845 г., ст. 261. Спб. 1856. ^15З) Книга бытия моего, II, 435; Путешествие в Нитрийские монастыри в Ливии в 1845 г., стр. 5. Киев. 1869. ¹⁵⁴) Книга бытия моего, II, 435—482; Подробное описание этого путешествия см. в книге: «Путешествие в Нитрийские монастыри в Ливии в 1845 г.». ¹⁵⁵) Там же, 484.

— 36 —

чумы, должен был выдержать карантин в течении 14 дней, с 28 июня по 11 июля, и восемь дней, с 12 до 20 июня, прождать в городе Ермуполе пароход, идущий в Константинополь. Здесь арх. Порфирий долго, однако же, не засиделся и 30 июля выехал на австрийском пароходе «граф Коловрат» в Солупь, а оттуда сухим путем на лошадях верхом, 8 августа—на Афонскую гору в первое свое научное путешествие ¹⁵⁶).

Арх. Порфирий явился на Афон с полною верою в «свою счастливую звезду» ¹⁵⁷) и с намерением собрать «несомненные материалы для верной истории св. Горы» ^l58). С этою целью там он «списывал хрисовулы греческих, российских, сербских, болгарских и князей валахских и молдавских, грамоты патриархов цареградских и другие древние акты..., везде осматривал памятники церковного зодчества, ваяния и иконописания и вслушивался в церковное пение ¹⁵⁹)..., копировал славянские и греческие надписи на монастырских зданиях и гробницах старых времен эллинских, на крестах и иконах» и т. н. ¹⁶⁰). Но справедливость требует сказать, что условия для занятий в пределах указанных целей для арх. Порфирия сложились не вполне благоприятно: афонские иноки отнеслись к его миссии с недоверием и подозрительностью, и нередко или скрывали от него желательные документы, или прямо отказывали ему в них. Негодование арх. Порфирия на афонских иноков поэтому было естественное. «Преподобные отцы, витийствовал наш востоковед пред членами Ка-

¹⁵⁶) Это путешествие подсказал ему архимандрит из Афин Анатолий, бывший в Иерусалиме в 1844 г. «Весьма полезно было бы послать из России на Афонскую гору, говорил он, какого-либо архимандрита в качестве апостола российской церкви для сближения российского духовенства с греческим, для направления порядка учения в афонском иноческом училище и в случае нужды для ходатайства за монастыри пред константинопольскою миссией. Я, прибавил от себя арх. Порфирий, вполне соглашался с его мнением и предвидел огромную пользу от этой меры для православия. В отчете своем я непременно изложу эту меру». (Книга бытия моего, I, 656). ¹⁵⁷) Перв. путеш. в Афон. мон. и скиты, ч. II, отд. II, стр. 5. ¹⁵⁸) Там же. ¹⁵⁹) Книга бытия моего, III, 57. ¹⁶⁰) Первое путеш. в Афон. мон. и скиты, ч. II, отд. II, стр. 3.

— 37 —

рейского Протата, ваша Гора святая есть хвала православия. Россия уважает ее, но, уважая, желает знать историю ее. Как же написать эту историю, когда вы скупы, очень скупы на выдачу нам ваших древних дееписаний? Мне могли бы вы давать их для прочтения и переписки, потому что я архимандрит православный, знаю эллинский язык основательно и пламенно желаю оповестить всем судьбы пресловутого и целомудренного Афона. Но вы почему-то мало любите нас, и предпочитаете нам французов и англичан, которые на личные приветы ваши отвечают лицемерною почтительностью, а расставшись с вами, презирают и даже осмеивают вас. Недавно был у вас француз Минас и обокрал ваши библиотеки, но вы носили его на руках своих. Недавно был у вас профессор русского университета Григорович, но вы показали ему кое-что, а в Симоно-Петрском монастыре говорили: дайте этому жиду поесть и пусть идет далее. Не понимаю: чем мы породили в вас нерасположенность к нам? Русская кровь лилась за вашу свободу на полях Молдавии и Валахии, в Болгарии и за Балканами, в водах чесменских и наваринских. Русский царь не дозволяет молдовлахам отнимать у вас богатые имения, без которых ваши обители могут только нищенствовать. Ä что будет с вами, когда он узнает о вашей холодности к нам? Подумайте об этом» ¹⁶¹). Но и после таких горячих речей по адресу афонских старцев, в этот «черный день» они не сделались благорасположеннее к нашему путешественнику. Вместо желаемого «Трагоса», в Протате ему подали какую-то белую бумагу и запечатанный тремя печатями свиток с уставами Иоанна Цимисхия и Константина Мономаха¹⁶²). Упорная настойчивость, несокрушимая сила воли и любовь к делу, однако, победили в конце концов и эти все трудности. 14 ноября 1845 года, в виду окончания года и времени разрешенной ему командировки, прося «о пересрочке еще на год, как для занятий на Афоне и в Константинополе, так и для возвращения в Россию», арх. Порфирий сообщает о результатах своего путешествия по Афону посланнику

¹⁶¹) Там же, 296—297. ¹⁶²⁾ Там же, 296, 297—298.

— 38 —

Титову весьма утешительные сведения. «Поныне я рассмотрел ¹⁶³), пишет он, и переписал около 200 документов для составления истории Афона: в это число входят только царские хрисовулы, патриаршие грамматы, дела главного управления святогорского и уставы монастырские, и не включаются жития святых афонских, надписи на зданиях и исторические приписки на книгах... На основании сих бытописаний Афон будет представлен вниманию и суждению высокого начальства в истинном виде его, в естественной свето-тени его и с выражением его тысячелетней жизни и действий на поприще воинствующей Церкви Христовой, и вместе разных скорбей и бедствий и соблазнов» ¹⁶⁴).

Болезнь «сильная» под лопаткой левой руки и ломота в правой ноге побудила арх. Порфирия на время прервать научные занятия на Афоне и отправиться в Константинополь, чтобы там «полечиться сухими ваннами из овса, долго нагреваемого и разгорячаемого в закрытом котле без воды в нем и выпускающего влагу из себя самого» ¹⁶⁵). 26 января 1846 года через Ермилию и Каламарию, где он доселе не бывал, из Хиландаря арх. Порфирий направился сухим путем в Солунь, а оттуда 31 января пароходом в Константинополь ¹⁶⁶). Здесь от посланника Титова оп узнал, что «обер-прокурору графу Протасову дико показалось его прошение о дозволении—продолжить ученые занятия на Афоне в течение круглого года», но при этом прибавил, что прошение будет доложено в Синоде и что ему «дадут отсрочку на летние месяцы» ¹⁶⁷). Арх. Порфирий таким заявлением не удовлетворился и 12 февраля убеждал посланника исходатайствовать ему отсрочку на целый год, «поставляя ему на вид особенную важность многостороннего изучения письменных памятей и рукотворенных памятников, находящихся в тамошних

¹⁶³) «Обозрены мною подробно и отчетливо, писал арх. Порфирий в этом прошении, только восемь монастырей и два скита». (Перв. путеш. в Афон. мон. и скиты, и. I, отд. II, стр. 152). ¹⁶⁴) Первое путеш. в Афон. мон. и скиты, ч. I, отд. II, стр. 152—153. ¹⁶⁵) Там же, ч. ІІ, отд. I, стр. 149. ¹⁶⁶) Там же, 150. ¹⁶⁷) Там же, 157.

— 39 —

монастырях» ¹⁶⁸). 8 марта посланник Титов дал позволение ехать обратно на Афон и арх. Порфирий через Солунь и сухопутно по прежней дороге 4 апреля вернулся обратно в Хиландарь, чтобы 7 апреля отпраздновать пасху с болгарскими старцами и направиться в Есфигмен, где его «поджидала госпожа наука» ¹⁷⁰). В мае месяце в Ватопедском монастыре арх. Порфирий получил «внушительный приказ с севера поспешить возвращением в Петербург». «Признаюсь, замечает он по этому поводу, что он с первого разу вскипятил меня. Но как только подумал я, что северные власти мои поджидают меня для поручения мне немаловажного дела, т. е. водворения нашей духовной миссии, в Иерусалиме под моим начальством, то и перестал кипеть» ¹⁷¹).

По получении приказания о возвращении, арх. Порфирий основательно осмотрел монастырь Пандократор, скит Ксилургу, Ставроникитский монастырь, Кутлумуш, Каракалл. Лавру пр. Афанасия Афонского вторично, по приглашению старцев, обещавшихся показать ему «древния дееписания», Ивер и Карею с собором, расписанным пресловутым живописцем XVI в. Панселнном, и библиотекою Протата. Что же касается остальных монастырей, то они были осмотрены «торопко» с 21 по 30 июня. «Решаюсь обозреть, замечает арх. Порфирий, монастыри Ксенофский, Дохиарский, Кастомонитский и Зографский, хоть поверхностно, за недостатком свободного времени, которое надобно посвятить на обратную поездку в отечество через Валахию и Молдавию. Не видав этих монастырей и не читав их старинных дееписаний, я не могу приступить к· сочинению истории Карей и Протата. Отлагается эта работа моя до другого времени. К сему нудит меня добросовестность, не обогащенная всеми надобными материалами для сей работы»¹⁷²).

Причину своего замедления на Афоне, после получения приказа возвратиться в Россию, арх. Порфирий объяснил

¹⁶⁸) Там же, 232. Здесь мы находим подробное изложение научных результатов путешествия до св. Афонской горе арх. Порфирия. ¹⁶⁹) Там же, 235. ¹⁷⁰) Там же, 238. ¹⁷¹) Там же, ч. II, отд. П, стр. 108 ¹⁷²) Там же, 298—299.

— 40 —

в письме от 13 июля 1846 г. на имя директора канцелярии обер-прокурора Св. Синода K. С. Сербиновича. «Посланник В. П. Титов письмом от 27 апреля уведомил меня, пишет арх. Порфирий, что, так как главная цель данного мне поручения на Востоке достигнута, то, по мнению Св. Синода, не представляется необходимости отсрочивать время возвращения моего в Россию. Вследствие сего уведомления, полученного мною 8 мая, я решился-было прекратить свои ученые занятия на Афоне и посетить необозренные мною монастыри для одного богомолья. Но когда начала распространяться там молва о скором отъезде моем, тогда эти монастыри стали приглашать меня к себе тс письменно, то через нарочных посланцев, а один из них, именно Дохиарский, даже отправил свои древние акты в русскую киновию, дабы, хоть тут я рассмотрел их. Легко было заметить, что святогорцы дорожили моими исследованиями их истории, неведомой им самим, по причине неумения читать полусогнившия хартии, писанные необычайно замысловато и сокращенно. Я взвесил эту дорожимость их и решился посвятить май и июнь на рассмотрение древних актов в остальных обителях. В течение сего времени прочтены, переписаны или вымечены мною акты Лавры, Каракалла, Ставроникиты, Пандократора, Ватопеда, Кутлумуша, Ксенофа, Дохиара, Зографа и Кастамонита. К сожалению, недостало мне времени для прочтения, остальных актов и надписей Хиландарского монастыря, из которого я выехал в прошлом январе, как вам известно, по причине болезни. Но и этот пропуск в картине Афона я надеюсь пополнить чрез переписку с хиландарским иеромонахом Иларионом»¹⁷³).

1 июня, обогащенный разнообразными материалами, арх. Порфирий покинул св. Афонскую гору и сухопутно отправился в Солунь, а оттуда на пароходе в Константинополь, из которого, с разрешения посланника, 23 июня на австрийском пароходе отправился в Молдавию и Валахию. «Меня увлекала туда, пишет арх. Порфирий, надобность округлить мои понятия о монастырях и их имениях, принадлежа-

¹⁷³) Там же, 302.

— 41 —

щих там Св. Гробу, Синаю и Афону» ¹⁷⁴). Путешественник, искавший поправления здоровья, расстроенного на Афоне, и желавший хотя бы то и «мимолетным взглядом» обозреть «состояние помянутых княжеств», надеялся, что «высокое начальство не взыщет с него утраты нескольких дней» ¹⁷⁵).

Если исключить время с 26 июля по 30, потраченное на карантинное сидение в Браилове, то все научное путешествие по Молдавии продолжалось, действительно, не более двух недель, т. е. с 2 августа, когда арх. Порфирий прибыл в Букарест, по 15 того же месяца, когда отправился в Москву ¹⁷⁶) через Кишинев и Одессу.

«Тридцать шесть дней, с 20 августа по 25 сентября, прогостил я в Одессе, пишет пат востоковед в своем дневнике, у старых и добрых друзей своих и наслаждался тем покоем, во время которого не богатырское тело мое крепло, а могучий дух готовился представить Св. Синоду Восток в светло-тени его». Здесь в Одессе Обществу истории и древностей он подарил 550 монет греческих, римских, персидских и др., в числе коих золотых 7, серебряных 109 и медных 434, разные египетские древности, между коими особенно замечательны: мумия женщины из катакомб фивских и большой папирус, исписанный внутри, с глиняной печатью на нем из тех же катакомб ¹⁷⁸).

25 сентября арх. Порфирий через Николаев, Кременчуг и Харьков направился в Москву. Свидания с архиепископом Иннокентием в Харькове и особенно с митрополитом Филаретом в Москве и беседы с ними о церквах восточных исполнены глубокого интереса, как для характеристики нашего приснопамятного востоковеда, архимандрита Порфирия, так и потому, что в этих беседах в сжатом виде представлен весьма выпуклый очерк состояния христианских церквей на православном Востоке в данное время. «Сегодня сподобился я, пишет арх. Порфирий под 10 октября о своем свидании с митрополитом

¹⁷⁴) Там же, 312, 300—301, 302. ¹⁷⁵) Там же, 303. ¹⁷⁶) Книга бытия моего, III, 46. ¹⁷⁷) Там же, 48. ¹⁷⁸) Там же, 50.

— 42 —

Филаретом, видеть серафимское лицо его и повествовать ему о божиих церквах на горящем Востоке. Мне было любо говорить уму и сердцу его, и я говорил свободно, отчетливо и с воодушевлением» ¹⁷⁹).

19 октября, в субботу (день счастливый), арх. Порфирий прибыл в Петербург и сразу же тон его речей из восторженного переходит в жалобный и даже плачевный. Его постигает целый ряд разочарований с первого же дня его приезда в столицу. «Не нашлась мне, труженику, особая келия и в Александроневской Лавре», и не «дали мне на Митрофаниевском подворье прежнего уголка, которого я просил у г. Сербиновича». «Так отеческое начальство заботится о своем избраннике, которого само послало на Восток!» восклицает арх. Порфирий. «Птицы небесные имеют свои гнезда, звери лесные и полевые свои логовища; даже у червяков есть свои норки. Один я не имею своего уголка». Обер-прокурор граф Протасов, сверх ожидания, «принял холодно» прибывшего ¹⁸¹) и советовал ему писать «отчеты» «поскорее» и представлять их «по частям»¹⁸²). Директор его канцелярии Войцехович хотя наговорил ему и много любезностей, но им арх. Порфирий не поверил, заявив в дневнике, что он «по-прежнему мягко стелет, но жестко спать» ¹⁸³). Директор азиатского департамента Л. Г. Сенявин обласкал прибывшего и спрашивал о желательной для него награде, но в дальнейшем разговоре о консулах арх. Порфирий обидел его и вынужден был себе самому прочитать следующую сентенцию: «Опять правое сердце мое было не в ладу с умом моим» ¹⁸⁴).

По прибытии в столицу, арх. Порфирий, делавший на Востоке «немалые вклады в монастыри и монастырские церкви, включительно с тридцатью коптскими, подававший милостыни бедным священникам и нищим, помогавший разноплеменным поклонникам, потерпевшим несчастия в пути, и злополучным арабским семействам в Иерусалиме, дорого покупавший нужные ему сведения» ¹⁸⁵), естественно

¹⁷⁹) Там же, 57. ¹⁸⁰) Книга бытия моего, III, 100. ¹⁸¹) Там же, 103. ¹⁸²) Там же, 104. ¹⁸³) Там же, 105. ¹⁸⁴) Там же, 106. ¹⁸⁵) Там же, 108.

— 43 —

очутился без средств и просил обер-прокурора выдать ему «жалованья 1000 рублей за майскую треть настоящего года и впредь выдавать оное прежним порядком, согласно с определением Св. Синода», но ему в этом отказали, заявив: «заграничное жалованье не может быть продолжено в России. Посему, сказал Сербинович, мы предположили дать вам 1000 рублей за весь год». Ссылка арх. Порфирия на то, что майская треть проведена им за границею, не имела успеха ¹⁸⁶).

Арх. Порфирий принялся за отчеты о своем путешествии, но отсутствие приличного помещения, совместное сожительство с келейником Иваном, недостаток средств на столько, что ему нечем было заплатить даже за новые сапоги ¹⁸⁷), мешали ему в серьезной работе и вынуждали думать о деньгах. Попытка взять заимообразно 500 р. у петербургского митрополита Антония, обращение за помощью к его викарию Нафанаилу не только не увенчались желанным успехом, но послужили к целому ряду оскорбительных для просящего замечаний и нотаций. В частности, митрополит говорил арх. Порфирию следующее: «Давно и нетерпеливо ожидают ваших трудов. Я советовал бы вам спешить. Вы сами знаете, что здесь любят плоды, которые поспевают рано и скоро», и рекомендовал писать отчеты «кратко» ¹⁸⁸). Для арх. Порфирия наступили, таким образом, «черные» дни. Среди невзгод житейских из уст арх. Порфирия вырываются не только жалобы, но и стоны, исполненные малодушия. «Видно заслуженный архимандрит здесь ценится не более, как выжатый лимон, не более, как тряпка... Однако, и тряпку иногда берегут... Владыко, признается арх. Порфирий викарию Нафанаилу, исповедаюсь вам, что здесь иногда приходило мне на мысль бросить клобук и рясу и бежать, куда глаза глядят. Теперь я стыжусь своего малодушия и заглаживаю этот грех своим гласным раскаянием» ¹⁸⁹).

Но после ненастья следует вёдро. И в жизни арх. Порфирия «черные» дни сменились более или менее благополучными: ему для жительства в Лавре даны были две комнаты суше и просторнее, а 30 декабря получен указ

¹⁸⁶) Там же, 107—108. ¹⁸⁷) Там же, 113. ¹⁸⁸) Там же, 114. ¹⁸⁹) Там же. 118.

— 44 —

о назначении жалованья с 1 мая из 3000 оклада и 500 р. в единовременное пособие, указ, о котором получивший заявляет, что он «выплакал» его ¹⁹⁰). Так как в упомянутом указе значилось, что арх. Порфирий «отныне состоит в С.-Петербургской епархии», то духовная консистория решила определить его в число братства в Сергиеву пустынь. Это было причиною нового горя для арх. Порфирия, который в дневнике своем дает место следующим любопытным строкам по поводу невольного удаления в пустыню: «Не любо мне половинчатое, отрицательное существование в пустыне теперь, когда жизнь может дать сочные и благовонные плоды. Люблю я уединенную келию и в ней молиться о мире всего мира, но из этой кельи желаю посещать моих ближних, живущих в мире, соутешаться их верою и добрыми делами, говорить их ушам и сердцам, обогащаться всесторонним ведением, видеть и, если можно, укрощать волны житейского моря, служить человечеству своими силами и даже своими страданиями» ¹⁹¹). Чтобы выяснить свое положение, под влиянием пережитого нового удара судьбы, арх. Порфирий отправился в азиатский департамент к директору Сенявину, который не только принял участие в его «злополучии», но от графа Протасова добился приятного для арх. Порфирия признания, что он «нужен обер-прокурору Св. Синода в каждый Божий день» ¹⁹²). При личном свидании с последним на следующий день (9 января 1847 г.), граф Протасов сделал выговор архимандриту за его жалобу «чужим», разумея директора Сенявина, и убедительнейше просил поторопиться с отчетами. «Вели бы все писали так медленно, прибавил граф Протасов, как пишете вы, то остановились бы государственные дела», и порекомендовал ему, вместо истории, представить «Записку о настоящем состоянии и нуждах православия на Востоке» ¹⁹³). Свидание с посланником Титовым, находившимся в ту пору в Петербурге, и его фразы: «Я надеюсь опять видеться с вами на Востоке. Вы не откажитесь от своего обещания еще раз потрудиться там»—совершенно его успокоили ¹⁹⁴⁾.

¹⁹⁰) Там же, 121. ¹⁹¹) Книга бытия моего, III, 125. ¹⁹²) Там же, 130. ¹⁹³) Там же, 132. ¹⁹⁴) Там же, 134.

— 45 —

15 октября был представлен обер-прокурору Св. Синода отчет о сирийской церкви, 17 того-же месяца ему же— историческая записка об иерархических расколах в этой церкви, 15 марта—краткая историческая записка о прошлой судьбе Синайского монастыря, 20 марта—о настоящем состоянии этой святой обители, 14 апреля—синайское дело о недозволении александрийских патриархов синаитам совершать богослужение в каирском их подворье, называемом Цжувания, и 3 мая—записка Синайского монастыря по разным вопросам ¹⁹⁵). Все эти записки и отчеты, после некоторых исправлений, пошли по своему назначению.

11 февраля 1847 года «государственный канцлер граф Нессельроде имел счастье поднести на благоусмотрение Государя Императора Николая Павловича составленную, по предварительном соглашении с синодальным обер-прокурором Протасовым, записку о предполагаемых распоряжениях по предмету учреждения российской духовной миссии в Иерусалиме. Его Императорскому Величеству благоугодно было в 11 день февраля удостоить высочайшего одобрения заключающиеся в сей записке предположения и повелеть графу Нессельроде войти в дальнейшие с обер-прокурором сношения об избрании лиц, долженствующих составлять духовную миссию в Иерусалиме, а также об изыскании источников, откуда бы можно было взять сумму, потребную на отправление сей миссии, на ежегодное содержание ее, на устройство для нее ризницы и на прочие расходы» ¹⁹⁶).

6 июля, по просьбе К. С. Сербиновича, представлена была арх. Порфирием записка об отправлении духовных лиц в Иерусалим и о водворении их там и выражено желание назначить в состав формируемой миссии бакалавра С.-Петербургской духовной Академии иеромонаха Феофана, как «мужа благочестивого» ¹⁹⁷). Сам арх. Порфирий, не получая официального назначения быть начальником миссии, занимался в это время статистикою Афона указателем юридических актов, хранящихся в обителях Св. Горы ¹⁹⁸).

¹⁹⁵) Подробности этой записки см. в Книге бытия моего, III, 142, ¹⁹⁶⁾ Там же, 140—141. ¹⁹⁷) Там же, 146. ¹⁹⁸) Там же.

— 46 —

Наконец, 31 июля состоялось и ожидаемое определение арх. Порфирия начальником вновь учрежденной миссии. «Сегодня Святейший Синод, во исполнение объявленной ему обер-прокурором воли, говорится в секретном указе за № 8658, определил: 1) отправить в Иерусалим того же архимандрита Порфирия, который уже употреблен был для собрания сведений о состоянии православной церкви на Востоке, с тем, чтобы он находился в Иерусалиме не в качестве русского настоятеля, но в качестве русского поклонника, снабженного дозволением и формальною рекомендацией от русского духовного начальства; 2) вместе с тем отправить также в качестве поклонников одного иеромонаха и двух молодых людей, окончивших курс наук в средних или высших духовных учебных заведениях, которые имели бы познания в языках греческом и одном из новейших и отличались благонравием; 3) предписать (новгородскому и петербургскому) митрополиту Антонию снабдить архимандрита Порфирия рекомендательным письмом к патриарху иерусалимскому, в котором было бы изъяснено, что сей архимандрит, посетив восточные святыни, пожелал туда возвратиться и пробыть при Св. Гробе несколько лет, на что Св. всероссийский Синод с удовольствием благословил его и воспользовался сим случаем, дабы отпустить с ним иеромонаха и двух набожных и любознательных духовных юношей, разделяющих сие богоугодное желание; вследствие чего архимандрит и его спутники рекомендуются покровительству патриарха и святогробской братии с просьбою облегчить временное их жительство в Иерусалиме, допускать их к совершению в Св. Гробе богослужения и вообще принять их сообразно тем чувствам взаимной любви, доверия и братства, какие всегда существовали между российскою и всеми восточными церквами; 4) предоставить митрополиту снабдить архимандрита Порфирия святым антиминсом, об изготовлении же необходимой для него ризницы и церковной утвари поручить Хозяйственному управлению при Св. Синоде представить надлежащее соображение; 5) для определения круга действий сего архимандрита в Палестине соответственно цели его назначения дать ему, на основании Высочайше утвержденной записки, инструкцию; 6) на содер-

— 47 —

жание архимандрита Порфирия и отправляемых с ним лиц, равно как и на потребности, сопряженные с их пребыванием в Иерусалиме, назначить семь тысяч рублей серебром в год, а на путевые издержки единовременно 4578 р. 35 к. серебром по особым расписаниям на счет духовного ведомства, именно же половину суммы на содержание, т. е. 3500 р. сер. на счет типографского капитала, а половину суммы на путевые издержки, т. е. 2289 руб. 18 коп. сер. на счет суммы, определенной росписью государственных расходов для экстраординарных расходов по духовному ведомству, из количества 20000 руб. сер., об отпуске же другой половины из государственного казначейства ¹⁹⁹) предоставить его сиятельству г. обер-прокурору Св. Синода отнестись к г. государственному канцлеру по иностранным делам» ²⁰⁰).

Новым указом Св. Синода от 21 августа постановлено, «бакалавра духовной Академии, соборного иеромонаха Феофана и студентов Петербургской семинарии Соловьева и Крылова уволить за границу для поклонения Святым местам, дозволить им сопутствовать отправляющемуся в Иерусалим архимандриту Порфирию и находиться при нем там в качестве поклонников и для исполнения возложенных на него особо данною инструкцией поручений». Указом от того же числа штатному служителю Одесского второклассного монастыря Ивану Будземскому, согласно с просьбою архимандрита Порфирия, дозволено «остаться при нем на все время пребывания его, архимандрита, за границею» ²⁰¹).

15 сентября арх. Порфирий у директора азиатского департамента Л. Г. Сенявина впервые ознакомился с содержанием упомянутой в выше приведенных указах «особо дайной ему инструкции» ²⁰²). Инструкция эта весьма любопытна по своему содержанию; она ясно говорит, с одной стороны, о полном непонимании составителей ее дел цер-

¹⁹⁹) Св. Синод чрез графа Протасова в сентябре месяце просил канцлера Нессельроде испросить у Государя половину сумм на содержание нашей миссии в Иерусалиме из государственного казначейства. Канцлер согласился на это ходатайство, и Государь утвердил его доклад в этом смысле. (Книга бытия моего, ч. III, стр. 156). ²⁰⁰) Книга бытия моего, ч. III, стр. 149—150. ²⁰¹) Там же, 155. ²⁰²) Там же, 158.

— 48 —

ковных на православном Востоке, с другой, о том, как робко и нерешительно могущественная Россия перед восточною войною 1855—56 годов выступала здесь защитницею интересов православия. С подробностями этой любопытной инструкции мы знакомимся уже из записки Б. II. Мансурова, поданной в 1857 году великому князю Константину Николаевичу и напечатанной в ограниченном количестве экземпляров. Целью учреждения русской духовной миссии в Иерусалиме, по этой записке, было:

1) «Иметь в Иерусалиме, как центре православного исповедания на Востоке, представителей русской церкви и образец нашего благолепного служения.

2) «Преобразовать мало-помалу само греческое духовенство, возвысить оное в собственных его глазах столько же, сколько и в глазах православной паствы.

3) «Привлечь к православию и утвердить в оном те местные народные элементы, которые постоянно колеблются в своей вере, под влиянием агентов разных исповеданий, и слишком легко отступают от православия, вследствие недоверия к греческому духовенству и неблагоразумного поведения сего последнего.

«Вместе с сим, говорится в записке г. Мансурова, несмотря на данное архимандриту Порфирию пышное название начальника духовной миссии, ему строго было вменено не придавать себе и своим товарищам иного характера, кроме поклоннического, не вмешиваться ни в чем в дела греческого духовенства, ограничиваться предложением советов в случае возможности, не вмешиваться в житейские дела наших поклонников, и вообще всячески стараться не возбуждать подозрений иностранных агентов, дабы не подавать повода к толкам о каких либо скрытных намерениях России» ²⁰³).

Арх. Порфирий, конечно, хорошо, понимал свое фальшивое положение в качестве начальника секретной духовной миссии в Иерусалиме и впоследствии называл эту первую нашу миссию в Иерусалиме, с свойственною его перу резкостью, прямо «бестолковою и овечею» ²⁰⁴), и поэтому, при обсуждении «инструкции», более интересовался

²⁰³) Книга бытия моего, VII, 126—127. ²⁰⁴) Там же, 49.

— 49 —

не ее неудобоисполнимыми советами и пожеланиями, а своими личными думами и планами ²⁰⁵), сложившимися у него еще в бытность в Иерусалиме в первый раз. Неудивительно нисколько поэтому также и то, что назначение свое начальником этой миссии принял он не только с радостью, но даже, можно сказать, прямо с восторгом. Целый ряд испытанных им в Петербурге передряг и нравственных мучений, сыпавшихся на него незаслуженно и слишком мучительно бередивших раны его самолюбия, и страстное тяготение к Востоку ^20ό) и в частности к Палестине, изучить которые всесторонне ему весьма хотелось, и доброе начало каковому изучению им уже положено было в первое путешествие туда, могут служить достаточным объяснением этого восторга от нового своего назначения. «И так звезда моя опять воссияла на небе, приветствует таким словами получение указа о своем назначении начальником первой миссии в Иерусалиме. Еще раз Господь зовет меня на дело святое в Иерусалиме, дело немалое, большее и лучшее того дела, какое я мог бы производить в нашем духовном ведомстве по сану и званию своему. Иду туда, иду с радостью, с самоотвержением, с упованием на помощь Божию» ²⁰⁷). «Любо мне

²⁰⁵) При обсуждении инструкции с директором Сенявиным, арх. Порфирий сделал лишь следующие, по-видимому, прямо неотносящиеся к пунктам этой инструкции, вопросы: 1) «может ли вверенная мне миссия ходатайствовать об определении двух молодых арабов иерусалимских в Петербургскую семинарию для обучения иконописанию? 2) может ли она со временем открыть в Иерусалиме продажу наших книг церковных болгарам и сербам? 3) позаботится ли министерство иностранных дел об упрочении судьбы членов вверенной мне миссии, по окончании служения их во Св. Граде?» (Книга бытия моего, III, 159). ²⁰⁶) «И вот я отправляюсь на Восток, для которого родила меня мать», пишет о себе арх. Порфирий. (Второе путеш. по св. горе Афонской. М. 1880, стр. 3, пред.; Книга бытия моего, ч. III, стр. 453). «Кому я подобен? задается вопросом арх. Порфирий. Орлу—парящему по поднебесью. Орел! Куда ты летишь? На север. А почему ты озираешься на юг? Там мое гнездо». (Книга бытия моего, III, 51). ²⁰⁷⁾ Книга бытия моего, III, 150—151. «Паломник едет по рыбьей дороге. Куда он едет? задает вопрос арх. Порфирий. В Святую Землю. Что таится в его сердце? Радость и печаль. О чем он радуется? О стяжании драгоценной жемчужины. Что это за жемчужина? Знание Востока. О чем он печалится? О том, что не даны ему средства к благотворению Божиим церквам и к соединению их». (Там же, 190—191).

— 50 —

жить в Иерусалиме, где я господин своего ума, своей воли, своего временя и дела» ²⁰⁸), замечает он в другом случае. «Сион—мое второе отечество, и оно мило мне не менее первого, заявляет наш востоковед, потому что я тружусь в поте лица ради Бога и ближних моих и потому, что здесь душа моя очарована непрестанными прибытками знания и великими надеждами, кои ведает Бог, да я—чадо Его»... «Здесь Бог—отец мой, всемирные мудрецы— братья мои; науки—сестры мои; книги—друзья мои. Здесь мир мой не возмущаем, свобода моя—совершенная» ²⁰⁹). «На пути в отечество я уже думал, сознается арх. Порфирий, о возвращении в Иерусалим» ²¹⁰).

Получив от митрополита антиминс «для священнослужения на святых местах» ²¹¹), рекомендательное письмо к патриарху иерусалимскому Кириллу ²¹²) и из Хозяйственного управления при Св. Синоде две шнуровые книги для ведения отчетности по израсходованию сумм на путешествие членов миссии и на содержание их в Иерусалиме ²¹³), арх. Порфирий «с радостью, преданностью воле Божией и с надеждою на успешную деятельность свою в пользу церкви палестинской», 14 октября 1847 г. вместе с спутниками выехал из Петербурга ²¹⁴). Пред отправлением отсюда арх. Порфирий подал директору Сенявину краткие записки: 1) о благотворении господарей Молдавии и Валахии и российских царей Синайской обители; 2) об имениях ее в Валахии и Молдавии; 3) прошение Синайского братства; 4) описание афонских монастырей, и 5) опись имений их в Валахии и Молдавии и России ²¹⁵), а на пути в Иерусалим уже в Константинополе были составлены им еще краткие заметки о церквах александрийско-египетской, антиохийско- сирской и палестинской и через посланника Титова препровождены в Св. Синод с присоединением трех актов о синайском архиепископе из рукописи иерусалимской патриархии ^21θ).

Задержка с книгами и шитье подрясников, ряс и полурясок для всех членов миссии были причиною некото-

²⁰⁸) Там же, 354. ²⁰⁹) Книга бытия моего III, 622. ²¹⁰) Там же, IV. 169. ²¹¹) Там же, III, 152. ²¹²) Там же, 157. ²¹³) Там же, 159. ²¹⁴) Там же, 160. ²¹⁵) Там же, 159. ²¹⁶) Книга бытия моего, III, 183.

— 51 —

рого замедления в Одессе (с 3 по 21 ноября), дела в Константинополе (23 ноября—23 января 1848 г.), дорога на пароходе до Бейрута и оттуда на лошадях через Сидон и Тир и поездка в обитель кармелитов заняли довольно много времени, и арх. Порфирий прибыл со своими спутниками в Иерусалим только 16 февраля, поместившись временно на жительство в святогробском монастыре свв. царей Константина и Елены в келиях правящего патриарха Кирилла, когда он был еще архиепископом лидским. Патриарх Кирилл встретил членов миссии, как «отец родных детей», и обещался сделать для них все, что может ²¹⁷), о чем он и довел до сведения митрополита петербургского Антония ^21θ). Весьма радушно встретили арх. Порфирия члены патриаршего синода и святогробское духовенство; с радостью поздравляли его с приездом арабские священники; сделали ему визиты через представителей армяне и католики и даже главный производитель дел в здешнем турецком судилище — мегкемэ. По поводу этих визитаций замечает арх. Порфирий, что это доказывает, что «в Иерусалиме никто не считает меня поклонником Святых мест, а все признают за дипломатического агента российской державы. Видно, шила в мешке не утаишь» ²¹⁹).

24 февраля патриарх Кирилл объявил, что он отдает Архангельский монастырь русской миссии «для временного жительства с тем условием, чтобы в незанятых нами кельях помещались поклонники духовного звания из всех православных племен» ²²⁰). 16 августа было испрошено благословение патриарха и синода на перемещение миссии в этот монастырь, а 17 состоялось освящение нового помещения и переход в него новых жильцов. «Я, пишет арх. Порфирий о размещении членов миссии, поселился (в верхнем этаже) в пяти комнатах с двумя корридорцами при них на северной линии (стороне) от церковного купола, иеромонах Феофан и переводчик — на западной линии, студент Крылов—смежно с приемною горницею на южной линии от купола, студент Соловьев— в северо-западном углу обители, в трех клетях, из которых одна видом своим походит на рояль, мой

²¹⁷) Там же, 213—214.²¹⁸) Там же, 263. ²¹⁹) Там же, 221. ²²⁰) Там же.

— 52 —

слуга Иван—смежно с Соловьевым на западной линии. В нижнем этаже под приемною горницею была устроена наша столовая и около нее—кухня с помещением для повара, а под жильем переводчика и иеромонаха сбережены две комнаты для иеродиакона и гостя дорогого. Остальные кельи в нижнем этаже назначены были для русских поклонников духовного звания. Таково наше помещение, восклицает арх. Порфирий, тесное, низкое, убогое, душное! Без печей, но с оконницами... Все наши кельи, столовая, приемная, горница и все службы снабжены были необходимыми вещами и убраны были пристойно и скромно. А бережливость при частой проверке целости всех вещей и при строгом наказе всем и даже слугам платить их стоимость в случае утраты или повреждения их, сохраняло все имущество миссии без ущерба. Все наемные служители у нас были православные арабы из честных семейств. Каждому из них назначено было свое дело и в свое время, в предотвращение замешательств и ссор между ними. Достаточное жалованье им, обхождение с ними, как с домочадцами, а не как с рабами, и порядок в хозяйстве удерживали их при миссии, и они служили нам верно, честно и con amore — с любовию.

«Общее чаепитие в приемной горнице, общий завтрак и общая нескудная трапеза в столовой с виноградным вином, выписываемым из Марсели, предлагаемы были в определенные часы с молитвами. Все являлись к нарядному столу в пристойных одеждах. Насыщение тела соединялось с питанием души. Во время чаепития, завтрака и обеда всегда шли ученые разговоры на языках арабском ²²¹), греческом и французском²²²), так что гостин-

²²¹) Понимая хорошо, что «незнание местного языка есть как бы враг любопытству» (Книга бытия моего, I, 149), сам арх. Порфирий принялся за изучение арабского языка (Там же, III, 218, 220, 448) и приохочивал к его изучению своих спутников (Там же, стр. 339). Для этой цели, между прочим, он держал учителя арабского языка из Дамаска Фадлалу Саруфа (Там же, 507), который исполнял в то же время и обязанности драгомана или переводчика «при сношениях с арабами» (Там же, V, 158) всегда с «похвальным усердием», за что· и удостоился, по прошествии пяти лет, денежной награды в 500 руб. ) Там же). ²²²) Учителем французского языка был сардинец Албенго- (Книга бытия моего, V, 168).

- 54 —

лая горница или столовая служила школою языкознания и разнообразного ведения. Что касается до гостеприимства, то оно согласовалось с местными обычаями и обстоятельствами. Редко мы давали званные обеды. Но нередко разделяли с нами трапезу греки, арабы, сириане, копты, англичане и русские поклонники.

«Дверь моей кельи, пишет в частности о себе арх. Порфирий, всегда была растворена настежь в точном смысле этого слова. Но я принимал всех приходящих ко мне, обыкновеннее, в три часа по полудни, дабы утреннее и предобеденное время не пропадало для науки и монашеского безмолвия и дабы в минуты отдыха от занятий можно было спокойнее, вежливее и с пользою беседовать с своими гостями или с просителями. Исключение из сего правила было сделано только для иерусалимских владык и европейских консулов, но и они уважали это правило мое и сообразовались с этим.

«Денежное жалованье все мы получали в свои руки и клали в свои карманы. А так как некуда было тратить его по причине строгого общежития, то у каждого из нас оставались значительные сбережения пенязей (денег). Я выписывал из Европы очень много книг, но за всем тем не был беден.

«Степенности нашего жития способствовали ученые занятия» ²²³).

Какого рода эти были занятия, мы узнаем из заметок самого арх. Порфирия в его «Книге бытия моего».

«Иеромонах Феофан, пишет он в ноябре 1848 года, продолжал заниматься изучением языков новогреческого и французского и перевел семь патриарших граммат о Синайском монастыре. Студент Петр Соловьев составил краткие жизнеописания мучеников церкви палестинской и перевел с латинского языка чин общей литургии сириано-иаковитов (с издания Ренедота) и с греческого грамоту патриарха Досифея о грузинских монастырях в Иерусалиме 1699 года и послание к кафоликосу Имеретии кир Григорию 1701 года. Студент Николай Крылов составил краткие жизнеописания мучеников церкви александрийско-

²²³) Книга бытия моего, III, 337—340.

— 55 —

египетской и перевел с греческого: 1) письма александрийского патриарха Паисия к государю Алексею Михаиловичу и к всероссийскому патриарху 1670 года; 2) современное благодарственное письмо египетских христиан к сему же государю за благодеяния, оказанные им александрийской церкви; 3) половину исповедания веры названного патриарха и 4) литургию Василия Великого у коптов» ²²⁴). 0 научных трудах самого начальника миссии нам едва ли и следует упоминать—они вне всякого сомнения.

С своими сотрудниками арх. Порфирий предпринимал нередко ученые экскурсии по Палестине и Сирии и ездил даже в Египет и на Синай, всюду втягивая их в свои ученые занятия, при чем П. Соловьев служил ему за рисовальщика с натуры, рисунками которого наполнены многие сочинения нашего востоковеда и его альбомы ²²⁵).

Для полноты знакомства нашего с внутреннею жизнию миссии находим не лишним несколько остановиться на уяснении характера личного состава первой нашей миссии, т. е. сотрудников арх. Порфирия и его отношений к ним. О студентах Соловьеве и Крылове мы знаем, что, при назначении их в Иерусалим, оба они совершенно не были известны своему новому начальнику ²²⁶), но последующее совместное жительство их в Иерусалиме показало, что для скромного положения безгласной нашей первой миссии, преследовавшей более цели научные, чем жизненно-практические, иного и лучшего выбора едва ли и можно было сделать. Студент Николай Крылов, аттестует его строгий начальник, «состоял при мне, как начальнике духовной миссии, в качестве чтеца и певца, обязанного, однако, заниматься ученостью под моим руководством. Ее блестящие были у него дарования, но за то прилежание и усидчивость умножали его познания. А целомудрие, скромность, молчаливость, терпение, бережливость были отличительные качества души его. Он составил каталог моих книг, и этим трудом оказал мне большую услугу»²²⁷). Из вышесказанного нами видно, что в научных своих занятиях пр. Порфирий с громадными результатами для себя использовал его «прилежание и усидчивость» даже и в

²²⁴) Там же, 362—363. ²²⁵⁾ Книга бытия моего, III, 265. ²²⁶⁾ Там же 152. ²²⁷⁾ Там же, IV, 270.

— 56 —

первый год его пребывания в Палестине. П. А. Соловьев протоиерей Покровской церкви в Петербурге (впоследствии) был истинным «любимцем» арх. Порфирия, «другом» ²²⁸) «рисовал ему все, что приказывалось» и «вел себя, как праведник», будучи и сам до глубокой старости искренно расположен к своему бывшему начальнику²²⁹⁾. Самым видным членом миссии был, конечно, иеромонах Феофан, впоследствии ректор Петербургской Академии и епископ тамбовский—затворник. В миссию назначен он по желанию (motu proprio) арх. Порфирия, который знал его ²³⁰⁾ и был осведомлен о мистическом его настроении ²³¹), но выбирал его для своей миссии едва ли главным образом не потому, что ему были известны также и его художественные таланты: способность к токарству, малярству и бисерным вышиваниям ²³²), в чем он нуждался, лелея мысль о школе иконописи при миссии для арабов. Но полная противоположность характеров, воззрений и склонностей, на первых же порах их совместного существования в Иерусалиме, породила между начальником, арх. Порфирием, и его подчиненным, иеромонахом Феофаном, недоразумения и настолько шероховатые отношения, что последний отказывался некоторое время от исполнения научных поручений своего начальника и настаивал даже подать прошение об отставке ²³³). «Душа моя расстроена от ваших разговоров с нами» ²³⁴), прямо и откровенно заявил, своему начальнику мистик по натуре иеромонах Феофан в объяснение своего непослушания и намерения покинуть службу в Иерусалиме. Арх. Порфирию, однако же, удалось уговорить своего ближайшего сотрудника от этого намерения, и он, одумавшись, остался в Иерусалиме ²³⁵). Позже, когда арх. Порфирий и иеромонах Феофан пообжились друг с другом, поближе узнали один другого, отношения между ними установились настолько дружественные, что они вместе путешествовали на Синай и в монастыри свв. Антония и Павла Фивейского, в Афины и Италию, и, по возвращении в Россию, арх. Порфирий ходатайствовал перед начальством о

²²⁸) Второе путеш. в Синайск. мон. в 1850 г., стр. 240. Спб. 1856 ²²⁹) Книга бытия моего, VIII, 507; VII, 13. ²³⁰⁾ Там же, III, 146. ²³¹) Там же, 153,358. ²³²) Книга бытия моего, VII, 148. ²³³) Там же, III, 357. ²³⁴) Там же. ²³⁵) Там же. 359.

— 57

награждены иеромонаха Феофана орденом св. Анны 2 степени ²³⁶), а последний в свою очередь делал благоприятные отзывы в Петербурге о своем бывшем начальнике²³⁷). Вообще об арх. Порфирие следует сказать, что он был попечительный и рачительный о своих подчиненных начальник ²³⁸).

Благолепное богослужение миссии—было одною из первых ее задач, чтобы в этом случае служить образцом для греков и воздействовать на умы и сердца туземцев-арабов и иноземцев. «Богослужение в воскресные и праздничные дни совершаемо было нами, пишет арх. Порфирий, на церковно-славянском языке, но церковному уставу, чинно и применительно к греческому обряду, так что обедня начиналась очень рано. В начале ее петы были целые псалмы «Благослови» и «Хвали душе моя Господа», а на великом выходе, при соборном служении, произносим был возглас: «Всех вас да помянет Господь Бог во царствии своем», сперва на северной стороне церкви, потом на западной и южной и, наконец, в средине ее молитвенно воспоминаемы были благочестивейший Государь со всем семейством его, Св. Синод наш и патриарх иерусалимский. Так как местные христиане, чествуя икону архангела Михаила в занятом нами монастыре, обыкли по понедельникам слушать обедню на родном языке, то сей обычай не только был поддержан, но еще обращен в повод к утешению их выдачею жалованья (34 р. в год) арабскому причту и допущением звона в монастырский колокол, чего с давних времен не сподоблялись наши единоверцы в Иерусалиме» ²³⁹).

Из Петербурга присланы были богослужебные принадлежности и ризница для храма миссии. «Праздничные иконы выносные, дает о них свой отзыв арх. Порфирий, не очень хороши. Двенадцать лампадок серебряных весьма красивы и замечательны по изящной простоте своей. Малиновый бархат на золотом поле с цветами и крестами для полной ризницы отменно понравился мне. В таких ризах мы будем очень нарядны. На плащанице у Спасителя язва от

²³⁶) Там же, VII, 11. ²³⁷) Там же, 92. ³³⁸) Там же, III, 159; IV, 382. ²³⁹) Книга бытия моего, III, 338—339.

— 58 —

копья нарисована, действительно, на левом боку, как известил мне об этом сотрудник мой иеромонах Феофан» ²⁴⁰).

Для вящего благолепия богослужения в храме миссии арх. Порфирий пригласил «добровольно прибывшего с Афона и решившегося служить почти безвозмездно» иеродиакона Мельхиседека, который в течении четырех лет «служил усердно» и «жил боголюбезно и скромно», пользуясь от миссии лишь даровым столом, комнатою и скудным вознаграждением из личных средств начальника миссии. Попытка причислить этого необходимого человека к миссии не удалась, а когда Св. Синод миссию «поверг в прискорбную и тяжелую нищету» и, по случаю отъезда из Иерусалима студента Крылова, перестал ей «высылать полный столовый оклад», то арх. Порфирий вынужден был совершенно отослать его от себя с малым вознаграждением и даже зимою ²⁴¹).

Арх. Порфирий хорошо сознавал, 1) что состав миссии мал, и безуспешно просил присылки русского иеромонаха, чтеца и двух старцев из общежительных пустынь ²⁴²), 2) что «без русского златоглавого храма и без красного терема» не может быть благолепного церковного богослужения, но volens-nolens мирился с печальною действительностью и подавлял в себе горечь этого сознания. Но человек, имевший возможность на месте ознакомиться с печальным положением нашей миссии в этом отношении, Б. П. Мансуров рисует перед нами его в самых мрачных красках. «В отведенном для жительства миссии Архангельском монастыре есть церковь, пишет он в своей записке на имя великого князя Константина Николаевича, но она в полной мере носит отпечаток уничиженного положения православия на Востоке, как и весь монастырь, носящий весьма неправильно это название. Церковь св. архангела Михаила ветха, темна, бедна, некрасива и в добавок так мала, что в ней с трудом помещается 25 человек, а соборного служения в оной вовсе совершать нельзя. Доступ в церковь не свободен, потому что впуск в монастырь зависит от привратника и местного грече-

²⁴⁰⁾ Там же, IV, 276. ²⁴¹) Там же, 381—382; Сн. III, 156. ²⁴²) Там же, III, 443.

— 59

ского наблюдателя. Блеска обрядов и внешности богослужения в этой церкви ожидать невозможно, а на посторонних прихожан рассчитывать не следует, ибо греческое духовенство всегда старалось и старается удалять свою паству от благодетельного и бескорыстного влияния нашей церкви... К тому же должно иметь в виду, что арабских прихожан собственно в Иерусалиме не имеется, ибо арабы живут в деревнях, приходят в св. Град разве только в большие праздники, когда происходят торжественные службы, в которых и нашей миссии приходится участвовать в греческом храме».

«В отношении участия нашей миссии в служении у Гроба Господня и на Галгофе, что ставилось в задачу нашей миссии министерством иностранных дел и инструкциею Св. Синода, то должно заметить, говорится в цитируемой нами записке, что фактическое устройство общего богослужения разных исповеданий у сих святынь далеко не таково, чтобы арх. Порфирий мог удовлетворять ожиданиям или желаниям пославшего его правительства. Христиане не располагают свободно храмом Гроба Господня. Это, к горю нашему, установилось уже издавна и в настоящее время даже не оспаривается... Служение в храме Гроба Господня для нашей миссии было невозможно потому, что для этого надобно было жить в храме и служить вместо греков, что они дозволяют изредка, но не могут допустить навсегда. В воскресные и праздничные дни, когда в св. храме собиралось много богомольцев, арх. Порфирий должен был или участвовать в соборном греческом служении, или, отказавшись от этого, служить литургию у себя в обители; следовательно, именно, при стечении народа, когда можно было бы привлекать к нам массы, посредством сравнения нашей службы с греческою, именно тогда миссия наша должна была вовсе сходить со сцены или сливаться с греками в их соборном служении» ²⁴³).

Чтобы улучшить быт наших паломников в Иерусалиме и оградить их от нравственной распущенности, арх. Порфирий убедил патриархию перевести из Екатерининской обители в Феодоровскую паломниц, а паломников

²⁴³) Книга бытия моего, VII, 130—133.

— 60 —

живших в этой последней обители, поместил у себя в Архангельском монастыре ²⁴⁴). Так как устроенная патриархией больница для русских поклонников в Екатерининском монастыре была мала и имела доктором грека Мазараки, не говорящего по-русски ²⁴⁵), то арх. Порфирий возбудил пред русским правительством вопрос о необходимости учреждения при миссии больницы собственно для русских поклонников и о назначении при ней особого иеромонаха духовника. «Архимандрит, по словам Б. П. Мансурова, изложил свое представление в таких сильных и убедительных выражениях, столь явно высказал необходимость неотложно прийти на помощь явившемуся недостатку, что не только правительство, но даже богатое частное лнцо, казалось, не могло бы равнодушно услышать о том, что говорил один из представителей нашей церкви на Востоке, и должны бы были решиться на пожертвования ради чувств человеколюбия и сбережения достоинства имени русского, которые призывал арх. Порфирий. Испрашивалось единовременное назначение 1800 рублей и прибавление к штату миссии ежегодно по 4000 рублей. Представление это было подкреплено и генеральным консулом Базили и посланником нашим в Царьграде, несмотря на все в С.-Петербурге оно оставлено было без последствий по причинам чисто экономическим» ²⁴⁶).

Мы уже видели, как отечески и дружелюбно встретили в Иерусалиме добрый, хотя и бесхарактерный патриарх Кирилл, синодалы и святогробцы нашу первую духовную миссию во главе с арх. Порфирием. Эти мирные дружественные отношения сохранились потом и на все последующее время²⁴⁷). Совет из Петербурга «не вмешиваться в чужие дела» ²⁴⁸) и свой горький опыт, вынесенный из первой поездки в Иерусалим, с обещанием смотреть на многие явления жизни местного духовенства «сквозь пальцы», сделали то, что в его дневниках мы уже не видим тех полных огня и нравственной брезгливости речей о распущенности нравов греческого духовенства, какими проникнуты две первые «Книги бытия моего». Положение русской духовной миссии в Иерусалиме и местного греческого ду-

²⁴⁴) Там же, IV, 304, ²⁴⁵) Там же, 274. ²⁴⁶) Там же, VII, 139. ²⁴⁷) Там же, III, 360 и др. ²⁴⁸) Книга бытия моего, III, 231.

- 61 —

ховенства установилось, по словам Б. П. Мансурова, весьма скоро и приблизительно в таком виде: «явились друг перед другом хозяева и скромные терпимые гости, и для сих последних возымело полную силу правило, выражающееся в пословице: «в чужой монастырь с своим уставом не ходят» ²⁴⁹).

В иные совершенно отношения стал арх. Порфирий к туземному арабскому духовенству и вообще к православным арабам Сирии и Палестины. Заявив себя горячим арабофилом, еще во время первого своего пребывания в Сирии и Палестине, и встреченный с радостью и духовенством и народом арабского племени во второй свой приезд сюда, арх. Порфирий, с глубокою верою в полную возможность осуществить на деле, задумал возродить этот приниженный забитый народ и возвысить арабский клир в глазах паствы и особенно господствующего греческого духовенства. Средством для сего он избрал учреждение богословской школы на подобие Халкинской близ Константинополя, с преподаванием в ней арабского языка и с допущением в школу учеников из туземцев. Эту свою мысль арх. Порфирий настойчиво внушает русскому генеральному консулу и правящему патриарху Кириллу, от которого главным образом зависело учреждение этой школы ²⁵⁰). «Патриарх, пишет арх. Порфирий под 26 марта 1849 г., изъявил твердое намерение учредить с помощью моею духовное училище для образования сельских священников. Посему в нашем тройном совете (т. е. вместе с консулом) решено было: 1) вызвать сюда из Бейрута о. Спиридона для преподавания катехизиса и арабской словесности; 2) дать ему помещение в одном из святогробских домов да 10.000 пиастров жалованья в год и на дорогу 1.000 пиастров: 3) пригласить из палестинских епархий на первый раз 12 молодых арабов и поместить их в приготовленном доме. Я был в восторге, прибавляет автор проекта, от патриарха Кирилла. В настоящий день воскресения Лазаря началось воскресение церкви палестинской. Этот день есть торжественный день и в моей жизни» ²⁵¹). 14 июня 1849 г. задуманное училище было открыто в монастыре св. Гроба, в

²⁴⁹) Там же, VII, 129. ²⁵⁰) Там же, III, 447—448, 579.²⁵¹) Там же, 579.

— 62 —

присутствии всего духовенства и патриарха ²⁵²). В 1852 г. решено было расширить школу и перенести в Крестный монастырь близ Иерусалима ²⁵³). Ефором этой школы (т.е. попечителем) был приглашен инициатор ее арх. Порфирий, порекомендовавший устроить ванну при больнице и зал для экзаменов ²⁵⁴).

3-го февраля было открыто правление училищного попечительства, в котором после о. Дионисия Клеовула, ректора школы, занял почетное место и арх. Порфирий. Цель учреждения его—«дать жизнь, движение и порядок всем училищам, какие только находятся в пределах церкви палестинской» ²⁵⁵). В первом же заседании вновь учрежденного училищного правления арх. Порфирий обратил внимание на то, что в приходском училище ученики успевают весьма мало, что негоден способ обучения их и что, по его мнению, целесообразнее разделить училище на четыре отдельные класса, вместо двух, и определить еще двух наставников, так чтобы один обучал детей арабскому чтению и письму, другой усовершал их в том и другом, а третий и четвертый преподавали бы все прочие уроки. Предложение было принято и избраны два новые учителя-сын покойного учителя Фараха с жалованьем в

²⁵²) Там же, 593.²⁵³) Там же, IV, 284, ²⁵⁴) Там же, 309. ²⁵⁵) Там же, 390.

— 63 —

2.400 пиастров, брат арабского священника Михаила с жалованьем в 3.000 пиастров и возвышено жалованье двум остальным о. Варнаве до 4.200 пиастров и Ханне Нукли до 3.600 пиастров. При этом решено было дать денежное пособие жене покойного учителя Фараха, на которое патриарх согласился неохотно, обещаясь помочь вдове тайно, «дабы прочие арабские вдовицы не потребовали от него не заслуженной помощи». Арх. Порфирий передал сыну вдовы Фараха 400 пиастров из личных средств. «Я, говорит арх. Порфирий в своем дневнике по поводу первого этого заседания в правлении, хранил в глубокой тайне свое дипломатическое намерение просветить и возвысить православных арабов во что бы то ни стало. Мне было жаль их. Они несли двойное иго: турецкое и греческое. Надлежало освободить их. Как же? Посредством просвещения, ибо Спаситель сказал: «Истина свободит вы» (Иоан. VIII, 32) ²⁵⁶).

На втором заседании училищного правления постановлено было заготовить обувь и белье для 21 воспитанника патриаршей школы, составить расписание часов преподавания в приходской школе, просить патриарха подчинить ведению правления патриаршую типографию и назначить учителя в Лидду с жалованьем в 2.400 пиастров ²⁵⁷). Архимандрит Порфирий сам лично ездил в Лидду, Рамлу и Яффу, чтобы вести переговоры с жителями этих местностей о скорейшем открытии разрешенных патриархом школ ²⁵⁸). На одном из последующих заседаний было заслушано охотно предложение арх. Порфирия принять введенный в иерусалимской приходской школе способ обучения детей и во всех других арабо-приходских школах, подведомых иерусалимскому патриарху, «ради единства обучения». «Семена мои, восклицает по этому поводу арх. Порфирий, падают на добрую почву. Бог возрастит их» ²⁵⁹).

В 1853 году, по настоянию арх. Порфирия, разрешен был вопрос о приходящих учениках богословской школы, но под условием иметь покровителей из святогробского духовенства, жертвующего или из личных, или из свято-гробской казны средства на их содержание в количестве

²⁵⁶) Там же, 391—392. ²⁵⁷) Там же, 393—394. ²⁵⁸) Там же, 394—395 V, 148. ²⁵⁹⁾ Там же, V, 133.

— 64

30 пиастров в месяц ²⁶⁰). Это, конечно, потребовало расширения училища, которое и было сделано, по указаниям также арх. Порфирия ²⁶¹). В августе 1853 года происходили годичные испытания в школе, по окончании которых ученики являлись благодарить своего заботливого ефора. «Я, говорит о. Порфирий, заслужил это почтение, потому что неослабным настоянием своим одел их пристойно, улучшил их стол, снабдил их учебными книгами и переделал их помещение так, что им теперь и просторно, и весело» ²⁶²).

Мечтал арх. Порфирий создать при школе церковно-археологический музей для собирания в нем палестинских ископаемых и неископаемых древностей, монет, рукописей, икон и проч. Но эта мечта не осуществилась, так как «святогробцы, по словам автора проекта, привыкли сидеть в потемках» ²⁶³).

К великому утешению для себя, арх. Порфирий в 1854 г. 14 февраля слушал на арабском языке проповедь вифлеемского священника Илии, обучающегося в иерусалимской школе, в храме Воскресения Христова. «Итак это училище, по замечанию арх. Порфирия, в первый раз выслало проповедников Слова Божия» ²⁶⁴).

Была попытка у арх. Порфирия открыть школу в Иерусалиме и для девочек. «Как матери, убеждал он иерусалимского патриарха, митрополита Мелетия и архимандрита Никифора на это святое дело, они передают детям свою набожность, свои добродетели и свои духовные знания; и их предания и наставления так глубоко укореняются в детских сердцах, что никакое лжеучение впоследствии не может исторгнуть их. Посему на благочестивое образование девиц — этих будущих матерей, надобно обращать величайшее внимание. Отцы, как бы хорошо ни знали они свою веру, занимаясь ремеслами и работами, не имеют времени позаботиться о духовном возлелеянии птенцов своих. А матери, постоянно находясь с детьми у очага домашнего, могут питать их брашном Слова Божия благовременно и безвременно». Убеждаемые отделались напер-

²⁶⁰) Там же, 128—129, 132. ²⁶¹) Там же, 132. ²⁶²) Там же, 136. ²⁶³) Там же, 124. ²⁶⁴) Там же, 193.

- 65

вых порах глубоким молчанием, но говоривший остался с полною верою, что слова его «западут в их душу» ²⁶⁵). Действительно, позже несколько открыта была и школа для девочек-арабок ²⁶⁶).

Мечты о возрождении арабского племени путем просвещения переходили у арх. Порфирия иногда прямо в утопию. В бытность свою на Синае в 1850 году, в разговоре с дикеем монастыря он считает делом «но истине добрым, полезным и славным» для обители учреждение училища для детей синайских бедуинов, называемых «защитниками монастыря», считающих себя «царями пустыни» и с презрением относящихся к оседлости и к мирным тяжелым трудам. Любопытен, однако же, для характеристики личности составителя проекта, план этой бедуинской школы. «Я бы, заявляет арх. Порфирий, построил это училище по ту сторону Синая, в лесистой и многоводной долине Леджа, в развалинах обители сорока мучеников, и сделал бы даже более: начал бы учить грамоте и ремеслам детей рабов монастырских, учредив для них небольшую школу в виде кочевья, т. е. под палатками, в той же долине или в другом подобном месте... Начните лучше снабдевать здешних вдов и сирот и тех арабов, которые поступают в монастырь на служение; приманите детей их под ремесленные шатры мягким хлебом и отеческим попечением о них. Таким образом вы возродите и переобразуете их» ²⁶⁷).

Но за всем тем арх. Порфирий, нужно правду сказать, имел полное право говорить о себе: «Бог сподобил меня быть зачатком духовного образования двух православных народов арабского и болгарского. Итак, никто не скажет о мне: он праздно прошел по земле» ²⁶³).

В тесной связи с вопросом о возрождении арабского народа и о школах для его образования стоит и вопрос об открытии при иерусалимской патриархии типографии для печатания всякого рода книг на языках греческом и арабском. Мысль о заведении таковой типографии принадлежит нашему архимандриту Порфирию ²⁶⁹). В октябре

²⁶⁵) Там же, 506. ²⁶⁶) Там же, VII, 275; Богослов. Вести. 1905, кн. IV, стр. 695. ²⁶⁷) Второе путеш. в Синайский монаст. в 1850 г., стр. 87, 91. ²⁶⁸) Книга бытия моего, IV, 211. ²⁶⁹) Там же, 272.

66 —

26 дня 1852 года прибыл типограф Лазариди ²⁷⁰), в ноябре привезены для задуманной типографии бумага, чернила и буквы и ожидались станки ²⁷¹), а 14 февраля 1854 года уже вышли из печати первые две книги на арабском языке—Апостол и Катехизис, печаталась по-гречески толковая Псалтирь иерусалимского патриарха Анфима ²⁷²), и подготовлялась к печати путем сличений греческого текста с арабским Цветная Триодь ²⁷³). Патриаршая типография открыта была в иерусалимском Никольском монастыре ²⁷⁴) в нижнем жилье.

Раздача беднейшим иерусалимским, вифлеемским и в Бет-Сахуре (деревня пастырей) христианам ежегодно по 500 пиастров перед праздниками Успения Богоматери, Рождества Христова и Пасхи ²⁷⁵), посылка в Иерусалиме в тюрьму пасхального хлеба, сыра, яиц и денег по пяти пиастров каждому из бет-джалских христиан, обвиненных в столкновениях с клевретами латинского патриарха Валерги, пытавшегося прочно обосноваться в Бет-Джале ²⁷⁶); проект помогать арабам, находящимся в крайней нужде, путем учреждения ссудного банка хотя бы то и с ничтожным капиталом в 30.000 пиастров на первый раз, с выдачею небольших займов под проценты не более 5 пиастров и с допущением уплаты натурою: овцами, маслом деревянным и овечьим, яйцами, курами, шерстью и т. п.; обеспечение этого банка капиталом патриархии или субсидией русского правительства в 1.000 р. ²⁷⁷); создание сировоспитательного дома для арабских детей и обучение их ремеслам ²⁷⁸), снабжение семи беднейших сельских церквей ризницею ²⁷⁹) и т. д. и т. д,—эти и многие другие благодеяния и проекты на пользу возрождения и просвещения арабских христиан Палестины красноречиво говорят нам о той горячей искренней любви, какую питал в своем сердце к этому забитому и приниженному народу наш первый начальник русской духовной миссии в Иерусалиме. Радуясь успехам своим в деле устроения палестинских школ для арабов-христиан и другим своим

²⁷⁰) Там же, 321. ²⁷¹) Там же, 326. ²⁷²) Там же, V, 195. ²⁷³) Там же, IV, 326; V, 147. ²⁷⁴) Там же, 327, 325. ²⁷⁵) Там же, III, 301, 139. ²⁷⁶) Там же, V, 211. ²⁷⁷) Там же, 134, 141. ²⁷⁸) Книга бытия моего, V, 141. ²⁷⁹) Там же. VII. 140.

— 67 —

начинаниям в их пользу, арх. Порфирий, однако, не самообольщал себя относительно прочности л долговечности их. «Слава Богу! восклицает он, при обозрении школы в Лидде, среди здешнего арабского племени показался рассвет. Но на долго-ли? Тяжел для меня этот вопрос: не хочу и отвечать на него. Мое дело готовить почву и сеять, а выращение семян зависит от Бога» ²⁸⁰).

Из вышесказанного мы уже знаем, что посылка невольного «русского поклонника» на Восток архимандрита Порфирия в первый раз и потом во второй обусловливалась прежде всего и главным образом успехами инославной пропаганды в Сирии и Палестине и учреждением в Иерусалиме англиканско-евангелического епископата, посему столкновение нашего «русского поклонника», по секрету начальника духовной миссии в Иерусалиме, как с представителями этой инославной пропаганды, так и с результатами ее в местном арабском населении, было весьма естественно и даже неизбежно. На первом месте, однако же, прежде всего мы долиты поставить столкновения арх. Порфирия с католическою пропагандою и ее представителями, так как наша первая духовная миссия попала в Иерусалим в самый разгар организации и первых успехов этой пропаганды и присутствовала, как очевидец, при тех кровавых столкновениях православия и католичества на святых местах и в частности в Вифлееме ²⁸¹), которые послужили потом ближайшим поводом к нашей тяжелой севастопольской войне и на всегда с тех пор и нашей духовной миссии и даже нашему Императорскому Православному Палестинскому Обществу навязали тот боевой характер, с каким они ведут свое просветительное дело в Сирии и Палестине, стоя лицом к лицу с сильным и способным на всякого рода ухищрения врагом православия...

Наша миссия в Иерусалиме застала уже оживленную борьбу православия и иноверия здесь и понимала и сознавала хорошо, что греческая православная церковь своими средствами бессильна бороться с хорошо организованною пропагандою иноверия ²⁸²). Ко времени появления в Иеруса-

²⁸⁰) Там же, V, 149. ²⁸¹) Там же, 172. ²⁸²) Книга бытия моего, III, 940,

— 68 —

лиме нашей первой духовной миссии под видом «скромных русских паломников», латинская пропаганда, руководимая дотоле лишь францисканцами, утвердившимися на св. местах еще с XIV столетия, и кармелитами, поселившимися на горе Кармил в 1821 году, неожиданно получила могучую поддержку в лице вновь созданного католического патриархата, который явился здесь, по желанию папы Пия IX, в ответ на учреждение протестантского епископства. Во главе католического иерусалимского патриархата был поставлен миссионер Месопотамии Валерга ²⁸³), который, своею изумительно энергичною и настойчивою деятельностью в пользу католической церкви, оставил по себе столь великую память, что имя его не забывается в Сирии и Палестине и до настоящего времени. Приезд этого несокрушимой силы воли и настойчивости католического деятеля в Палестину, по странной случайности, совпал с прибытием сюда во второй раз арх. Порфирия. Представители православия и русской церкви и католичества обменялись взаимными визитами, причем арх. Порфирий не преминул и нарисовать пред читателями портрет католического патриарха: «высок, тонок, белокур, красив; рыжеватая борода его длинна до пояса и, как заметно, холится весьма тщательно» ²⁸⁴).

Патриарх Валерга затеял дело об утверждении своей резиденции в православной деревне Бет-Джале ²⁸⁵), близ Иерусалима, вел борьбу с обитателями этой деревни ²⁸⁶) и греческим православным духовенством ²⁸⁷) и когда, при поддержке французского консула Ботты ²⁸⁸), наконец, утвердился, то начал здесь постройку католической академии ²⁸⁹), некогда наносившей громадный вред православию на Востоке. В лице арх. Порфирия патриарх католический встретил противника своей пропагаторской деятельности, а поэтому, при первой же возможности, постарался выпроводить его из Иерусалима, как виновника всех печальных происшествий из-за его водворения в Бет-Джале ²⁹⁰).

²⁸³) Там же, 219. ²⁸⁴⁾ Там же, 219-220, 232; IV, 100, 305. ²⁸⁵) Там же, V, 154—155, 161, 163, 165, 168, 208; VI, 309. ²⁸⁶) Там же, V, 166,167— 168. ²⁸⁷) Там же, III, 183, 226; V, 154. ²⁸⁸) Там же, V, 165, 207—208. ²⁹⁹⁾ Там же, III, 218, 511; IV, 304. ²⁹⁰) Книга бытия моего, V, 172.

— 69 —

«Латинам я, замечает о себе арх. Порфирий, был не понутру» ²⁹¹)·

Об отношениях своих к другим народностям и инославным вероисповеданиям в Иерусалиме, архимандрит Порфирий выражается так: «Абиссины, сириано-иаковиты и копты видели во мне своего заступника. Армяне уважали меня ²⁹²)... Английский епископ Гобат чуждался меня, но и я не хотел знакомиться с ним, потому что мне весьма не нравилось воровство его, а воровал оп православные души и загонял их в свою кирку, в которой нет даже Распятия, а стоят две черно-мраморные скрижали с десятью заповедями, как будто он раввин, а не епископ» ²⁹³). В частности, относительно коптов или абиссинцев и сиро-иаковитов намерения епископа Порфирия шли гораздо дальше платонической к ним любви и простого дружеского общения: в тайнике души его загорелось горячее желание соединить их с православною церковью. Для задуманной цели арх. Порфирий выкупил из плена абиссинца, во святом крещении в реке Иордане получившего наименование Фрументия Иорданского ²⁹⁴). «Английский епископ Самуил Гобат, латинский патриарх Валерга, монастыри францисканский и греческий, американец Баркель, даже раввины жидовские, все здесь занимаются духовною ловитвою человеков, и я, пишет о себе еп. Порфирий, решился сделаться ловцом их и случайно купил себе удицу—маленького абиссинца у бет-джальских христиан православных за 125 рублей серебром, с намерением крестить его, обучить и, если Богу будет угодно, отправить в Абиссинию священником для тамошних православных купцов из греков, уже давно лишившихся пастыря» ²⁹⁵). Позже, как увидим ниже, еп. Порфирий нарочито ездил в Египет, чтобы соединить коптского патриарха с православною русскою церковью. Что же касается сиро-иаковитов, то добрые сношения, завязавшиеся в Иерусалиме с последователями этого вероучения при первом начальнике русской духовной миссии в Иерусалиме, до-

²⁹¹) Там же, 215. ²⁹²) Примеры дружественных отношений к армянам в «Книге бытия моего» многочисленны, II, 87—89, 311, 331; III, 180, 260, 361, 581; IV, 333 ²⁹³) Книга бытия моего, V, 215. ²⁹⁴) Там же. I, 44, ²⁹⁵) Там же, IV, 123.

— 70 —

вольно оживленный характер приняли при его преемнике еп. Кирилле Наумове ²⁹⁶) и завершились благополучно лишь на наших глазах в 1898 году 25 марта.

Участием архим. Порфирия в делах о починке купола над Гробом Господним ²⁹⁷) и об уничтожении на нем турецкого харема ²⁹⁸) Абдаллы исчерпывается, можно сказать, вся сумма осязательных практических результатов пребывания его в Иерусалиме. Мечты арх. Порфирия о собственном доме для русской миссии ²⁹⁹), попытки приобрести за дешевую цену необходимый для сего участок земли внутри города ³⁰⁰), передача дела о построении дома для русской миссии в руки иерусалимской патриархии и другие неудачи нельзя приписывать, однако же, первому начальнику русской духовной миссии в Иерусалиме. «Арх. Порфирий, пишет в его оправдание по этому пункту Б. П. Мансуров, убеждаемый необходимостью для нашей миссии иметь принадлежащее ей приличное здание, успел устроить все на месте так, что нам приходилось бы только выстроить сообразный с нашими нуждами дом, земля отдавалась патриархией без затруднений и, следовательно, являлась возможность приобрести оную для России и положить начало русскому богоугодному заведению в Иерусалиме. Как умный и конечно добросовестный человек, арх. Порфирий изучил это дело подробно, убедился в необходимости и выгодности предприятия и настоятельно ходатайствовал в С.-Петербурге об учреждении оного. Между тем греческому церковному управлению дело это не понравилось. Ему не хотелось видеть Россию в Иерусалиме хозяином чего-либо, а не его гостем; но из приличия оно не могло противодействовать арх. Порфирию, довольствуясь

²⁹⁶) Проф.-прот. Ф. И. Титов. Преосв. Кирилл Наумов, епископ мелитопольский, бывший настоятель русской духовной миссии в Иерусалиме, стр. 309—317. Киев. 1902. ²⁹⁷) Книга моего бытия, IV, 300; V, 124, 173. ²⁹⁸) Там же, IV, 274, 280; V, 205. ²⁹⁹) Там же, III, 448. ³⁰⁰) В первую поездку в Иерусалим арх. Порфирия, секретарь синода монах Анфим предлагал ему, «чтобы Россия купила огромное, почти пустопорожнее, место за домом Гефсиманского архимандрита, известное под названием носокомион Евдокии царицы. Но я, замечает арх. Порфирий, молчал и ничего не сказал ему. По его мнению, надобно заплатить за это место 500 тысяч пиастров» (Книга бытия моего, ч. I, тр. 612). Сумма в действительности ничтожная.

— 71 –

и тем, что он не приехал в св. Град с деньгами и полномочием и что дело, им задуманное, еще не верно, если требует переписки за 4.000 верст. Два года тянулось это дело; наше правительство, оставляя в стороне и доверие к арх. Порфирию и то, что он один был судьей местной необходимости, спрашивало его беспрестанно: нельзя-ли получить то же, да подешевле? Между тем пока мы торговались, греческое духовенство умело возбудить разные затруднения к утверждению в Палестине русской собственности, и дело кончилось тем, что наша же дипломатия отстранила возможность иметь в Иерусалиме свое заведение под тем предлогом, что Порта этим обеспокоится, и что удобнее предоставить патриарху самому выстроить для нас негласно предположенный арх. Порфирием дом. Таким образом, еще до войны Россия убоялась обеспокоить Порту построением монашеской скромной обители, когда ни Франция, ни Англия, ни Австрия не боялись в то же время строить в Иерусалиме обширные заведения» ³⁰¹). Дом, задуманный, по мысли арх. Порфирия, и построенный на средства патриархии, окончен был уже перед самою севастопольскою войною, и инициатору его создания жить в нем не удалось ³⁰²). В доме этом, после окончания войны, помещались русское генеральное консульство и вторая наша духовная миссия в Иерусалиме ³⁰³).

Все остальное время шестилетнего пребывания в Иерусалиме употреблено было арх. Порфирием на ученые экскурсии по Палестине и Сирии и ученые занятия в его рабочем кабинете в Архангельском монастыре. «Здесь люди, пишет о своей жизни в Иерусалиме арх. Порфирий, весьма скучны. Греки необразованны, армяне и францискане не друзья музам, консулы заняты собою и жидами. И так, поневоле видишь в келье и что-нибудь читаешь или пишешь. На рабочем столе моем вместе с печатными книгами и собственными рукописаниями лежит дневник мой. Это сосец, который впивает в себя свет и мрак, теплоту и холод, сладость и горечь. Это дегорротип памяти, который рисует с природы: и потому в рисунках его видно подле великого малое, близ изящного безобразное, около

³⁰¹) Книга бытия моего, VII, 136—137, ³⁰²) Там же, IV, 262—264, 294, 297, 299; V, 133, 135, 212. ³⁰³) Там же, VII, 137.

— 72 —

священного мирское, вместе с важным смешное» ³⁰⁴). «Архангельский монастырь, где мы жили и трудились, замечает в другом месте арх. Порфирий о домашней работе всех членов миссии, был подобен улью, в котором каждая пчела вырабатывала, коя свой мед, коя свой сот». ³⁰⁵) «У кого нет житейских связей и попечений, пишет арх. Порфирий уже в бытность свою в России, хорошо тому жить в Святой Земле. Там священные места, взамен грешного общества, питают размышление, покаяние и молитву. А путешествия в каждый раз обогащают воображение свежими картинами. Горы, холмы, юдоли, реки, поля, пустыни и развалины там возвещают былое, в котором, как в зеркале, видны шествие Бога, Его чудеса, прещения, щедроты и дары благодати» ³⁰⁶).

Ученые труды арх. Порфирия относятся или к истории восточных православных патриархатов и церквей: синайской, грузинской и др.³⁰⁷), или к истории тех церквей, о соединении которых с православною церковью мечтал арх. Порфирий, напр., коптской. Сочинение о вероучении, богослужении, чиноположениях и о правилах церковного благочиния египетских христиан коптов окочено было в Иерусалиме 7 апреля 1854 года ³⁰⁸), причем в предисловии к этой книге автор между прочим писал: «сравниваю церковь коптов с масличною ветвью, отломившеюся от главного ствола своего и наклоненною долу, так, впрочем, что кора ее еще соединена с корой древней маслины и всасывает ее соки. Одному Богу известно, когда эта ветвь срастется с родным стволом ее» ³⁰⁶).

По причинам научной любознательности, арх. Порфирий во второе свое пребывание в Иерусалиме не ограничивался учеными экскурсиями по Палестине и Сирии, которые были подчинены его наблюдению и ученому обозрению, но предпринимал и отдаленные путешествия в 1850 году—в Египет и оттуда на Синай, имея спутниками всех своих иерусалимских сотрудников. «Желание помолиться там.

³⁰⁴) Книга бытия моего, IV, 90. ³⁰⁵) Там же, V, 216. ³⁰⁶) Там же, 222. ³⁰⁷) Там же, III, 183, 357, 363. ³⁰⁸) Там же, IV, 213; Вероучение, богослужение, чиноположение и правила церковного благочиния египетских христиан (коптов), стр. 311. Спб. 1856. ³⁰⁹) Вероучение, богосдуж., чинополож. египетских христиан, стр. 1.

— 73

где Бог из Египта воззвал Сына своего, пишет по поводу этого путешествия арх. Порфирий, приобрести новые познания и проверить прежние, избавить сотрудников моих от скуки и томления однообразной жизни и расширить круг их понятий, это желание неодолимо» ³¹⁰).

Путешествие началось 18 марта и направилось в Александрию на английском пароходе. Здесь, запасшись «сведениями о православной церкви в Египте», 4 апреля на парусной лодке по «водоводу» Махмудие и по Нилу арх. Порфирий со своими спутниками поднялся к Каиру, в котором семнадцать дней провел «в богомолье (по случаю пасхального времени), в вечерних собеседованиях с патриархом (Иерофеем) и в занятиях ученых и художественных» ³¹¹), как в патриаршей библиотеке, так и в синайском подворье Джувания. Получив 24 апреля «поручительные письма» коптского патриарха, арх. Порфирий со своими спутниками на лодке по Нилу поплыл до Буша, где у него произошла встреча с игуменом Даудом, впоследствии коптским патриархом Кириллом, данным ему в проводники, по распоряжению коптского патриарха, на все время его путешествия в монастыри св. Антония Великого и пр. Павла Фивейского. От Буша в названные монастыри и обратно «трудное» путешествие по знойной пустыне, при удушливом ветре хамсине, совершено было на верблюдах, и продолжалось оно с 3 по 18 мая, при чем три дня были употреблены (6—8 мая) на пребывание в монастыре св. Антония и два дня (10—11) на обозрение обители св. Павла Фивейского. В Каир возвратился арх. Порфирий 23 мая и прожил здесь до 1 июня, занимаясь чтением рукописи о патриархе Никоне газского митрополита Паисия и других документов, относящихся к русской церковной истории.

4 июня арх. Порфирий отправился на верблюдах во вторичное путешествие в Синайский монастырь, продолжавшееся до 1 числа августа. «Долг службы, с которым, по мнению арх. Порфирия, несовместима растрата драгоценного времени» ³¹²), побудили его покинуть монастырь почти ца-

³¹⁰) Путешествие по Египту и в монаст. св. Антония великого и пр. Павла Фивейского в 1850 г., стр. 1. ³¹¹) Там же, 69. ³¹²) Второе путешествие в Синайский мон. в 1850 г., стр. 185.

— 74 —

кануне его храмового праздника, после усиленных книжных занятий в библиотеке. Обратный путь в Иерусалим был избран трудный и небезопасный по пустыням Синая и Идумеи, в «изорванной обуви и в изношенной одежде» ³¹³), чрез страну «мало кем посещаемую» ³¹⁴). 13 августа арх. Порфирий со своими спутниками прибыл в Хеврон, а 17 числа того же месяца, «после четырехдневного карантина в Хевроне и после пяти месяцев скитания «по широкому раздолью Востока и собирания сота, более или менее благовонного, смотря по качествам находимых цветов» ³¹⁵), он «с величайшею радостью» вернулся в Иерусалим. В виду всего сказанного безусловно справедливо замечание Б. II. Мансурова, что арх. Порфирий, «по неимению средств действовать иначе (в Иерусалиме), посвятил себя поклонническому подвижничеству и ученым трудам, в которых он находил и утешение, и соответствующее характеру и склонности занятие. Арх. Порфирий для себя и для ученого мира недаром пробыл несколько лет в Палестине и в других странах Востока»³¹⁶).

Вторичное шестилетнее пребывание в Иерусалиме арх. Порфирия не прошло для него и без некоторых огорчений. Тяжкая мучительная болезнь глаза и другие недомогания его слабого в общем организма побудили арх. Порфирия искать облегчения своих недугов сначала в 1850 г. в Константинополе в течение шести месяцев³¹⁷), а потом в России в Киеве (с 25 ноября 1851 г. по 22 марта 1852 г.)³¹⁸), вместо Вены и Италии, куда он просился у Св. Синода и куда выезд ему не был разрешен. Невнимание высшего начальства к труженику и временному пришельцу с Востока в Киев арх. Порфирию, доводившее последнего до печального сознания «нечем жить» ³¹⁹), причиняло ему не мало огорчений и нравственных мук. «Нечем жить» чувствительно отзывалось на настроении духа арх. Порфирия нередко и в Иерусалиме, так как назначенное ему жалованье довольно часто подолгу задерживалось в Петербурге ³²⁰). Ассигнованные суммы, по словам В. П. Мансурова, «высылались так поздно и не своевременно, что мис-

³¹³) Там же, 184. ³¹⁴) Там же, 203. ³¹⁵) Там же, 237. ³¹⁶) Книга бытия моего, VII, 140. ³¹⁷) Там же, III, 625. ³¹⁸) Там же, IV, 137, 144, 145 ³¹⁹) Там же, 253. ³²⁰) Там же, III, 121; IV, 370; V, 139, 212.

— 75 —

сия была почти всегда без денег и в самом затруднительном положении» ³²¹). Арх. Порфирию приходилось поэтому нередко ограничивать себя и окружающих его лиц в необходимых потребностях и с болью сердца сокращать и без того весьма ограниченный состав членов своей миссии ³²²). Не менее тяжелым огорчением для начальника нашей первой миссии в Иерусалиме были постоянные споры между греками и католиками из-за обладания святыми местами и в частности из-за похищения католиками звезды в Вертепе Рождества Христова ³²³) с места рождения Спасителя и из-за права владеть ключами от северных дверей Вертепа ³²⁴),—споры, приводившие нередко к кровопролитным столкновениям представителей православия и католичества на глазах членов нашей духовной миссии ³²⁵) и послужившие потом причиною к прекращению дипломатических сношений России с Турцией и к печальной необходимости для нашей первой духовной миссии покинуть Иерусалим.

13 октября 1853 года австрийский консул Пиццамано известил арх. Порфирия об объявлении войны Россией Турции и о том, что, по поручению русского генерального консула, он принимает на шесть месяцев под свое покровительство миссию ³²⁶), а 18 октября прочитан был фирман о войне и в святогробском храме ³²⁷). Оставленный без надлежащего руководства со стороны своего начальства, арх. Порфирий колебался относительно того — ехать ли ему в Грецию и ждать там распоряжений, или оставаться при полном «безденежье» во Св. граде ³²⁸). Послан был арх. Порфирием запрос на этот счет к директору азиатского департамента Н. II. Любимову ³²⁹), но события следовали своим порядком. 31 октября Архангельский монастырь передан в заведывание патриаршего наместника ³³⁰); 13 января 1854 года арх. Порфирий объявил членам своей миссии, что он «не может более содержать их своими средствами», и что они должны покинуть Иерусалим, прибавив им в ответ на их мольбы ехать вместе с ними в Афины,

³²¹) Там же, VII, 134. ³²²) Там же, IV, 382—383.³²³) Там же, III, 515. ³²⁴) Там же, V, 206. ³²⁵) Книга бытия моего, III, 224—228. ³²⁶) Там же, V, 152. ³²⁷) Там же, 155. ³²⁸) Там же, 153. ³²⁹) Там же, 157. ³³⁰) Там же, 161.

— 76

что «капитан погибающего корабля сходит с него последний» ³³¹). 8 мая выехал из Иерусалима с о. Феофаном. Соловьевым и 13 поклонницами, наконец, и сам начальник нашей духовной миссии арх. Порфирий ³³²), оставив в Иерусалиме на время своего отсутствия библиотеку и все вещи, принадлежавшие миссии, в чаянии, конечно, скорого возвращения сюда ³³³),

Арх. Порфирий с названными выше спутниками на австрийском пароходе направился из Яффы через Александрию, Смирну и Сиру в Пирей и Афины для «беглого осмотра тамошних пресловутых древностей», под руководством «благообразного, умного, ученого эллиниста» арх. Антонина, настоятеля русской посольской церкви и будущего преемника своего по настоятельству в духовной миссии в Иерусалиме ³³⁴). После кратковременной остановки в Афинах, на том же австрийском пароходе через Закинф, Корфу и Триест арх. Порфирий выехал в путешествие по Италии. Посещая города Венецию, Падую, Милан, Анкону, Лоретто, Рим, Ливорно, Пизу, Флоренцию и Геную, арх. Порфирий изучал «изящные искусства-зодчество, ваяние, живопись» в старинных итальянских храмах и в многочисленных картинных галереях названных городов ³³⁵). В Риме, в частности, арх. Порфирий, по собственному желанию, испросил аудиенцию у папы Пия IX, который принял нашего путешественника в обычном одеянии с орденом св. Анны, на шее, но без архимандритского креста. После целования руки папы, протянутой по столу, арх. Порфирий обменялся с ним несколькими фразами о соединении церквей и об иерархическом положении в клире своем и своего спутника иеромонаха Феофана, присутствовавшего при этой аудиенции ³³⁶).

Потеряв надежду посетить Турин с пресловутою плащаницею, которою повито было пречистое Тело Христово, так как на паспорте арх. Порфирия не оказалось пометки сардинского посланника, он из Генуи через Наварру, Милан, Венецию, Триест и Ляйбах направился в Вену. Здесь арх. Порфирий беседовал довольно откровенно и сво-

³³¹) Там же, 21 2. ³³²) Там же, 213, 217. ³³³) Там же, 214. ³³⁴) Там же, 223—224. ³³⁵) Там же, V, 218, 248; VI, 135; VII, 1; Богослов. Вести. 1904, IX, 107. ³³⁶) Книга бытия моего, VI, 245—246.

— 77 —

бодно с нашим посланником при австрийском императоре князем А. М. Горчаковым. В разговоре этом, который потом имел не маловажное влияние на дальнейшую карьеру арх. Порфирия, последний коснулся канонических и церковно-практических «разностей» наших сравнительно с восточною церковью. «Греки, витийствовал арх. Порфирий, верные евангельскому учению, воспрещают всякую присяжную клятву, кроме ей-ей, ни-ни; а у нас, в противность Евангелию, узаконена клятвенная присяга, и еще какая? Клянусь всемогущим Богом, вместо пред всемогущим Богом. В греческой церкви браки совершаются в дальних степенях родства, а у нас и в близких. Мы принимаем католиков и протестантов в ограду своей церкви без перекрещивания их, а греки вновь крестят их, как еретиков. У нас уже давно нет ежегодных архиерейских соборов, заповеданных правилами церкви вселенской, а у греков нередко бывают такие соборы, хотя они и под игом иноверным находятся. Греки весьма строго соблюдают те церковные правила, которыми назначен 30-тилетний возраст для рукоположения в священника и 25-тилетний— в диакона и воспрещено в иерейский сан возводить поповичей, а повелевается избирать в иереи из всех сословий; у нас же в иерейский и диаконский сан рукополагаются только поповичи, да и те в летах весьма молодых, что отталкивает от нас раскольников. По одному из начал церковного управления, во всей вселенской церкви существует единое епископствование, и потому каждый епископ отвечает за целость православия не только в своей пастве, но и в паствах других епископов. Такая круговая ответственность возможна и благотворна только тогда, когда все епископы наблюдали бы друг за другом, греческие за нашими, а наши за греческими, наблюдали бы посредством своих духовных посланников при патриархах и владыках автокефальных церквей, каковые посланники древле назывались апокрисиариями, т. е. отвечающими. А где такие посланники? Их нет. Наше светское посольство в Константинополе ведает и церковными делами на Востоке, но его вмешательство в эти дела противно дипломатии церковной, по уложению которой апокрисиарий должен быть не превосходительство, а высо-

— 78 —

копреподобие или преосвященство. Соблюсти такое уложение надлежало бы нам свободным и не бедным, а у нас никто не думает о нем. Другое начало церковного управления гласит так: законодательная власть церкви, сосредоточенная во вселенских соборах, есть сила и благо. А где у нас сосредоточенность законодательная, centralisation legislative? Наш Святейший Синод есть власть исполнительная, но отнюдь не законодательная. В древние времена законодательствовали вселенские соборы. Вселенско-соборное законодательство необходимо нужно и в наши дни. Например, вселенский собор снял бы проклятие с наших единоверцев и раскольников, которое их отталкивает от нас; он ввел бы везде однообразное богослужение, несколько разрозненное неумелыми исправлениями церковных книг; он благословил бы христиан поститься, по слову евангельскому, аще хощеши поститися. Но к сожалению, государственные власти там-сям руководствуются особым принципом: divide et impera. Таковы церковные причины нерасположенности к нам греческих иерархов». Можно полагать, что этим речам не было бы и конца, если бы князь Горчаков, на которого этот разговор произвел «сильное впечатление», не прервал их резким восклицанием: «довольно, довольно»... ³³⁷).

В Вене арх. Порфирий в этот свой приезд сюда обозревал картинную галерею Бельведера и главным образом в нем картины кисти нидерландских живописцев ³³⁸).

28 ноября 1864 года арх. Порфирий покинул Вену и через Варшаву направился в Петербург, куда и прибыл 2 октября. Первая встреча с митрополитом петербургским Никанором отличалась неприветливостью. Митрополит «сухо» спросил арх. Порфирия: «зачем он ездил в Рим?» и тут же «деспотически» прибавил: «но вам не было позволено ездить туда» ³⁸⁹). Обер-прокурор граф Протасов интересовался аудиенцией арх. Порфирия у папы и принял последнего холодно. Не лучше встретил его и директор его канцелярии Сербинович. Ласку и привет чисто дружеские арх. Порфирий нашел лишь у управляющего министерством иностранных дел Л. Г. Сенявина, убе-

³⁸⁷) Там же, 315—317. ³⁸⁸) Там же, 318. ³⁸⁹) Там же, VII, 1.

— 79

дившись при этом, и уже не в первый раз, на горьком опыте, что нельзя работать двум господам ³⁴⁰).

Поместившись в двух «грязных келиях» Лавры, арх. Порфирий, по поручению митрополита, должен был взять на себя труд проверить перевод канонов на праздники господские, сделанный под редакцией проф. Петербургской духовной Академии E. II. Ловягппа, и перевести французскую книжку аббата Мишона «Новое решение вопроса о святых местах (в Палестине)». Второе поручение было выполнено арх. Порфирием, при помощи иеромонаха Феофана и студента П. Соловьева ³⁴¹), а первое, возбудившее неудовольствие редактора и членов комитета, учрежденного митрополитом, не было доведено до конца. Место арх. Порфирия, которому за эту «барщину» не было сказано и спасибо³⁴²), занял в комитете арх. Софония, впоследствии еп. туркестанский.

8 декабря 1854 года арх. Порфирий представил директору азиатского департамента Н. II. Любимову свой отчет об ученых занятиях духовной миссии за 1853 год, а 21 января 1855 г. такой же отчет за 1854 год. 29 января иеромонах Феофан, по прошению его, причислен к Петербургской духовной Академии, студент Соловьев назначен на место священника на Малой Охте, а сам бывший начальник миссии арх. Порфирий награжден за особые труды и заслуги пожизненною пенсией в 1000 рублей, при чем все эти лица в последний раз 4 апреля получили в азиатском департаменте следуемое им жалованье ³⁴³). Первая наша духовная миссия в Иерусалиме покончила, таким образом, свое официальное существование.

Начальник первой нашей миссии арх. Порфирий, выполнивший возложенное на него поручение в пределах данной ему инструкции, и по собственному своему сознанию³⁴⁴) и по отзыву других лиц, интересовавшихся судьбой этой нашей миссии ³⁴⁵), вполне удовлетворительно, естественно мог ожидать награды для себя со стороны высшего начальства, но в действительности в Петербурге его ожидал целый ряд весьма чувствительных для его само-

³⁴⁰) Там же, 2. ³⁴¹) Там же, 3—7. ³⁴²) Труды Киевск. дух. Акад. 1867, IV, 140. ³⁴³) Книга бытия моего, VII, 7—17. ³⁴⁴) Книга бытия моего, V, 215; VII, 44, 87. ³⁴⁵) Там же, VII, 140.

— 80 —

любия огорчений. Мы уже видели, что митрополит Никанор и обер-прокурор Св. Синода граф Протасов встретили его весьма холодно. Еще хуже к нему отнеслись их преемники митрополит петербургский Григорий и новый обер-прокурор св. Синода граф А. П. Толстой. Последний воскресил свои антипатии к архимандриту Порфирию, сложившиеся у него еще в Одессе под влиянием наговоров на него Магницкого, и теперь, путем опроса спутников и бывших сотрудников начальника первой миссии ³⁴⁶), постарался собрать новые факты не в пользу его высокой нравственной чистоты. Поездка в Рим ³⁴⁷) к папе и вкушение скоромной пищи в Иерусалиме ³⁴⁸)—вот новые пункты обвинение против него. «Меня сиротинку судит и осуждает Толстой ум и за что же? вопрошает арх. Порфирий в своем дневнике. За то, что вкушал скоромную пищу там, где нет ни рыбы, ни грибов, ни ягод, и где святые апостолы учили, что пища не поставит нас пред Господом. Ни слабость моего здоровья, ни созерцательная жизнь моя, от которой я сознаю в себе скорее бытие души, нежели тела, ни дарования и познания мои, ни труды и заслуги мои, ни ходатайство о мне нескольких сановников, изумленных фарисейством Толстого, ничто не уважается. Вкушение нескольких капель скоромной похлебки там, где более нечем питаться, признано величайшим преступлением» ³⁴⁹). «Если о мне сказано, как о сладчайшем Иисусе, пишет светлейшей княгине Е. П. Витгенштейн арх. Порфирий в 1857 г. сентября 7, что

³⁴⁶) Там же, 45. ³⁴⁷) «Во время путешествия моего, пишет арх. Порфирий, там, в дальнем Петербурге, вообразили, что я в Раме сделался католиком» (Книга бытия моего, V, 198). ³⁴⁸) Книга бытия моего, I, 390, 603; III, 204; VI, 249; Богослов. Вести. 1904, кн. IX, стр. 118; кн. X, стр. 244. ³⁴⁹) Книга бытия моего, VII, 46—Достойно полного изумления, что тот же обер-прокурор граф А. П. Толстой, осуждавший арх. Порфирия за употребление скоромной пищи, совершенно иначе посмотрел на подобный же факт, когда лично побывал в Иерусалиме. «Мы вместе (с графом А. П. Толстым) обедали у патриарха, писал 18 ноября 1862 г. епископ Кирилл Наумов из Иерусалима в Петербург к своим родным. Приятно было иметь графа свидетелем того внимания и предупредительности, с какими относится ко мне здешняя иерархия. А еще лучше, что граф сам граф Ал. Петрович, на замечание мое о мясной пище, заметил, что, если бы и везде утверждено было правилом для монахов—не есть мяса, для Иерусалима следовало бы сделать исключение, потому что здесь есть нечего. Так-то проходят времена и изменяются понятия и фразы. (Прот. Ф. И. Титов. Пр. Кирилл Наумов, еписк. Мелитопольский, стр. 421—422, прим. 2).

— 81 —

я—ядца и винопийца и друг грешникам и мытарям, то я принимаю на себя это бесславие, как мутную волну принимает скала, на которой растут благовонные кипарисы (плодоносные дерева). Но ежели, в самом деле, считают меня не твердым в православии и неспособным представлять на ту церковь на Востоке, потому что я не убежден-де в правоте ее, то ошибаются жестоко. Я родился, вырос, возмужал, состарился и умру под сенью алтаря русского. Любовь моя к отечеству и царю пламенна. Союз мой с родимою Церковью нерушим. Убеждения мои в правоте ее уяснены более, нежели в ком либо» ³⁵⁰).

В силу указанных недоразумений и нареканий арх. Порфирий, естественно, не мог получить заслуженного возмездия со стороны митрополита и обер-прокурора Св. Синода. Арх. Порфирий давно, напр., лелеял в душе мечту «быть ректором и профессором Академии» ³⁵¹), но ему предпочли бывшего под его начальством иеромонаха Феофана, о котором арх. Порфирий в письме к княгине Витгенштейн выражается так: «qui n’а d'autre mérite, qu’ un extérieur compose» ³⁵²), и который получил это место лишь по настоянию обер-прокурора Толстого, читавшего его «благочестивые письма» к княгине Лукомской ³⁵³). Попытка его просить себе, и даже при содействии высокопоставленных лиц, места настоятеля церкви при Императорской русской миссии в Риме не увенчалась успехом ³⁵⁴). Когда в 1856 году возбужден был снова вопрос о сформировании второй духовной миссии в Иерусалиме, то арх. Порфирия прямо обошли назначением. Обер-прокурор Синода граф Толстой отдавал предпочтение иеродиакону Оптиной пустыни Ювеналию (Половцеву), впоследствии архиепископу Виленскому, как «великому постнику и молитвеннику о душах наших» ³⁵⁵). Новый канцлер князь Горчаков, припомнив свою беседу с архимандритом Порфирием в Вене пред севастопольскою войною, теперь прямо объявил ему: «я не решился избрать представителем нашей церкви (в Иерусалиме) такое лицо, ко-

³⁵⁰) Богослов. Вести. 1904, X, 244—245; Книга бытия моего, VII, 91. ³⁵¹) Книга бытия моего, VII, 120. ³⁵²) Богослов. Вести. 1904, IX, 121. ³⁵³) Книга бытия моего, VII, 90,148; Богослов. Вести. 1904, IX, 121—122. ³⁵⁴) Книга бытия моего, VII, 21, прим. 1. Там же, 45.

82 —

торое не убеждено в правоте ее» ³⁵⁶). В начальники этой миссии канцлер князь Горчаков предположил назначить одесского викария Поликарпа, некогда занимавшего место настоятеля при нашем посольстве в Афинах, ничем, однако же, в прошлой своей заграничной жизни себя не заявившего ³⁵⁷⁾, но снискавшего репутацию человека благочестиво настроенного и даже святого ³⁵⁸) в глазах графа Толстого, графа Путятина и др. В Петербурге, впрочем, хорошо понимали, что намеченный в начальники второй нашей духовной миссии епископ Поликарп «не имеет той силы ума и воли, той сметливости, той вкрадчивости и того дара слова, кои нужны на дипломатическом поприще» ³⁵⁹), а по этому решено было дать ему в помощники уже изведанной опытности арх. Порфирия, которому обещано в награду «быть в Иерусалиме после еп. Поликарпа» ³⁶⁰). Огласившееся в Петербурге это скромное назначение арх. Порфирия, как выражается он сам, в качестве «высокопреподобного дядьки» при «преосвященном мальчике» ³⁶¹), произвело на лиц, расположенных к арх. Порфирию, и даже лично на него самого «успокоительное и даже радостное впечатление» ³⁶²). 13 июля 1857 г. «у меня, писал арх. Порфирий княгине Витгенштейн, были две радости: одна—об огласившемся здесь назначении меня в Иерусалим помощником Поликарпа, а другая—о продолжении вашей дружеской переписки со мною. Первая радость моя еще может обратиться в печаль, если Верховная власть не утвердит почему-либо назначение меня в св. Град, вторая же пребудет во мне, как благоухание в крине, освеженном медовою росою» ³⁶³). Назначением арх. Порфирия в этой скромной роли остался недоволен только епископ Поликарп, заявив резко, что «ему визирь не нужен». «Но если он не султан, то я не визирь, замечает по поводу этого обидного для себя эпитета арх. Порфирий. Я священник Бога Вышнего, и ни ему и никому не позволю называть меня иначе» ³⁶⁴).

³⁵⁶) Там же, 243; Богослов. Вести. 1904, 243—244. ³⁵⁷) Там же, 74, 77: Богослов. Вести. 1904, IX, 114. ³⁵⁸) Книга бытия моего, VII, 84, 90.³⁵⁹) Там же, 84.³⁶⁰) Там же, 79, 83.³⁶¹) Там же, 84. ³⁶²) Там же, 79.³⁶³) Богослов. Вести. 1904, IX, 126—127. Книга бытия моего, VII, 89; Богослов. Вести. 1904. X, 241.

— 83 —

Еп. Поликарп, однако же, не получил назначения в Иерусалим, а вместе с этим расстроилось дело и о посылке туда арх. Порфирия в качестве его помощника. Сам арх. Порфирий объясняет эту перемену бестактностью епископа Поликарпа, будто бы запросившего у князя Горчакова 300,000 руб. на нужды палестинской церкви, «малоумием» и «неспособностью его к делам на Востоке» ³⁶⁵), но в действительности оказались для того иные совершенно причины. Дело в том, что, после неожиданного для всех назначения ректором Петербургской духовной Академии иеромонаха Феофана Говорова, очутился в положении несправедливо обойденного молодой и красивый инспектор той-же Академии, архимандрит Кирилл Наумов, не получивший ректуры, «несмотря на его даровитость и ученость (он доктор богословия), твердость в православии и неукоризненную жизнь» ³⁶⁶). У обиженного нашлись сильные покровители и защитники в лице ближайшего родственника, придворного протоиерея Наумова и царского духовника протопресвитера Бажанова ³⁶⁷), которые, не желая ставить его в положение подчиненное и унизительное по отношению к новому ректору, после того как не удалось намерение некоторых удалить его из Петербурга в Константинополь в качестве настоятеля при тамошнем посольстве ³⁶⁸), выставили в Синоде кандидатуру арх. Кирилла в начальники нашей второй духовной миссии в Иерусалиме в сане епископа мелитопольского, каковое назначение и состоялось 16 августа 1857 года ³⁶⁹).

Арх. Порфирий остался, таким образом, без назначения и вдали от «любимого своего дела—воскрешения арабского православного народа и возвращения сирийских и палестинских униатов в ограду нашей церкви» ³⁷⁰). Вполне естественно, состояние его духа в это время было угнетенное и душевное равновесие утрачено. «Моя память, описывает свое душевное состояние в это время арх. Порфирий другу своему княгине Витгенщтейн, подверглась нападкам и приведена в расстройство. Мои мысли сталкиваются между собой. Вся область мыслей подобна полю битвы, на которой

³⁶⁵) Там же. ³⁶⁶) Богослов. Вестн. 1904, IX, 122. ³⁶⁷) Книга бытия моего, VII, 90.³⁶⁸) Богослов. Вестн. 1904, IX, 122. ³⁶⁹) Книга бытия моего, VII, 92, 94. ³⁷⁰) Богослов. Вестн., 1904, IX, 109; Книга бытия моего, VII, 69.

— 84 —

люди взаимно убивают друг друга. Все мои страсти возбуждены. Во всем во мне беспорядок. Пир отнят. Моя бедная дута как будто разделена, разорвана, умерщвлена и убита той кровавой войной, которая в ней происходит. О, жестокая война и более жестокая и мучительная для перенесения, чем можно это выразить. У меня нет ни сил, ни смелости противиться чему-либо. Все мои планы, все мои надежды, вся опора, поддерживавшая меня до настоящего времени, все отнято, остается только сухая и без всякой склонности преданность воле Божией. Что мне сказать? Остается только ждать, что быть может Господь будет милостив и снизойдет в мой ад» ³⁷¹).

«Не жалею о том, что меня не послали в Иерусалим, утешает себя арх. Порфирий, ибо многократными сновидениями я предуведомлен был о разлучении моем со святыми местами и тамошними братьями о Господе: да и некий таинственный голос говорит во мне, что щадит меня Бог, дабы не при мне, ретивом и сострадательном, началось падение патриарших престолов на Востоке,—падение неизбежное после отнятия у них богатых имений в Молдавии и Валахии, жадно назираемых туземцами. Но скорблю о том, что мне не дают никакой высшей должности и тем бесчестят меня в глазах нашего и восточного духовенства ³⁷²), которому очень хорошо известно мое имя. «Лучше мне умереть, говорю с апостолом Павлом, нежели потерпеть, чтобы кто упразднил похвалу мою». Скорблю о том, что меня отталкивают от Церкви, отечества и престола, которым я могу служить словом и делом разумно, верно, con amore. Скорблю о том, что я осужден без суда какими-то непогрешимыми папами и усечен до корня живой, тенистый, плодовитый. Никак не могу приучиться смотреть на себя, как на придорожный

³⁷¹) Богослов. Вести. 1904, IX, 115, 116, прим. ³⁷²) Так ли это было в описываемое нами время, мы не можем утверждать, но впоследствии, после напечатания двух первых «Книг бытия моего» арх. Порфирия, «Неологос», влиятельнейшая из греческих константинопольских газет (1894 г., № 7465 от 8 июля), на основании старых и весьма сомнительных сведений о личности епископа Порфирия, не только признала его пасквилянтом «иерусалимского греческого мира», но даже шатким в православии, при чем действительно делалась ссылка и на русский Св. Синод. (Сообщ. Импер. Прав. Палест. Общ. 1895, февраль, стр. 71—72).

— 85 —

пень, о который будет задевать всякое колесо, смазанное дегтем. Малодушие не сродно мне, но не приятно и услаждение своим собственным мученичеством» «Я, замечает арх. Порфирий по другому поводу о своем душевном состоянии в письме к той же княгини Витгенштейн, дерево, из которого, однако, льются слезы» ³⁷⁴).

Но и среди страданий и огорчений арх. Порфирий ко благу своему умел сохранить преданность воле Божией. «Впрочем, самая-то глубь души моей, писал он княгине Витгенштейн, не возмущаема, потому что в ней есть разумная преданность воле Божией. Куда как хорошо жить в Боге! восклицает он. От Него душа заимствует неизменяемость и довольство среди непрестанного волнения мнений и дел житейских и среди огорчений, производимых неудачами и обманчивостью наших расчетов и надежд» ³⁷⁵). Эта преданность воле Божией и поддерживала в арх. Порфирие энергию, необходимую для продолжения его ученых работ, даже и в то время, когда он, по собственному его признанию, был «удручен под тяжестью креста» ³⁷⁶). В это время им были приготовлены к печатанию описание трех путешествий: по Синаю и Египту, рассуждение о загадочных письменах на утесах синайских и изложение вероучения, богослужения и церковных правил египетских христиан коптов ³⁷⁷), написано несколько отчетов об ученых и художественных занятиях нашей духовной миссии в Иерусалиме за истекшие годы³⁷⁸), составлен сборник молитв для сестер Крестовоздвиженской общины ³⁷⁹) и выполнены и многие другие ученые поручения, снискавшие арх. Порфирию благоволение и покровительство высочайших особ, напр., великого князя Константина Николаевича, великих княгинь Елены Павловны, Марии Николаевны ³⁸⁰) и государыни императрицы Марии Алексан-

³⁷³) Богосл. Вести. 1904, IX, 114; Книга бытия моего, VII, 74—75. ³⁷⁴) Богосл, Вести. 1904, IX, 122. ³⁷⁵) Богосл. Вести. 1904, X, 241. ³⁷⁶) Там же, IX, 121. ³⁷⁷) Книга бытия моего, VII, 17, 70.³⁷⁸) Там же, 13. ³⁷⁹) Там же, 21. ³⁸⁰°) По ее поручению, написаны «указание художникам русским при посещении св. горы Афонской» (Книга бытия моего, VII, 153) и его работы об иконописных подлинниках Дионисия Фурно-Аграфиота. (Там же 159—163, 170).

— 86 —

дровны ³⁸¹) и почетное избрание в члены Императорского археологического общества ³⁸²).

Близостью и вниманием названных сейчас лиц нашего царствующего дома и особенно из них благосклонностью к нему великой княгини Елены Павловны и великого князя Константина Николаевича, арх. Порфирий обязан прежде всего и главным образом своему другу светлейшей княгине Е. П. Витгенштейн, урожденной Эйлер, фрейлине великой княгини Елены Павловны. Эти высокие знакомства имели лотом громадное влияние на дальнейшую его карьеру. Великая княгиня Елена Павловна приблизила к себе арх. Порфирия, избрала его даже своим духовником, который написал для нее специально исповедь на французском языке ³⁸³), давала ему неоднократно ученые и литературные поручения ³⁸⁴), приглашала к себе в Ораниенбаум для поправления здоровья, предоставляя ему, вместо «лаврской темницы», свой чудный дачный «эдем» ³⁸⁵), «беседовала с ним откровенно по многим вопросам религии и жизни церковной на православном Востоке и принимала участие в судьбе его ³⁸⁶), когда в Петербурге к нему относились с предубеждением митрополит, князь Горчаков и граф Толстой. Что же касается знакомства с великим князем Константином Николаевичем, то оно послужило причиною его нового путешествия на любимый Восток с научными целями и на довольно продолжительное время.

После назначения начальником миссии в Иерусалиме епископа мелитопольского Кирилла, в Петербурге желали находящемуся не у дел ученому архим. Порфирию дать место настоятеля при нашей миссии в Афинах. Посланник наш в Константинополе Титов убеждал арх. Порфирия принять это назначение, говоря: «вы нужны грекам, как человек образованный многосторонне; вы можете путешествовать по Греции и дополнять ваши сведения о христианском Востоке». Но он решительно отказался

³⁸¹) «Неумолимая судьба уже приблизила меня к Великим, пишет арх. Порфирий княгине Витгенштейн 20 февраля 1858 г., Александр, Мария, Елена, Константин и Мария—вот пять ярких звезд» (Богосл. Вести. 1904, X, 246).³⁸²) Книга бытия моего, VII, 52. ³⁸³) Там же, 59. ³⁸⁴) Там же, 21. ³⁸⁵) Там же, 16, 18—20, 28, 37, 73; Богослов. Вести. 1904, IX, 120,127; X, 242. ³⁸⁶) Книга бытиям сего, VII, 99; Богослов. Вести. 1904, X, 245; IX. 127.

— 87 —

туда ехать добровольно и уступал лишь приказанию, заявляя прямо, что он поедет туда «печальный, грустный, истерзанный» ³⁸⁷). Московский митрополит Филарет возбудил было ходатайство в азиатском департаменте о назначении арх. Порфирия в Константинополь в качестве настоятеля нашей посольской церкви ³⁸⁸), и последний охотно принимал это место, но ему сюда предпочли другого³⁸⁹). Неожиданно трудный вопрос о судьбе архимандрита Порфирия Успенского уладился сам собою и к общему удовольствию.

В 1857 году, по поручению великого князя Константина Николаевича, был отправлен в Иерусалим В. П. Мансуров для собирания разных сведений, которые могли бы быть полезны русскому обществу пароходства и торговли, при устройстве правильного и сколь возможно частого перевоза поклонников из России к святым местам Палестины³⁹⁰). Ознакомившись на месте с нуждами наших паломников св. мест и деятельностью арх. Порфирия в Иерусалиме в этом направлении, во время двукратного там пребывания, Б. П. Мансуров в особой записке его Императорскому высочеству дал, как мы уже знаем из выше приведенных из нее цитат, весьма одобрительный отзыв о деятельности и личности арх. Порфирия. Этот лестный отзыв и доходившие до великого князя одобрительные о нем слухи от великих княгинь побудили его дать поручение арх. Порфирию написать записку о наших действиях на Востоке и особенно в Иерусалиме с указанием желательных мер ³⁹¹). В 1858 году 6 января поручение великого князя было исполнено ³⁹³), и оно решило судьбу арх. Порфирия.

В том же году в феврале месяце великий князь Константин Николаевич в особом заседании 24 числа, на котором присутствовали князь Горчаков, Брок, Норов, синодальный обер-прокурор, директор азиатского департамента Ковалевский и Мансуров, решил между разными другими вопросами, клонившимися к улучшению быта наших паломников, отправить на Восток временную экспедицию во главе с Б. П. Мансуровым и в число ее

³⁸⁷) Там же, 69—70; Там же, IX, 109. ³⁸⁸) Книга бытия моего, VII, 96. ³⁸⁹) Там же, 94, 95,107,157. ⁸⁸⁰) Там же, 125.³⁸¹) Книга бытия моего, VII, 125. 39 ³⁸²) Там же, 145.

— 88 —

членов включить и арх. Порфирия ³⁹³). Это решение последний принял с радостью: «И так я поеду на Восток. Слава Богу! Благодарение великому князю! Спасибо Мансурову» ³⁹⁴). Но по обстоятельствам Б. П. Мансуров должен был отправиться на время в Париж, а арх. Порфирий, в ожидании его, вынужден был некоторое время прожить без дела в Одессе ³⁹⁵). Это побудило последнего предпринять второе путешествие по св. Афонской горе до того времени, когда экспедиция Б. П. Мансурова прибудет в Константинополь и когда ему представится возможность присоединиться к ней.

Относительно путешествия арх. Порфирия в указе Св. Синода говорилось: 1) что он «с набожными и учеными целями и для взятия из Иерусалима оставшегося там его имущества и библиотеки» отравляется на Восток сроком на один год, 2) что он «соберет ученые сведения о церковной архитектуре и живописи с присовокуплением описания церковных утварей, библиотек и: архивов» и что «в Египте возобновит свои сношения с коптским духовенством, которого внимание к церкви нашей привлек в прошедшую свою поездку», 3) что ему дается в качестве послушника воспитанник Петербургской духовной семинарии Благовещенский и 4) что ему к получаемым окладам из духовно-учебных капиталов на путевые издержки назначить 1500 р., а воспитаннику Благовещенскому ³⁹⁶) 750 р.» ³⁹⁷).

³⁹³) Там же, 155. ³⁹⁴) Там же, 157. «День этот был у меня день Божий, радостный». (Арх. Порфирий. Второе путешествие по св. горе Афонской, стр. 3 М. 1880,) ³⁹⁵) Книга бытия моего, VII, 164. Н. А. Благовещенский состоял в это время при арх. Порфирие в качестве рисовальщика с натуры и старинных художественных предметов, чтеца при сличении рукописей с печатными книгами, изредка даже переписчик ас рукописей и заслужил своим «поведением и послушанием» полное одобрение своего «старца» Книга бытия моего, VII, 175, 188). Сам г. Благовещенский оставил по себе память в литературе книгою: «Среди богомольцев. Наблюдения и заметки во время путешествия по Востоку» (2 изд. Спб. 1872 г.), написанною не без литературных достоинств, но тенденциозно—с целью осмеять внутренний монашеский быт святогорцев. Книга эта пришлась по вкусу светской читающей публике и выдержала с успехом два издания, но принесла обитателям Афона, радушно принимавшим в своих монастырях автора книги и арх. Порфирия, бесспорно делившегося и своими наблюдениями и знанием жизни монастырской на Св. Горе с своим спутником, не мало обидных огорчений, вызвавших в свое время протест даже в печати. Книга Н. Благовещенского, дополняющая во многом сведения арх. Порфирия о путешествиях его по Востоку в это

89 —

8 мая 1858 года простился арх. Порфирий с северною столицею такими словами: «Прощай, Питер, ты бока мне вытер» ³⁹⁸) и через Москву, Харьков, Елисаветград, Николаев и Одессу направился в Константинополь. После краткой остановки здесь для свидания с посланником нашим А. П. Бутеневым, патриархом вселенским Кириллом, патриархом иерусалимским Кириллом, начальником Халкинской богословской школы митрополитом Константином Тибалдо и с синайским архиепископ Констанцием на острове Антигоне, 21 мая на австрийском пароходе Стамбул выехал в Солунь, а оттуда на лошадях, посетив на пути монастырь св. Анастасии Узорешительницы и епархиальный город Ериссо, с своим спутником прибыл 1 июля на св. Афонскую гору в Есфигменский монастырь³⁹⁹), стоящий почти на границе Македонии. Из Есфигмена арх. Порфирий направился в Руссик, в котором на этот раз прожил с 25 июля по 9 октября, с выездом из него на три дня (с 7 — 10 августа) для осмотра юго-западной стороны Афона, т. е. хребта Моливдуба, Ставролакка, развалин Франкокастра, Андрониковой башни и острова Мульяни, оттуда в половине октября ездил в Карею, чтобы посмотреть на художественные работы Севастьянова, проживавшего в русском Андреевском ските и занимавшагося снятием прорисей с фресок Панселина в Протатском соборе. От 18 октября из Карей мы имеем письмо арх. Порфирия к княгине Витгенштейн, в котором он так описывает свое душевное состояние на Афоне в это время: «Пока мне хорошо здесь. Здоровье мое надежно. Меня греют два солнца—видимое и невидимое. Все силы души моей настроены ладно. Скуки я не знаю, врагов простил, друзей люблю, на людей не надеюсь, на

время, бесспорно набросила некоторую тень и на личность арх. Порфирия, отплатившего неблагодарностью за радушный прием и многочисленные весьма обязательные услуги старцев и простых иноков... К глубокому сожалению, в памяти насельников Св. Горы арх. Порфирий и его спутник Благовещенский Н. А. отожествляются и все, что находится в книге последнего, приписывается и арх. Порфирию, о котором и доселе можно слышать на Афоне отзывы не вполне благосклонные и даже обидные для памяти этого почтенного труженика науки... ³⁹⁷) Книга бытия моего, VII, 168—169. ³⁹⁸) Второе путешествие по св. горе Афонской, стр. 3. Там же, 12—28; Книга бытия моего, VII, 173.

— 90 —

Бога уповаю и молюсь Ему пламенно, а делом своим занимаюсь усердно: изучаю резьбу, ваяние, зодчество, иконописание и церковное пение, а более читаю старинные книги, писанные на кожах»⁴⁰⁰). Под влиянием внимательного осмотра живописи в Карейском соборе, чтения рукописей в библиотеках Руссика и в пределе св. Предтечи при Протатском соборе, арх. Порфирий знакомит далее свою корреспондентку с результатами своих открытий в области греческого церковного пения и изучения текстов Священного Писания в цельном его виде.

Из Карей арх. Порфирий перебрался в Кутлумуш 24-го октября и пробыл в нем до 21-го ноября, оттуда поехал в Ивер, но по дороге останавливался в ските св. Пантелеймона, чтобы узнать, «когда и кем основан был этот укромник, в каком состоянии он находится ныне и есть ли в нем что-либо замечательное»⁴⁰¹). Художественные и научные занятия в Ивере, продолжавшиеся до 25 февраля, на этот раз сопровождались счастливым открытием 16 бесед патриарха Фотия и в числе их особенно интересных двух его бесед по случаю нашествия Россов на Константинополь. При этой находке, арх. Порфирий, по собственному признанию, «пришел в такой восторг, что все существо его взыграло от радости. И было чему радоваться! прибавляет он. Ведь мне, искавшему многоценных перлов на Востоке, попались два бриллианта, о которых редко кто знал, а многие, весьма многие, и не слыхали, и которые я желал найти и желал так, что, после открытия их, не захотел бы и слыть

⁴⁰⁰) Богослов. Вести. 1904, X, 247; Книга бытия моего, VII, 184. Под 5 числом августа месяца арх. Порфирий в дневнике о своем душевном состоянии пишет следующее: «Я расцвел на Афоне. Разные познания, как радужные лучи света, просвещают мою восприимчивую душу. Красоты здешней природы чаруют и обогащают мое воображение. Строгое и правильное житие святогорских подвижников назидает и исправляет меня окаянного. Соборные молитвы их, как волны, поднимают мою душу к небесам. Пища моя и питие мое здесь приправляется чистейшим горным воздухом и живительною теплотой света. Мне кажется, что я питаюсь более лучами солнца и луны, чем произрастениями земли. Афон — мой рай. Здесь я блажен муж: на совет нечестивых не хожу и на пути грешных не стою» (Книга бытия моего, VII. 176—177.

— 91 —

более счастливою случайностью в сем мире Божием» ⁴⁰¹). Этими драгоценными находками тотчас же из Ивера поделился арх. Порфирий с княгиней Витгенштейн и обер-прокурором Синода графом А. П. Толстым. Оба письма отправлены 1 января 1859 года ⁴⁰²).

С 4 февраля по 26 марта арх. Порфирий провел время в Карее в конаке русского Пантелеимоновского монастыря, продолжая снова изучать живопись Панселина и современную афонскую живопись, знакомился у местных зографов с техническими терминами иконографии, которые затрудняли его, при переводе на русский язык Ерминии Дионисия Фурноаграфиота. Перевод этой Ерминии здесь же был и окончен ⁴⁰⁴).

Из Карей арх. Порфирий отправил письмо обер-прокурору Св. Синода с напоминанием о вознаграждении его спутника Благовещенского ⁴⁰⁵) и об «острочке, пребывания на Востоке на пять месяцев, с 26 мая по 26 октября», о чем просил он, еще в бытность свою в Иверском монастыре, 31 января 1859 года. В этом прошении мотивы отсрочки изложены им в таком виде: «В области ведения и изящных искусств, воспринятых святою церковью, многое исследовано мною, вновь узнано, соображено и возведено на степень начал православия, которых уяснением условливается благотворность многосторонней деятельности духовенства в кафолической церкви. Но некоторые исследования, сведения и соображения мои о действующих в этой церкви силах веры, слова или школы, права и искусства, должны быть переверены и дополнены, как на св. Горе Афонской, так и в других указанных мне Св. Синодом местах. А для совершенного окончания сего занятия, к которому присоединено особенное дело мое в Египте, не достает у меня времени, назначенного мне в этот раз для пребывания на Востоке» ⁴⁰⁶).

Из Карей арх. Порфирий перебрался в Руссик после

⁴⁰¹) Книга бытия моего, VII, 186. ⁴⁰²) Книга бытия моего, VII, 190—191. ⁴⁰³) Там же, 195; Богослов. Вестн. 1904, X, 250—252. ⁴⁰⁴) Книга бытия моего, VII, 201. ⁴⁰⁵) Арх. Порфирий ходатайствовал для г. Благовещенского о вознаграждении в количестве 120 полуимпериалов (Книга бытия моего, VII, 188, 201) и его ходатайство было уважено (Богослов. Вестн. 1904, X, 259). ⁴⁰⁶) Книга бытия моего, VII, 198, 201.

— 92 —

4 марта и 16 числа того же месяца на брацере «Святый Митрофан» с своим спутником и монахом Никоном отправился, при попутном ветре, в Сикийскую пристань. Отсюда на мулах он поехал в город Солунь, в котором на этот раз прожил восемь дней, изучая древние солунские храмы и памятники ваяния и живописи. Из Солуня была предпринята научная поездка в село Перестери ⁴⁰⁷). «Я отправляюсь из Солуня, писал арх. Порфирий княгини Витгенштейн от 22 марта 1859 г., в метеорские монастыри. Говорят, что они построены на столпообразных утесах, отдельно высящихся среди поля, и что туда всех поднимают в сетях. Полечу туда орлиным полетом. Любопытно и приятно увидеть новое небо, новые горы и долы и эти диковинные обители. Смертельно хочется, хоть несколько раз в жизни, подобно птичке, трепетать в сетке, которую будут втаскивать на высоты, измеряемые 30 и 40 саженями и в то же время молиться Святому Крепкому... После богомолья в Метеорах я заеду в Олимпийский монастырь. Если обстоятельства позволят мне видеть древнюю обитель, полюбоваться красотами Темпейской долины и взойти на вершину фессалийского Олимпа, где уже не дуют ветры и не сглаживают заветных слов, кои благочестивый и отважный путник чертит там на жертвенном пепле» ⁴⁰⁸).

План своего путешествия, начертанный в письме к княгине Витгенштейн, арх. Порфирий осуществил вполне. Путешествие в метеорские монастыри продолжалось с 31 марта по 8 мая, при чем в Стефановском монастыре ему пришлось отпраздновать св. Пасху, но без права принять участие в священнослужении, так как при нем не оказалось «поручительнаго письма» вселенского патриарха⁴⁰⁹). Но за исключением этого «огорчения», которое являлось результатом его собственной «опрометчивости», в общем приемом в метеорских и оссоолимнийских монастырях в Фессалии арх. Порфирий остался вполне доволен, как равно и научными результатами этого путешествия. «Во

⁴⁰⁷) Путешествие в метеорские и оссолимпийские монастыри в Фессалии в 1859 г., стр. 3—45, Спб. 1896. ⁴⁰⁸) Богослов. Вести. 1904, X, 257— 258; Путешеств. в метеор. и оссоолимпийск. мон., 2. ⁴⁰⁹) Путешествие в метеорск. и оссоолимпийские мон., 109,114.

— 93 —

всех греческих обителях, пишет арх. Порфирий в Елассонском монастыре олимпийской Богоматери, по окончании путешествия, монахи принимают меня по-братски. Такой же прием оказан мне был и в обители, о которой начинается мое слово. Это значит, что мой ангел хранитель ранее меня является там, где неудобно мне быть, и во всех вселяет доброе расположение ко мне. Пользуясь этим расположением, я внимательно обозрел приютившую меня обитель, списал все надписи в ней, рассмотрел стенную живопись, видел рукописные книги и некоторые из них купил; причем и перебелил патриаршие и царские грамоты; одним словом, сделал свое дело, как должно» ⁴¹⁰).

Путешествие в оссоолимпийские монастыри продолжалось с 9 по 24 мая, завершившись поездкой в монастырь св. Дионисия на классическом Олимпе ⁴¹¹. Желая окончить изучение Афона, арх. Порфирий поспешил вернуться на св. Гору, куда, через Солунь и Каламарию, и прибыл 6 июня ⁴¹²). Во время краткого, но приятного, после тяжелого путешествия по Фессалии, отдыха в Руссике, арх. Порфирий отправил к обер-прокурору Св. Синода графу Толстому письма с изложением результатов этого путешествия и с просьбою· о «денежном пособии» ⁴¹³).

15 июня на лодке арх. Порфирий выехал из Руссика в соседний Ксеноф, в котором пробыл до 20 числа, и перебрался оттуда в следующий за ним монастырь Дохиар на четыре дня. С 24 по 17 июля арх. Порфирий занимался в Зографе, с 17 июля до конца августа — в Хиландаре, а сентябрь месяц был посвящен им ученым занятиям в монастырях Кастамоните и Ватопеде.

⁴¹⁰) Там же, 310. ⁴¹¹) «Мы ехали к Олимпу, пишет Благовещенский, с решительным желанием подняться на самую вершину его, но этому желанию не суждено было осуществиться. Нас уверили, что до августа восход на вершину бывает почти что невозможен, — подъем крут и утомителен до-нельзя; многие овраги и пропасти засыпаны снегом, так что часто падает новый снег и заносит старые следы». Путешествие на Олимп ограничилось лишь поездкой в монастырь св. Дионисия, стоящий в одном из ущелий горы на высоте 6.000 футов. (Среди богомольцев. 2 изд., стр. 361—362). ⁴¹²) Путешеств. в метеорские и оссоолимпийские мон., 348. ⁴¹³) Там же, 338.

— 94

2 октября предпринята была поездка в Серайский или русский Апдреевский скит для вторичного свидания с Севастьяновым, 7 октября выехал отсюда в Пондократорский монастырь для научных занятий, которые продолжались до 17 октября; 17 и 18 октября арх. Порфирий провел время в малороссийском ските св. пророка Илии, 19 октября обозревал развалины Ксилургу, три дня следующие затем провел в книжных занятиях в Ставро-Никитской обители, 22 октября прибыл в конак русского Пантелеимоновского монастыря на Карее, чтобы еще раз осмотреть фрески Панселина, и 23 октября вернулся в Руссик, в котором, по его собственному признанию, провел время, «сидя у моря, поджидая хорошей погоды из Питера», до 12 января 1860 года⁴¹⁴).

«Неладно было настроение души моей пылкой, пишет о своем состоянии духа арх. Порфирий в это время. Но сердитый пыл ее умерялся самообладанием, которое у меня весьма действенно. А при самообладании продолжались и занятия мои. Я изложил половину описания путешествия моего в Фессалии по путевым заметкам своим и принимал живое участие в приискании у Афона удобнейшей пристани для наших торговых пароходов» ⁴¹⁵). Причина этого кроется в неполучении ответа на письма, отправленные 14 — 16 июня из Зографа товарищу синодального обер-прокурора князю С. Урусову с просьбами: 1) о вторичной отсрочке пребывания его на Востоке до 26 апреля 1860 года, 2) о высылке на Афон полуимпериалами 1,000 р. жалованья и 1,000 р. пенсии с 1 мая 1858 по 1 мая текущего 1859 года и 3) об определении его к должности ⁴¹⁶). В письме от 28 октября 1859 года из Руссика на имя светлейшей княгини Витгенштейн, арх. Порфирий подробно объясняет причины этого «неладного настроения своей души».

«На Востоке мне задано, пишет арх. Порфирий, дело многосложное и важное. Я исполняю его с жаром, с полным самоотвержением, неутомимо, напряженно, разумно, одолевая страхи от землетрясений, кои уже 17 раз

⁴¹⁴) Книга бытия моего, VII, 214—222; Второе путешеств. по св. горе Афонской, 29—270. ⁴¹⁵) Книга бытия моего, VII, 220. ⁴¹⁶) Там же, 2.

- 95 —

колебали Афон в бытность мою здесь. Все здешние старцы удивлены моим терпением и силою Божией, которая совершается в моей немощи. А у вас, в Петербурге, чем отплачивают мне за верную и усердную службу мою? Слушайте, чем.

«Пред отъездом на Восток мне, без просьбы моей, пожаловали 1,500 р. на издержки туда и обратно в течение одного года, а посланному со мной семинаристу дали 750 р. Оба мы были довольны этою милостью. Но за границею скоро оказалось, что нам недостанет этих денег на год по причине дороговизны во всем. Тогда я для своего товарища попросил золота на обратный путь его в Россию. Ему вновь дали малую толику, а мне не прислали ни копейки, между тем как он издержал сотни, а я тысячи (свои). Не обидно-ли это? Правда, я не просил себе пособия, но и без просьбы моей надлежало дать его по деловому такту, по простому силлогизму: «ведь, что дорого для семинариста, то не дешево для архимандрита. Где же логика? И не тяжело ли зависеть от людей, которые священствуют без философии с одним обер-прокурором.

«Властям угодно было отсрочить пребывание мое с семинаристом за границею на пять месяцев. И вот, на это время ему зачислили и прислали ту малую толику, о которой сказал я выше, а мне не пожаловали ни полушки, как будто я питаюсь воздухом и путешествую на лучах солнца. Не обидно-ли это?...

«Из Петербурга за Севастьянова замолвили доброе слово священной Общине, управляющей афонскими монастырями, а о мне и не упомянули. Не обидно-ли это? Я просил, кого надобно, исходатайствовать мне поручительное письмо царьградского патриарха к помянутой Общине. Но, как на смех, он прислал сюда письмо угостительное, прося святогорцев подчивать меня, как почетного поклонника. А это ли мне нужно? Однако и без помощи князей, на которых Бог не велел надеяться, я достигаю своих целей, потому что ангел хранитель прежде меня является в каждый монастырь и говорит о мне доброе слово душам преподобных.

«Я просил, кого надобно, исходатайствовать мне Всемилостивейшее дозволение ввезти в Одессу мою библиотеку,

— 96 —

которою наша первая миссия в Иерусалиме пользовалась в течение тести лет, ввезти мимо тамошнего цензурного комитета. А мне ответили, что министр народного просвещения не находит возможности допустить выдачу книг и даже рукописей моих без цензурного досмотра. Да кто же я? Герцен? Штраус? Вольтер? Индейский пария? Помилуйте — я человек Божий и народный, я верный сын православной Церкви и верный подданный Государя, помогавший помянутой миссии собственною библиотекою.

«Я прошу, кого надобно, выслать мне мое законное жалованье и пенсию, но и того не могу дождаться, как будто кому-то хочется, чтобы я застонал вслух всего православного мира на Востоке. Но что будет, когда стон мой изменится там в рыкание льва?

«Я напоминаю, кому надобно, что свыше повелено дать мне должностей что я не знаю, где преклонить главу свою, тогда как все черви в России имеют свои норки. А мне отвечают похвалами моим дарованиям и познаниям, как будто из них я могу сшить палатку для кочевания у ворот Лавры или Синода, и вдобавок говорят, что судьба моя требует особых соображений. Вот до чего я дожил после 30-летней усердной и верной службы Церкви!—до того, что о мне начинают думать! Посмотрим, что придумают» ⁴¹⁷).

Лица, любившие арх. Порфирия и искренно к нему расположенные, как напр. Б. П. Мансуров, княгиня Витгенштейн советовали ему «быть осторожным и снисходительным к требованиям», но арх. Порфирий в ответ от 30 октября 1859 г. восклицал: «Ах! и вы против меня, не зная, что я даром отдаю всего себя и все свое тому, о котором сказано мне, будто он желает поставить светильник мой в Севастополе ⁴¹⁸). Не умею быть более снисходительным к требованиям... и отталкивающим меня от священнослужения в России говорю: «поставьте меня в

⁴¹⁷) Богослов. Вестн. 1904, X, 259—261. ⁴¹⁸) Имеется в виду тайное намерение великого князя Константина Николаевича основать в Севастополе восточную академию и назначить в Крым арх. Порфирия начальником ее в сане епископа. Намерение, не осуществившееся на деле. (Книга бытия моего, VII, 102).

— 97 —

келии моей и не ходите ко мне, пока у меня гостит сам Бог» ⁴¹⁹).

«Лопнуло терпение мое», заметил в своем дневнике арх. Порфирий под 12 числом января 1860 года, и решился «на авось» ехать в Константинополь, а оттуда в Иерусалим «за своими пожитками и книгами». Но на пароходе, уже в виду Руссика, от капитана он получил 196 полуимпериалов, которые он так давно ожидал. «И так, восликнул арх. Порфирий, я богат. Есть с чем ехать во Святый Град» ⁴²⁰).

3 февраля арх. Порфирий покинул Константинополь, а 19 числа того же месяца «радостный» уже въезжал он в третий и последний раз в Иерусалим, где с распростертыми объятиями был встречен своими старыми друзьями— патриаршим наместником Мелетием, митрополитом Петры Аравийской, и другими членами патриаршего синода и святогробского духовенства. Холодна и сдержана была встреча арх. Порфирия с своим преемником, начальником русской духовной миссии, епископом мелитопольским Кириллом. Осмотрев в Архангельском монастыре «свои пожитки» и найдя их в целости, арх. Порфирий выразил теплую благодарность хранителям и, в знак признательности, подарил патриархии всю посуду, приобретенную им на свои средства, во время пребывания в Иерусалиме ⁴²¹).

В Палестине на этот раз арх. Порфирий пробыл пять месяцев, посвятив их занятиям главным образом рукописями в патриаршей библиотеке, в Вифлееме, в обители Саввы Освященного и в Крестном монастыре. Не были им оставлены без внимания и памятники живописи и христианского искусства во всех названных местах. О своем последнем пребывании в Палестине и в дневниках, и в письме к княгине Витгенштейн он дает самый восторженный отзыв. «В Иерусалиме я пробыл пять месяцев, пишет он 24 августа 1860 г. из Одессы княгине Витгенштейн, так долго потому, что прилежно читал тамошние древние рукописи, и одну из них переписал сполна. Перлы не скоро добываются со дна моря.

⁴¹⁹⁾) Богослов. Вестн. 1904, X, 263. ⁴²⁰) Книга бытия моего, VII, 222, ⁴²¹) Там же, 226.

— 98 —

Тамошний патриарх дал мне великолепное помещение в своем доме. Наместники его, можно сказать, лелеяли меня. Сам я тешился плодами прежних трудов своих, нашедши там в хорошем состоянии и арабо-эллинскую типографию, и патриаршее училище, и школы для мальчиков и для девочек, кои все были учреждены не без моего содействия. А говорить ли вам о сладостях духовных, благодатных, небесных, кои вкусил я у подножия Креста на Голгофе и у Гроба Господня? Говорю и об этом, потому что вы—мой друг, которому открыто мое сердце. Сладко мне было там, когда я там капелькой упадал в Источник жизни и, не сознавая ни пространства, ни времени, чувствовал в себе неиссякаемый ток вечного бытия. Сладко мне было, когда я там Спасителю молился без слов и Судии исповедывался одними воздыханиями. Сладко мне было, когда я там печальный, прискорбный, унылый, внезапно получил такую преданность воле Божией, такую твердость духа и такую неохоту к мечтам и к самодельному благополучию, что едва ли когда раздвоюсь с Богом, Который один, как сокровище благих, может дать мне все блага, и без Которого ничего не нажить мне, кроме ошибок, скорби, страха, ропота и бедствий. О, кто что ни

— 99 —

говори, а быть на святых местах и поклониться там Богу духом и истиною, отрадно, полезно, спасительно» ⁴²²).

В бытность свою в Иерусалиме, арх. Порфирий получил через нашего консула Дорогобужинова пособие в 130 полуимпериалов из Св. Синода, разрешение ввести в Россию принадлежащие ему рукописи, книги и иконы без цензурного рассмотрения от князя Урусова и дозволение отсрочить пребывание для себя и своего спутника Благовещенска на Востоке от него же ⁴²³). Неизбалованный вниманием к себе высшего начальства, арх. Порфирий эти удачи приписал, однако, не себе и своим личным заслугам, а ходатайствам за него своего «друга» княгини Витгенштейн. «Вы—не помеха мне ни в чем, писал ей из Одессы 23 августа арх. Порфирий, и добра от вас я видел не мало. Не знаю, как удалось вам переменить отношения ко мне некоторых столичных сановников, неблагоприятные на благоприятные, а удалось ⁴²⁴). С той поры как в вашем тереме раздались мои жалобы, дела мои стали лучше. Пересылка моих денег пошла исправнее. Пособие щи путевые издержки мои дано. Государь разрешил мне ввести мою библиотеку в Одессу без цензурного рассмотрения, и она уже здесь. Теперь я утешен, ободрен, силен. Остается установить мое местопребывание, устроить союз мой с нашею церковью, дать простор моей деятельности, поощрить меня говорить умам и сердцам, предоставит мне случаи, поводы, побуждения к усовершению себя в искусстве из искусств, т. е. в управлении душ, по уставу царства Бо-

⁴²²) Богослов. Вести. 1905, IV, 694—695; Книга бытия моего, VII, 274—275; Сн. 226—228. ⁴²³) Книга бытия моего, VII, 270—271, 272, 274. ⁴²⁴) «Охота вам связываться с сиятельными чиновниками, писал арх. Порфирий княгине Витгенштейн из Иерусалима 7 апр. 1860 года, очевидно, мало веря в успех ее заступничества. Они учтивы с вами, но меня едва ли простят за то, что мои вопли раздались в великокняжеских чертогах. Ваша большая доброта причинила мне маленькое зло. Но я прощаю вас. Будьте спокойны, только вперед не -показывайте моих писем ни фарисеям, ни книжникам. Вам ли помочь мне своим ходатайством пред ними, когда мне суждено служить ближним моими страданиями? Пусть ни вас, ни меня не огорчают вот такие слова их: «bureaucratie est une grande puissance en Russie, et il n’est pas facile de satisfaire tous les désirs de pauvre Archimandrite» (Богослов. Вести. 1905, IV, 691).

—100 —

жия, и помочь мне передать свету собранные мною на Востоке перлы, крины, грозды, колосья. Я люблю науку, чту искусства, прошу дела, хочу славы. Пусть же поймут и оценят меня, нет не меня, а Божии дары и Божии силы во мне. Впрочем, да будет воля Божия во всех, во мне и во всем» ⁴²⁵).

Из Иерусалима арх. Порфирий вернулся 12 августа прямо в Россию в· Одессу. Возвращение это в отечество для нас не вполне понятно: поставленные задачи научные и дипломатические не были еще выполнены во всем предначертанном объеме; в денежных средствах арх. Порфирий особенной настоятельной нужды в это время не ощущал; здоровье его по-видимому находилось в удовлетворительном состоянии. Остается предположить, что его привлекла в Одессу забота о своих «пожитках», или, вернее, о своем драгоценном детище — о библиотеке рукописей и Книг с старинными иконами, высланной в Россию и требовавшей более или менее падежного приюта до той поры, когда ясно определится постоянное место жительства ее владельца. Поэтому лишь только была водворена эта библиотека в помещении одесского владыки, как 16 сентября 1860 года арх. Порфирий на имя обер-прокурора графа Толстого отправляет прошение с выражением «желания окончить свои занятия на Афоне в течение трех месяцев» ⁴²⁶). Из прошения от 17 марта 1861 года к тому же графу Толстому мы узнаем, что планы арх. Порфирия в это время были гораздо шире, чем трехмесячное путешествие по Афону: он намеревался побывать еще и в Египте. «Святейший правительствующий Синод наш в 1858 году поручил мне, говорится в этом последнем прошении, между прочим, возобновить сношения с коптским духовенством в Египте. Исполнение сего поручения долго отстраняемо было другими обязательными трудами моими на Востоке. Но я не терял его из вида и, воспользовавшись новым отпуском за границу, данным мне в конце прошлого года (т. е. 1860 г.), решился съездить в Египет для свидания с коптским владыкою и для дружеских переговоров с ним о возоб-

⁴²⁵) Богослов. Вести. 1905, IV, 694; Сн. Книга бытия моего. VII, 278. ⁴²⁶) Книга бытия моего, VII. 277.

—101 —

новлении союза управляемой им египетско-эфиопской церкви с православно-кафолическою церковью, и о месте и титуле, кои он мог бы иметь, становясь в ряд православных иерархов. Эта решимость моя усилена была надобностью пересмотреть рукописи патриаршей и Синае-джуванийской библиотеки в Каире и деловые кодексы александрийских патриархов, и поправить мое здоровье, расстроенное на суровом Афоне, где истощила меня лихорадка, троекратно возобновлявшаяся в прошлом году» ⁴²⁷). 26 октября было получено разрешение на трехмесячный отпуск за границу, а 18 ноября арх. Порфирий писал о своем путешествии в дневнике так: «завтра я на пароходе отправляюсь в Константинополь, а оттуда поеду сперва в Египет, потом на Афон» ⁴²⁸).

После остановок в Константинополе (21— 30 ноября), в Смирне (2—6 декабря), Бейруте (с 10—12 декабря) и однодневной стоянки в Яффе, откуда было написано им письмо в Иерусалим к епископу мелитопольскому Кириллу с просьбою о посылке в Каир переводчика нашей миссии Фадлаллы Саруфа на десять дней, для ведения через него переговоров с коптским патриархом ⁴²⁹), арх. Порфирий 14 декабря прибыл в Александрию, а 24 того же месяца был уже в Каире и остановился в местной православной патриархии на временное свое пребывание. Коптский владыка Кирилл, хорошо знакомый с арх. Порфирием по его путешествию в 1850 г. в монастыри св. Антония великого и Павла Фивейского, прослышав о приезде его в Каир, на другой день праздника Рождества Христова сделал ему визит и тем вынудил его отдать ему визит на третий день праздника, при весьма торжественной обстановке. В оба эти свидания арх. Порфирия с коптским патриархом разговора по существу не было, так как арх. Порфирий ожидал приезда желательного для него переводчика из Иерусалима, в котором ему, однако же, было отказано, не смотря даже на повторение этой просьбы из Каира. Но

⁴²⁷) Александрийская патриархия. Сборник материалов, исследований и записок, относящихся до истории александрийской патриархии, ч. I стр. 385, Спб. 1898. ⁴²⁸) Книга бытия моего, VII, 278. ⁴²⁹) Там же, 296 Александрийская патриархия, 385—386, 411—412.

— 102 —

планам арх. Порфирия относительно соединения коптской церкви с православною не суждено было осуществиться на деле.

Во время обозрения критской школы, по приглашению патриарха коптского Кирилла, 29 декабря, простудились оба— хозяин и гость арх. Порфирий. Последний, однако же, отделался легким недомоганием и 8 числа генваря 1861 года переехал даже в Джуванию для рассмотрения хранившихся здесь синайских рукописей, а коптский патриарх Кирилл занемог тяжко и 18 января скончался. «Суждено мне было возобновить наши сношения с коптами, замечает свидетель описанных событий арх. Порфирий, но не суждено возобновить союз их с нашею церковью ⁴³⁰). Впрочем, я думаю и надеюсь, что это важное дело будет продолжено потом св. Синодом чрез других просвещенных и ревностных деятелей духовных»⁴³¹).

⁴³⁰) Иначе посмотрел на задуманное дело соединения коптов и в то же время армян с православною церковью митрополит московский Филарет, найдя в рассуждениях и поступках арх. Порфирия много ошибочного. По поводу кончины коптского патриарха Филарет, митр. московский, заметил: «не от затруднений ли избавлен Св. Синод тем, что мнимое миротворство архимандрита Порфирия пресечено, и это не преосвященным Кириллом (мелитопольским, не давшим переводчика Фадлаллу Саруфа), но провидением Божиим, пресекшим жизнь коптского патриарха и разрушившим надеркду архимандрита Порфирия» (Арх. Савва. Собран. мнений и отзывов Филарета, митр. москов. и колом., по учебным и церковно-государств. вопросам, т. дополи., стр. 559 — 569). Последующия события однако же показывают, что «миротворство» архимандрита Порфирия не было совершенно безрезультатно. Коптская церковь, как нам известно, не прочь была снова поднять вопрос о соединении с православною церковью в семидесятых годах истекшего столетия, по наша дипломатия в это время уклонилась от решения его. Не лучшего мнения, впрочем, был митрополит Филарет и относительно бесед арх. Порфирия с армянским епископом Григорием по вопросу о соединении армянской церкви с православною (Там же, 556—557). Любопытный взгляд высказал по этому поводу московский святитель и на личность арх. Порфирия. «Очень вероятно, писал м. Филарет 11 мая 1861 г. в Св. Синод, что проекты арх. Порфирия и теперь уже не тайна для Востока. И усиленно дружась с неправославными, молясь у престола армянской церкви, слушая у коптского патриарха, вместе с пением стихов из литургии, пение французского сонета, предо православными Востока не представляет ли он в своей особе российской церкви в смутном виде?» (Там же, 561—562). ⁴³¹) Александрийская патриархия. Сборн. матер., исследов. и записок, относя-

— 103 —

Окончив занятия рукописями в Джувании и в патриархии (с 17 по 21 февраля), арх. Порфирий выехал в Александрию для осмотра местных христианских катакомб, где прожил до 8 марта, а затем на австрийском пароходе «Италия» отправился на короткое время в Константинополь, чтобы оттуда к Пасхе попасть на Афон, куда и прибыл 22 апреля, в великую субботу ⁴³²). Цель его приезда сюда в настоящий раз главным образом клонилась к тому, чтобы осмотреть не виденные им дотоле скиты и кельи. «Во многих из них, говорит арх. Порфирий, есть маленькие церкви, даже старинные. Не останешься в накладе, если побываешь в этих кельях. В иной продадут тебе рукопись старинную, даже очень хорошую и надобную для расширения точных знаний; в другой увидишь старинные иконы и снимки с стенных изображений; в третьей посмотришь, как пишут образа афонские иконописцы» ⁴³³).

Путешествие по св. Горе из Руссика арх. Порфирий начал 29 апреля с Карей: здесь он обозрел келью иконописца иеромонаха Макария, келью монаха Дионисия Фурноаграфиота близ Протатского собора, принадлежавшую в данное время монаху Meлетию, келью иконописцев Иоасафеев, уяснивших ему значение многих технических названий греческой ерминии, и внимательно еще раз пересмотрел стенописи в Протатском соборе, приписываемые художнику Панселину. Из Карей арх. Порфирий совершил поездки в Каракалл, в Лавру пр. Афанасия Афонского и в Ивер и вернулся обратно на Карею. Побывав затем в русском ските св. Андрея Первозванного и закончив свои «напряженные» научные разыскания книжные и художественные, 26 июня вернулся обратно в Руссик на отдых и для того, чтобы навсегда уже проститься с дорогим ему Афоном ⁴³⁴).

Скитальческая жизнь на чужбине в конце концов прискучила арх. Порфирию и его потянуло на родину, на отдых и покой. Неизвестность будущего и неопределенность положения относительно места службы тревожили его, но те-

щихся до истории александр. патр., I, 385—401; Книга бытия моего, VII 300—347; См. Арх. Саввы. Собран. мнений и отзыв. м, Филарета, том дополнит., 556—562. ⁴⁸²) Книга бытия моего, VII, 362—372. ⁴⁸³) Там же_;373; Второе путешеств. по св. горе Афонской, 376. ⁴⁸⁴) Книга бытия моего VII, 273—388.

— 104 —

перь, после целого ряда испытаний, он смотрел вдаль грядущего спокойно и был готов на все. Под влиянием такого душевного состояния вылилось из под его пера замечательное письмо к княгине Витгенштейн.

«Полагаю, что я долго не увижусь с вами, писал арх. Порфирий из Руссика 28 июня. Меня хотят остановить в Одессе до окончания моих ученых занятий. Пусть будет так! Мне ведь хорошо, и везде вы присущи моей душе.

«С нетерпением ожидаю предписания о водворении моем в Одессе.

«Надоело мне странствовать по свету и жить между кочегарами ада. Надоело докучать начальству об указании мне пристанища, и невыразимо тяжело напоминать ему, что и над ним есть суд верховный — суд первосвятителей восточной церкви.

«Теперь и сам не свой. Как бы ни поступили со мною, я готов на все, готов ходить в цепях, погаснуть в затворе, светить миру, наслаждаться свободою духа. Правда, в этой готовности, или решимости моей есть нечто раскаленное и жесткое, но эта примесь со временем остынет и размягчится под влиянием благодати и разумной воли, как лава огнедышущей горы стынет и мякнет под влиянием теплосвета и дождя, так что впоследствии производит из себя мураву, цветы, маслины, грозды, кипарисы» ⁴³⁵).

Однородное по содержанию и в тот же день отправлено было «письмецо» и на имя обер-прокурора Св. Синода графа А. П. Толстого ⁴³⁶).

15 июля 1861 года арх. Порфирий, сказав: «Прощай благодатный Афон. Более не увижу тебя, но все лучшее твое уношу с собою» ⁴³⁷), через Солунь, Воло, Смирну и Константинополь направился в Одессу, куда и прибыл 13 августа, остановившись в гостинице, но не в архиерейском доме, «где не на чем спать, где капли воды не подадут служки и где много других неудобств» ⁴³⁸). До Петербурга арх. Порфирий добрался 22 октября и нашел себе приют 28 числа «в просторной и теплой квартире лаврского эконома» ⁴³⁹). Здесь из письма обер-прокурора Св. Синода, не

⁴³⁵) Богослов. Вестн. 1905, IV, 697—698. ⁴³⁶) Книга бытия моего, VII 333 ⁴³⁷) Там же, 389. ⁴³⁸) Там же, 390. ⁴³⁹) Книга бытия моего, VIII, 1.

— 105 —

заставшего его в Константинополе, он не без удовольствия узнал, что «Святейший Синод ценит вполне его заслуги и предполагает устроить самым достойным образом его служение в России после долгих и многоплодных ученых его путешествий» ⁴⁴⁰). Впрочем, на деле арх. Порфирий скоро же убедился, что «в Питере мягко стелют, но жестко спать»⁴⁴¹), и что ему целых три года еще пришлось томительно ожидать перемены в своей судьбе к лучшему, и в конце концов устройством ее он был обязан не обер-прокурору Св. Синода Толстому, «много обещавшему и ничего не сделавшему» для него ⁴⁴²), и даже ни его преемнику А. II. Ахматову, а своим личным достоинствам—языковедению и землячеству с киевским митрополитом Арсением.

Услугами арх. Порфирия в Петербурге в течение с лишним трех лет, с конца 1861 г. по начало 1865 года, пользовались и Св. Синод, и особы царствующего дома и высокопоставленные лица, когда требовались научные справки или компетентные специальные суждения по вопросам археологии, палеографии и т. п. Так, в 1862 году он представил свое заключение о «Руководстве к церковному живописанию» ⁴⁴³), сверив его с подлинником иеромонаха Дионисия Фурноаграфиота и сделав в нем не мало исправлений, в виду отступлений, которые допустил Дидрон, обнародовавший это руководство. Это поручение выполнено, по желанию великой княгини Марии Николаевны, председательницы Академии художеств ⁴⁴⁴). — В том же году, по повелению государыни Императрицы Марии Александровны, арх. Порфирий должен был дать свое мнение о достоинстве четвероевангелия, писанного на пергамене в 1272 году и подаренного ее величеству Иаковом, патриархом александрийским ⁴⁴⁵). Для государыни было писано и другое сочинение: «Священное писание у хри-

⁴⁴⁰) Там же, 4. ⁴⁴¹) Там же, 7. ⁴⁴²) Там же, 23. ⁴⁴³) Арх. Порфирий напечатал этот свой труд под заглавием: «Ерминия или наставление в живописном искусстве», составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурно-Аграфиотом 1701 — 1733. (Труд. Киев. дух. Акад. 1868, II, 269 — 315; III, 529 — 570, VI, 494 — 563; XII, 355-445). ⁴⁴⁴) Книга бытия моего, VIII, II, 15, 23, 33. ⁴⁴⁵) Там же, 18—19.

—106 —

стианских женщин» ⁴⁴⁶).—В течение «шести недель» была составлена записка под названием: «Восток христианский— церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней», которую поручил написать ему новый обер-прокурор Св. Синода А. П. Ахматов, в виду начавшихся в это время сближений этой церкви с нашею православною через посредство епископа мелитопольского Кирилла, начальника нашей миссии в Иерусалиме ⁴⁴⁷). В связи с этим поручением находится и другая его записка под названием: «Участие России в судьбе Абиссинии» ⁴⁴⁸). Тому же обер-прокурору была представлена записка с мнением о Синайской рукописной Библии, переданной Тишендорфу для напечатания в Лейпциге ⁴⁴⁹). Библия эта потом была напечатана в том же году в количестве 300 экземпляров и роздана разным лицам, по назначению Его Величества. Арх. Порфирий получил от государыни Императрицы экземпляр ее «в знак внимания к просвещенной деятельности» ⁴⁵⁰).

По собственному почину и ради научной любознательности, арх. Порфирий занимался изучением греческого Профитология X в., взятого сроком на один год из Солунского монастыря Валантион-Чауш и через азиатский департамент возвращенного по принадлежности ⁴⁵¹), и вел оживленную письменную полемику с арх. Антонином Капустиным, настоятелем церкви при нашем посольстве в Константинополе, полемику, начавшуюся еще в Одессе в 1861 году, по вопросу «о пресловутом живописце ІІанселине» ⁴⁵²).

⁴⁴⁶) Там же, 32—33, 53. Издано это сочинение в Спб. в 1864 г. с прибавлением: «и библейская редкость государыни Императрицы Марии Александровны». ⁴⁴⁷) Книга бытия моего, VIII, 21—22. Напечатано это сочинение в Трудах Киев. дух. Акад. 1866, III, 305—344; IV, 556—604; V, 3— 32; VI, 142—167. ⁴⁴⁸) Там же, 29. Напечатано в том же журнале за тот же год, VIII, 415—440. ⁴⁴⁹) Книга бытия моего, VIII, 27—28, 34. Записка эта под заглавием: «Мнение о Синайской рукописи, содержащей в себе Ветхий Завет неполный и весь Новый Завет, с посланием апостола Варнавы и книгою Ермы», напечатана в Спб. 1862. Любопытный отзыв м. Филарета об этой записке см. у арх. Саввы в его «Собран. мнений и отзывов м. Филарета», т. V, ч. I, 365—373, Спб. 1887. ⁴⁵⁰) Книга бытия моего, VIII, 51. ⁴⁵¹) Там же, 36. 49. ⁴⁵²) Напечатаны эти письма в Трудах Киевской духовн. Акад. за 1867 г., X, 120—164; XI, 266—292.

—107 —

В следующие годы (1863 и 1864) таких сложных официальных поручений арх. Порфирий не имел, а поэтому и занятия избирал по своим склонностям и симпатиям. В это время его интриговала Парижская рукопись некоего Елпия Ромея о характеристических чертах лица святых, которую он настойчиво добивался получить чрез протоиерея русской Парижской церкви Васильева ⁴⁵³). Для великой княгини Елены Павловны, своей духовной дочери, он написал на французском языке Исповедь — Confession⁴⁵⁴), и в связи с этим, по ее же поручению, книгу: «Исповедь кающегося грешника», напечатанную уже в Киеве в 1866 году ⁴⁵⁵). О своих ученых занятиях этого времени арх. Порфирий пишет так: «меня затрудняет большое богатство материалов для науки, добытых на Востоке, который во время оно мыслил, говорил, писал довольно много. Едва успеваю разрабатывать эти материалы систематически. Наскучит мне, например, исследование ересей, принимаюсь за историю. Надоест она, пускаюсь в область богословия. Перестану богословствовать, начинаю сличать священные тексты древние или занимаюсь историей изящных искусств. И вот так и так время мое летит, да и меня уносит к тому рубежу, за которым уже нет времени, а есть вечность» ⁴⁵⁶).

«Мое житье, замечает он по тому же поводу в конце 1864 года, по-прежнему не завидно. Сижу я в своей келье, как затворник, и работаю, как шелковичный червячок. Мой Фотий (т. е. беседы по поводу нашествия Россов на Константинополь) печатается. Афон разрабатывается. Метеоры покоятся. Прочие занятия мои, как ребятишки подрастают. Судьба мне не улыбается. Питер все бока мне вытер. Однако, дух мой бодр» ⁴⁵⁷).

На издание научных трудов арх. Порфирия в это время отпущено из средств Св. Синода 500 рублей сер. ⁴⁵⁸)

В 1865 году 5 февраля арх. Порфирий избран Св. Синодом на вакансию викария Киевской епархии с наименованием епископом Чигиринским и утвержден государем, а 14 числа того же года была совершена и его хиротония ⁴⁵⁹).

⁴⁵³) Книга бытия моего, VIII, 40, 46—47. ⁴⁵⁴) Там же, 43, 59. ⁴⁵⁵) Там же, 57. ⁴⁵⁴) Там же, 76. ⁴⁵⁶) Там же. ⁴⁵⁷) Там же, 53. ⁴⁵⁸) Там же, 78 83. ⁴⁵⁹) Там же, III, 582; V, 200—201; VI, 310.

— 508 —

Исполнилась, таким образом, издавна лелеянная и во сне и на яву мечта арх. Порфирия быть епископом ⁴⁶⁰).

Довольно интересно для нас объяснение мотивов, по которым митрополит киевский Арсений избрал себе в помощники или «содейственники» но управлению киевскою митрополией арх. Порфирия. «Вы—язычник, сказал улыбаясь митрополит своему новому викарию. И так, будете писать письма от моего имени, кому придется писать, по-гречески и по-французски. Я приобрел себе грека и французика». По-видимому благодушно принял епископ Порфирий это откровенное признание нового своего начальника, отделавшись каламбуром: «Точно так. Я—грек, но не лукавый человек, я и французик, но не подбитый ветерком» ⁴⁶¹). И действительно, епископ Порфирий оказывал митрополиту Арсению несомненные услуги в переписке его с известным парижским священником Владимиром Гетте с восточными патриархами и др. ⁴⁶²).

Как бы там ни было, несомненно одно, что епископ Порфирий был «доволен своим назначением» ⁴⁶³). «Бог вознаградил меня, пишет епископ Порфирий своему товарищу по Академии, епископу новомиргородскому Софонию, приславшему братское и дружеское приветствие с назначением в Киев, за труды мои и за терпение мое, смею сказать, не малое. Хвала и благодарение Ему, праведному и милостивому. Я весьма доволен своею судьбою. В душе моей царит спокойствие неба. Жизнь моя течет плавно, как течет тихий Днепр. Дело у меня есть. Науке служу, как могу» ⁴⁶⁴).

Тринадцатилетний период пребывания епископа Порфирия в Киеве в сане епископа Чигиринского следует, по всей справедливости, признать самою плодотворнейшею порою «выставки христианского Востока по частям» ⁴⁶⁵), так как к этому именно времени относится большая часть издания в свет его важнейших и многотомных трудов по изучению христианского Востока ⁴⁶⁶). В это же

⁴⁶⁰) Книга бытия моего, VIII, 84. ⁴⁶¹) Там же, 104—107. ⁴⁶²) Там же, 115. ⁴⁶³) Там же, 100 ⁴⁶⁴) Там же, 8. ⁴⁶⁵) См. «перечень печатный сочинений епископа Порфирия, составленный П. А. Сырку в приложении к его книге: «Описание бумаг еп. Порфирия Успенского, пожертвованных им в Императ. Акад. Наук по завещанию», стр. 402—407, за годы с 1865—1878.

— 109 —

время для него весьма гостеприимно открыл свои страницы и академический журнал «Труды Киевской духовной Академии». Отдавшись заветной мечте—видеть в печати свои научные труды, епископ Порфирий искренне желал в этой «тихой пристани» (так они называл Киев) постоять подольше, чтобы с удобством «разгрузиться», и не без тревог и опасений относился к слухам о перемещении его куда-либо в провинцию на самостоятельную кафедру. «Жизнь моя в Киеве течет, как Днепр, тихо, без бурь, без волнений. Одно только тревожит меня, пишет он другу своему княгине Витгенштейн 7 августа 1868 года, это—не желательное перемещение куда бы то ни было. Право не хочется двинуться с места после двадцатилетнего странствования по свету, во время которого я, не по своей воле, садился на корабль едва ли не более 50 раз⁴⁶⁷). Молва, эта старая и не всегда верная газета, назначает меня то в Минск, то в Пермь. Но подобные назначения неприятны мне тем более, что у меня есть дети. В Киеве они печатаются. А в какой-нибудь глуши кто их увидит? Корабль мой вошел в тихую пристань. Пусть же он постоит тут подольше и разгрузится. Такое желание мое понятно вам, мой друг, когда и вы, по собственному опыту, знаете, как сладко домоседство, после долгого и не легкого странствия и проч.» ⁴⁶⁸).

В интересах науки, с целью отыскать для себя «мирный приют» и «теплое местечко», он предпринимал нарочито путешествие на родину в Кострому в 1872 году, чтобы, отпросившись на покой, потом «в уединении сослужить иную службу святой церкви нашей» ⁴⁶⁹). «Мое усердное служение церкви, царю и отечеству, говорит еп. Порфирий в начале семидесятых годов, никогда не отягощало меня. Но в глуби души своей я всегда сознавал стремление к успокоению от всех служебных дел к созерцательной жизни и к занятиям ученым. Это стремление усилено было во мне долгом познакомить многих и многих с христианским Востоком, который изучал я и изучил в

⁴⁶⁷) Епископ Порфирий точно подсчитал число своих плаваний и определил их цифрою 46. (Книга бытия моего, VII, 393). ⁴⁶⁸) Книга бытия моего, VIII, 119, 319. ⁴⁶⁹) Там же, 319.

— 110

течение многих лет, по поручениям высшего начальства моего. Решаясь исполнять сей долг, я думал, где бы лучше мне водвориться для покоя и, вспомнив свою родину, подумал побывать там и приискать себе теплое местечко» ⁴⁷⁰). Такого «места успокоения на милой родине» однако, не нашлось, и епископ Порфирий вернулся в Киев «ни с чем», или вернее, «с мыслию искать себе другого места для покоя», ⁴⁷¹), которое он и наметил было в 1874 году в управляемом им Златоверхо-Михайловском монастыре, в особом деревянном доме, построенном на собственный счет в настоятельском саду, но с тем, однако же, что, по смерти его, дом этот поступает в собственность монастыря ⁴⁷²). Св. Синод, почему- то, не уважил просьбы еп. Порфирия и указал ему предположенную постройку произвести в Феофании, загородной даче викарного епископа, которую, но отдаленности от Киева (14 верст), не нашел в это время удобным для себя местом жительства ⁴⁷³). Этот «обидный» и непонятный для него отказ Св. Синода еп. Порфирий принял за указание на то, что «что нет воли Божией», чтобы он успокоился от служебных дел, когда в нем сохранились все силы нужные для деятельности кипучей и широкой» ⁴⁷⁴).

В памяти киевлян и доселе хранятся о преосвященном Порфирие воспоминания, как о кабинетном труженике, книжном человеке, о святителе, хотя и не лишенным некоторых своеобразных оригинальностей во взглядах и суждениях по многим церковным и жизненно-практическим вопросам ⁴⁷⁵), но как о благоговейном совершителе церковных богослужений ⁴⁷⁶), знатоке и любителе церковного пения, заботы о лучшей постановке которого вверенной его попечению обители иногда переходили даже границы умеренности ⁴⁷⁷), как о строителе и украсителе храма Златоверхо-Михайловского монастыря и монастырских служб ⁴⁷⁸). Памятником его «врожденной любви ко всему прекрасному и охоте строиться не так,

⁴⁷⁰) Там же, 318. ⁴⁷¹) Там же, 321. ⁴⁷²) Книга бытия моего, VIII, 321. ⁴⁷³) Там же, 323. ⁴⁷⁴) Там же, 326. ⁴⁷⁵) Там же, 14,127, 223—224,260— 265, 271, 359. ⁴⁷⁶) Там же, 40, 122—126, 497. ⁴⁷⁷) Там же, 272—275,220— 221, 498, 450. ⁴⁷⁸) Там же, 240—259.

— 111 —

как строятся другие», остаются и до настоящего времени прекрасные покои викария в Михайловском монастыре, вызывающие у многих удивление и стоившие их создателю всего на всего только 3000 рублей, которые взяты им на это из сумм викариатских ⁴⁷⁹).

Не удалось, однако же, труженнику епископу Порфирию найти для себя «мирный приют» в любимом им Киеве, и волею- неволею ему пришлось еще раз «перемещаться» и на этот раз уже в сердце России, в белокаменную Москву, где он и сложил свои утружденные многоболезненные кости.

28 августа 1876 года скончался «благодетель» митрополит Арсений, с которым епископ Порфирий «мирно и благополучно прожил одиннадцать лет с небольшим» ⁴⁸⁰). На место его назначен был престарелый тверской архиепископ Филофей, аскет-подвижник и замкнутый в себя по характеру человек. С первой встречи между новым митрополитом и епископом Порфирием ⁴⁸¹) установились холодные натянутые отношения, которые послужили причиною недоверия друг к другу ⁴⁸²). Значительную долю вины в этом следует, однако же, приписать самому пр. Порфирию, странности характера и строптивые выходки ⁴⁸³) которого обращали внимание не только лиц, близко к нему стоявших в Киеве (напр., генерал-губернатора князя Дундукова-Корсакова, некоторых членов духовной консистории и др.), но и в Петербурге. По твердо установившемуся у него принципу: «Я еду, не свищу, а как наедут не спущу», ⁴⁸⁴) епископ Порфирий, как и сам сознается, имел иногда «сшибки» и с синодальным обер-прокурором и с.-петербургским, митрополитом ⁴⁸⁵), и с др. Перемещения своего из Киева куда-нибудь на другое место он поэтому мог ожидать постоянно.

31 декабря 1877 года Государь утвердил доклад Св. Синода о бытии епископу Порфирию членом московской Св. Синода конторы сверх штата, с увольнением от Чигиринской викарной кафедры и пребыванием его в московском ставропигиальном Новоспасском монастыре, который 14 декабря того же года был вверен, согласно опре-

⁴⁷⁹) Там же, 253. ⁴⁸⁰) Книга бытия моего. VIII, 361; ⁴⁸¹) Там же, 418 ⁴⁸²) Там же, 423. ⁴⁸³) Там же, 325. ⁴⁸⁴) Там же, 428. ⁴⁸⁵) Там же, 513.

— 112 —

делению Св. Синода, его управлению ⁴⁸⁶). Не по душе пришлось это перемещение епископу Порфирию в нашу первопрестольную Москву. «Долго съедала меня печаль о том, пишет он по поводу этого перемещения, что судьба перебросила меня из Киева в Москву, в которой я очутился, как не малая птица в маленькой клетке. Не умей я петь в ней о христианском Востоке, меня окаменила бы скорбная скука. Но в минуты, часы, дни этого непрерывного и неустанного пения я забывал всякую скорбь свою и, привыкши забывать это, перестал жаловаться на судьбу свою и смирился под крепкою десницею Бога, порой, однако, прося и умоляя его даровать мне полный покой и полную независимость от людей в уединенной келье, в которой никого не было бы, кроме Его, Отрадного, и кроме меня, занятого, чем люблю я заниматься» ⁴⁸⁷).

«В Москве я не на своем месте, признавался епископ Порфирий, уже после шестилетнего пребывания в ней. Мелочные дела в Синодальной конторе не занимают меня... Типография от меня далеко, да и печатают книги медленно и плохо. Рисовальщики и фотолитографы вперед берут от меня деньги, а работают что и что мне надобно, спустя рукава свои. Знакомых у меня нет» ⁴⁸⁸). Все это вместе взятое побуждало епископа Порфирия искать для себя места жительства, более подходящего и удобного во всех отношениях. В 1882 году он просился на кафедру херсонскую в Одессу, или в Житомир; в 1883 году— снова в Киев на место Чигиринского епископа, в Александро-невскую лавру и в Киево-михайловский монастырь или в Феофаниевский скит на покой, но ни одно из этих желаний епископа Порфирия не только не было удовлетворено, но на многие просьбы, обращенные к митрополитам, он не удостоился даже получить ответа ⁴⁸⁹). Пришлось ему волею—не волею доживать свой не краткий век в нелюбимой им Москве.

Если время пребывания в Киеве еп. Порфирия можно считать расцветом его учено-литературной деятельности и «выставкой» христианского Востока по преимуществу, то его московский шестилетний с лишним период жизни

⁴⁸⁶) Там же, 448. ⁴⁸⁷) Книга бытия моего, VIII, 526. ⁴⁸⁸) Там же, 514. ⁴⁸⁹) Там же, 514—516.

- 113 —

можно назвать ликвидацией этой деятельности, подведением итогов его продолжительной, весьма плодотворной и исполненной самых разнообразных приключений жизни. В это время он, как это видно из вышеприведенных нами выдержек из его «Книги бытия», в своей московской клетке «непрерывно и неустанно» пел свою любимую песнь «о христианском Востоке» и, чувствуя, что ему не удастся ее допеть, как ему бы этого хотелось, он, на 77 году своей жизни, 8 сентября 1881 года, взывает к вечному Богу: «Боже, подари мне еще двадцать лет. У меня ученого дела много» ⁴⁹⁰). «Боже, творче веков и создатель мой! взывал он уже за три месяца перед смертию. Умоляю Тебя, продли мою жизнь, да кончу все, что задумано мною» ⁴⁹¹). В Москве он много заботился, как он признавался нам лично, при свидании с ним ⁴⁹²), докончить при жизни свои многосодержательные мемуары ⁴⁹³), появившиеся теперь в свет, при участии Императорского Православного Палестинского Общества и при содействии Императорской Академии Наук, в восьми книгах под названием: «Книга бытия моего».

Серьезно и постоянно в это время занимала пр. Порфирия мысль о судьбе его драгоценной рукописной и многотомной книжной (7,000 книг) библиотек. В 1879 году он предлагал свою рукописную библиотеку министру народного просвещения графу Д. А. Толстому, а в 1881 другому министру Сабурову для томского университета за 30,000 р. ⁴⁹⁴) но оба министра к этому предложению отнеслись равнодушно. В конце концов рукописная библиотека еп. Порфирия была приобретена С.-Петербургскою Императорскою публичною Библиотекою в 1883 году за 15,000 р. серебром ⁴⁹⁵). «За собрание, которому подобное составить теперь едва ли возможно, говорится в отчете этой библиотеки, заплачено 15,000 р. Приобретение такой замечательной коллекции я за столь сравнительно скромную сумму отечественное книгохранилище может приписать единственно желанию

⁴⁹⁰) Книга бытия моего, VIII, 538. ⁴⁹¹) Там же, 548. ⁴⁹²) Там же, 529. ⁴⁹³) А. Дмитриевский. Поминки пр. (Порфирия Успенского и проф. м. духовн. Академии Ив. Д. Мансветова, стр. 3, прим. 1, Киев. 1886; Сн. Книга бытия моего, VIII, 548, 549. ⁴⁹⁴) Книга бытия моего, VIII, 517. ⁴⁹⁵) Там же, 526.

114 —

пр. Порфирия оставить свое собрание в России, так как на поступавшие к нему неоднократно предложения заграничных библиотек и любителей он отвечал постоянным отказом» ⁴⁹⁶). Труднее гораздо было устроить ему его обширную печатную библиотеку. После предложений обер-прокурору Св. Синода К. П. Победоносцеву приобрести за 20,000 р. для Благовещенской или Оренбургской семинарии, могилевскому епископу Виталию, известному богачу Полякову (в 1883 г.) для студенческого общежития при Петербургском университете, городскому голове в Одессе греку Маразли за 28,000 р. для городской библиотеки, болгарскому настоятельству в Одессе для Болгарии за ту же цену, министру II. Д. Делянову для томского университета за 21,000 р., Π. П. Демидову (в 1884 г.) за 20,000 р. для С.-Петербургского университета, митрополиту петербургскому Исидору за ту же сумму для Якутской духовной семинарии ⁴⁹⁷), библиотека еп. Порфирия так и осталась до смерти его непроданною. «Не богатства ищу, писал еп. Порфирий в 1884 г. богачу Π. П. Демидову, предлагая приобрести свою «весьма многотомную библиотеку, систематически составленную из самых лучших не находимых теперь произведений ума человеческого» ⁴⁹⁸), для С.-Петербургского университета. „науке прислужиться желаю, о вашей знаменитости в потомстве помышлю» ⁴⁹⁹). Подчеркнутыми словами еп. Порфирий, бесспорно, намекал на пользу этой библиотеки для науки вообще и отчасти на то, что вырученные от продажи деньги он желал «употребить на издание всех сочинений своих с дорого стоющими картинами»⁵⁰⁰).

«С самого начала текущего (т. е. 1885) года, замечает о себе еп. Порфирий в своем дневнике, я стал развинчиваться... Лечусь, но лекарства не помогают. Однако, эта немочь не мешает мне заниматься ученостью. Продолжаю ее сои amore» ⁵⁰¹). «Когда я, с Божиею помощию, кончу все задуманные и начатые сочинения свои, пишет он 17 марта, т. е. за месяц до кончины, тогда с особенным удоволь-

⁴⁹⁹) Кратк. обзор собран. рукой., принадлежащ. пр. еп. Порфирию, а ныне хранящегося в Импер. публичн. Библ., стр. V, Спб. 1885. ⁴⁹⁷) Книга бытия моего, VIII, 518—525. ⁴⁹⁸) Там же, 518. ⁴⁹⁹) Там же, 524—525. ⁵⁰⁰) Там же, 518. ⁵⁰¹) Там же, 551.

—115 —

ствием скажу: Exegi monumentum aere perennius (Horat. carm. 1, III, Od. XXX), т. e. Воздвиг я себе памятник вековечнее меди» ⁵⁰²). Но желанию его не суждено было исполниться, и 19 апреля 1885 года епископ Порфирий скончался после тяжкой (каменной) болезни, и, можно сказать с пером в руке. После кончины ⁵⁰³) он оставил ясно и определенно выраженную им свою волю в духовном завещании ⁵⁰⁴), которое еще раз засвидетельствовало всему миру, как горячо и беззаветно он любил науку. Первые четыре пункта этого любопытного завещания гласят следующее:

1) «Библиотеку мою в семь тысяч слишком книг завещаю Святейшему правительствующему Синоду в его

⁵⁰²) Там же, 552. ⁵⁰³) Весьма трогательное описание последних дней жизни еп. Порфирия и его мирной христианской кончины дает нам домашний врач его М. Бондырев, присутствовавший при последнем вздохе пре· освященного. Еп. Порфирий скончался сидя на кресле у стены спальни, против входной двери, на восток лицом и имея в руках кипарисный крест; пред ним, стоя на коленях, держал в руках подсвечник с горящею восковою свечею монастырский послушник Федор Радин, а несколько в стороне направо иеромонах о. Феодор (ныне игумен) читал отходную. Одет был почивший иерарх в полное архиерейское облачение, но сшитое, по личному заказу, еще при его жизни, не из парчи или шелка, а из простого белого холста, обшитого по краю синей шелковой лентой вместо позумента и с фарфоровыми белыми пуговицами по краю саккоса. На голову надета скуфья с наметкой вместо митры. «Для мертвого, но словам пр. Порфирия, как их передает почтенный врач, и такого облачения вполне достаточно, а что металлы, тем более драгоценные, так трудно добываемые из земли, что обратно зарывать их в нее—грешно». (Душепол. Чтен. 1904,1,687— 688). ⁵⁰⁴) Душеприказчиком приглашен был настоятель Даниловского Московского монастыря арх. Амфилохий (впоследствии епископ Угличский, викарий Ярославский). По приглашении этого душеприказчика, еп. Порфирий, по словам г. Бондырева, «занялся писанием духовного завещания и распределением имущества своего, главным образом состоявшего из книг и рукописей. День за день на моих глазах разбиралось все имущество владыки, укладывалось в сундуки и шкафы, которые затем запирались, запечатывались и на них наклеивались бумажные ярлыки с тем номером, который соответствовал номеру духовного завещания и указывал место назначения. Мне, при неоднократных посещениях, замечает этот очевидец, представлялось, что человек собирается в дорогу, дальний какой-то путь и основательно укладывает свое имущество, чтобы после легче было разбираться в нем, по прибытии на место».

— 116 —

распоряжение ⁵⁰⁵), если она υτбудет куплена якутским преосвященным для его семинарии.

2) «Историю Афона, напечатанную, и путешествия до Горе передаю в Синодальную лавку для продажи в пользу типографского синодального капитала, из которого я в свое время получал содержание ⁵⁰⁶).

3) „Капитал в двадцать тысяч рублей, хранящийся в конторе Государственного банка в Москве и в добавок четыре тысячи руб., которые должна мне Императорская публичная библиотека за покупку моих рукописей, завещаю Императорской Академии Наук, с покорнейшею просьбою на проценты с этого капитала (24 тысячи) постепенно печатать мои сочинения, а именно: окончание истории Афона в двух частях, юридические акты афонских монастырей, греческие, славянские и латинские надписи на зданиях и вещах там же, виды афонских монастырей, архитектура их и живопись там же, путешествие по Италии с картинами, путешествие по Фессалии с картинами, священная живопись на Востоке и Западе с картинами, из которых несколько десятков уже литографированы, в количестве 300 экземпляров, Едемские народы, исторические сношения церквей: иерусалимской, антиохийской, александрийской и константинопольской с церковью российскою и прочие мелочи церковные, наконец биографию мою, начиная с 1841 г. по 1885 г., с платою редактору за труды из процентов с капитала моего.

4) «Иконы в ризах и финифтовые три панагии и два креста завещаю Новоспасскому монастырю, а собрание древних икон восточных завещаю в Археологическое Общество при Киевской духовной Академии, а также разные иерусалимские изделия завещаю тому же Обществу. Кроме сего еще завещаю во все четыре Духовные Академии образчики книжной живописи для каждой Академии отдельно» ⁵⁰⁷).

Местом упокоения бренных останков еп. Порфирия

⁵⁰⁵) Библиотека эта целиком ныне поступила в Московскую Синодальную библиотеку и служит незаменимым научным пособием для всех ученых, занимающихся рукописями этого русского древлехранилища. ⁵⁰⁶) Этот пункт завещания свидетельствует о присущей еп. Порфирию признательности к своим благодетелям и доброжелателям. ⁵⁰⁷) Московские Церковные Ведомости, 1885 г., № 27, стр. 435.

—117 —

служит Екатерининская церковь московского Новоспасского монастыря, где, по воле скончавшегося, на мраморной плите памятника сделана следующая надпись: «Здесь возлег на вечный покой преосвященный епископ Порфирий Успенский, автор многих сочинений о христианском Востоке. Молитесь о нем» ⁵⁰⁸).

_______

Пр. Порфирий Успенский был, бесспорно, не чужд весьма высокого мнения «об уделенных ему от Бога дарованиях» и часто жаловался, что у него «нет простора» для них, и что «крылья его подвязаны злою судьбою»⁵⁰⁹). «Всем известны мои преимущества, пишет он о себе, пред другими духовными лицами, как-то: многосторонняя ученость, практическое знание языков новогреческого, французского и немецкого, способность к дипломатическим делам, уменье снискивать доверенность восточных иерархов, паче же всего просвещенная ревность и любовь к такому святому делу, каково поддержание православия на Востоке» ⁵¹⁰). И справедливость требует признать, что действительно неотъемлемы и по всей справедливости принадлежат ему следующие высокой цены качества: «с юных лет» стремление «к ученым занятиям»⁵¹¹), выработавшее из него «бескорыстного труженника науки и восторженного любителя ее света» ⁵¹²) и даже «мученика» ее ⁵¹³), счастливая способность к языковедению, открывшая ему возможность черпать самые разнообразные сведения из «лучших произведений ума человеческого» на всех европейских языках, изумительные для посторонних наблюдателей трудолюбие и редкая усидчивость в занятиях, при «небогатырском теле» и частых физических недомоганиях и болезнях ⁵¹⁴).

В основе этой изумительной и весьма плодотворной его ученой ревности лежит, прежде всего, врожденная любознательность. «В путешествии, говорит еп. Порфирий, нет ничего приятнее, как побывать на таком месте, которого история восходит почти к первым дням мира,

⁵⁰⁸) Там же. ⁵⁰⁹) Книга бытия моего, VIII, 535. ⁵¹⁰) Книга бытия моего, VII, 80—81. ⁵¹¹) Там же, VIII, 325. ⁵¹²) Там же, 37. ⁵¹³) Там же, П, 219; III, 141, 525. ⁵¹⁴) Там же, III, 48, 363, 384, 395, 401, 404, 509, 592; Первое путеш. по св. Афонской горе, ч. П, отд. II, стр. 4.

— 118 —

обновленного после всемирного потопа. Там воспоминания о временах минувших, наслаждение жизнию настоящею, предчувствие жизни будущей сливаются в одно целое и придают душе полноту существования, по истине, вечного, ежели вечность есть сочетание прошедшего, настоящего и будущего» ⁵¹⁵). Сознание, что он работает там, «где никто не бывал и ничего не видал», и что он, следовательно, является первым пред лицом памятников старины с научными запросами к ним, с одной стороны, а с другой, что добытые им знания он, как трудолюбивая пчела, собирает в свой родной улей в дорогое ему отечество— Россию⁵¹⁶), движет затем всеми его силами души, направляет их к познанию «предметов божественных и человеческих» ⁵¹⁷), делает его способным стойко переносит все неудачи и лишения и неуклонно идти к раз намеченной цели, хотя бы для этого потребовалось отказать себе в самых первых насущных потребностях. «Кто читал многообъемистые сочинения почившего архипастыря, говорил в прощальном слове над гробом еп. Порфирия преосвященный Иоанн, настоятель Симонова монастыря, бывший алеутский, которого в особой приязни к покойнику заподазривать нет оснований, так как при жизни между обоими иерархами происходили и столкновения ⁵¹⁸), тот может сам приметить, как чрез все его сочинения тонкою золотою нитью проходит его полнейшая неослабная любовь к родине, как гражданина России, и любовь к восточному православию, как сына восточной православной церкви. Где бы он ни был, чем бы он ни был занят, его жизнь, его мысль, душа живет в России и для России, и для церкви российской собирает, как пчела с цветов питательный и усладительный сок богословской учености» ⁵¹⁹).

⁵¹⁵) Второе путешествие в Синайский мон., стр. 229—230. ⁵¹⁶) «А для чего я странствую так долго? задается вопросом еп. Порфирий и отвечает: «Может быть для того, чтобы подобно пчеле принести прекрасный мед в родной улей. Я пчелка Божия, а Россия — мой улей» (Книга бытия моего, I, 466; См. Второе путеш. в Синайский мон., стр. 237). Горячий патриотизм свой еп. Порфирий доказал в своих произведениях, с несомненностью. (Там же, I, 13, 43,235, 466; III, 88—89; VII, 44; Второе путеш. в Синайек. мон., стр. 50; Путеш. по Египту, стр. 221). ⁵¹⁷) Второе путешествие в Синайский монастырь, стр. 1. ⁵¹⁸) Книга бытия моего, VIII, 526. ⁵¹⁹) Москов. Церк. Ведом., 1885, № 18, стр. 324.

—119 —

«Бедность не порок, но и не совершенство, писал однажды еп. Порфирий. Она весьма не люба науке, потому что лишает ее стяжания редкостей природы, сотворенных Богом на пользу и украшение человека» ⁵²⁰). Сознавая это хорошо, пр. Порфирий, также из любви к науке и к своему отечеству, во время многократных путешествий по Востоку, там, где это было удобно и возможно, с благословения, а где встречались затруднения, то и без благословения, в свои дорожные чемоданы собирал драгоценные рукописи ⁵²¹) и старинные иконы ⁵²²), чтобы потом сделать их достоянием научных сокровищниц, горячо любимого им отечества. Но весьма нередко, но тем же причинам, он, отказывая себе в необходимом, на скудные собственные средства пытался делать дорогие покупки тех или иных старинных и ценных в научном отношении предметов, рукописей и книг, из которых потом образовалась у него богатая библиотека, ценное весьма собрание рукописей на различных восточных языках и единственное в своем роде собрание редких восточных икон. По тем же причинам все эти научные богатства или безмездно, или за весьма „скромные" денежные вознаграждения, к тому же назначенные владельцем в большей своей части на издание его научных сочинений о православном Востоке, поступили в российские ученые и научно-вспомогательные учреждения. Его не соблазнила заманчивая возможность сбыть за границу свои богатые коллекции за более высокую цену...

Как ученый, пр. Порфирий Успенский не был узким специалистом, но старался испробовать свои от природы недюжинные силы, можно сказать, не только во всех родах богословского ведения, но и во многих иных отраслях человеческого ведения, к богословию почти не имеющих никакого отношения или довольно отдаленное. Питая с ранних лет к историческим исследованиям особенную любовь и занимаясь историей христианской церкви на православном Востоке по преимуществу, епископ Порфирий

⁵²⁰) Второе путешествие в Синайский мон., стр. 145. ⁵²¹) Книга бытия моего, VII, 261; VIII, 509; Первое путеш. в Афонские мон., H. I, отд. II стр. 456. ⁵²²) Второе путешествие в Синайский мон., стр. 164.

—120 —

писал в то же время богословские трактаты, усердно, настойчиво и изучал сопоставлял тексты Св. Писания, намереваясь даже со временем издать исправнейший его текст, интересовался не только памятниками христианского искусства ⁵²³), но даже мечтал «христианскую живопись возвести на степень науки» ⁵²⁴). Изучение религии и обрядов коптов ⁵²⁵), обрядов греческой и сирской церквей ⁵²⁶) привело его к счастливой мысли, которая, однако же, осталась не выполненною на практике, составить особый сборник: «Богослужение константинопольской церкви» ⁵²⁷). Чтение рукописей богослужебных нотных ⁵²⁸), стихирарей, миней, триодей и др.⁵²⁹), обогатили его сведениями по истории христианской гимнографии и дали материал для его интересной статьи «стихирарные пииты» ⁵³⁰). Памятники проповеднической литературы⁵³¹) и церковного законоведения ⁵³²) интересовали любознательного востоковеда в одинаковой степени. Уделялось иногда и не мало внимания на изучение рукописей по медицине ⁵³³), по классической литературе ⁵³⁴); не были обойдены вниманием и египетские письмена и иероглифы⁵³⁵) и т. д., и т. д.

⁵²³) Книга бытия моего, II, 486; III, 79; IV, 64; VII, 222—225; VIII, 76; Первое путеш. в афон. мон. и скиты, ч. I, стр. 115, 229; Второе путеш. в афон. мон. стр. 16.⁵²⁴) Первое путешествие в афонские монаст. и скиты, стр. 17. Плодом его «теплого желания сочинить историю иконописания восточного и даже возвести это искусство на степень науки» является предсмертная его статья: «Зографическая летопись Афона и мое суждение о тамошней живописи» (Чтен. в общ. люб. дух. просв. 1884. № 9—10, стр. 217—255. ⁵²⁵) Книга бытия моего, II, 327. ⁵²⁶) Там же, I, 265, 267; III, 19, 70, 167,425; V, 182, 213; VHI, 102,184, 346, 651. ⁵²⁷) Второе путешеств. в афон. мон. и скиты, стр. 47, 49; Первое путеш. в афон. мон. и скиты, ч. II, отд. Н, стр. 206. Достойно замечания то обстоятельство, что первый литургический свиток им прочитан был лишь в 1843 году (Книга бытия моего, ч. I, стр. 201). ⁵²⁸) Книга бытия моего, ч. VII, стр. 184—185; Богослов. Вестн. 1904, кн. X, стр. 247—248; Первое путеш. в афон. мон. и скиты, ч. I, отд. I, стр. 72—73. ⁵²⁹) Первое путеш. в афон. мон. и скиты, ч. II, отд. I, стр. 379—449. ⁵³⁰) Труды Киев. дух. Акад., 1878, кн. IV, стр. 3—47, кн. V, стр. 213—279; кн. VI, стр. 502—530; кн. VII, стр. 65—78. ⁵³¹) Сюда относятся его статьи под заглавием: «Проповедники в четырех патриархатах восточных и их проповеди и в славянских землях». (Труд. Киев. дух. Акад., 1879, №№ 8—11; 1880, №№ 1—2,4, 7 и 9). ⁵³²) Книга бытия моего, VII, 81. ⁵³³) Первое путеш. в афон. мон. и скиты, ч. I, отд. I, стр. 128—141. ⁵³⁴) Там же, ч. I, отд. П, стр. 219—247; ч. II, отд. I, стр. 170—206. ⁵³⁵) Там же, ч. I, отд. I, стр. 141; Второе путеш. в Синайский мон. стр. 51.

—121 —

Такая поразительно разносторонняя научная деятельность объясняется прежде всего его уменьем «помножать себя так, что один Порфирий иногда утрояется, а иногда работает как шестерня» ⁵³⁶). Это уменье на практике выражалось тем, что иногда, напр., в Иерусалиме, в путешествиях по Афону, он привлекал к ученым занятиям всех своих сотрудников и спутников. Работа в количественном отношении, конечно, от этого спорилась, и все сделанное этим тружеником поражает и изумляет теперь всякого, кто принимается за изучение многотомных изданий его, но качественное значение этих его трудов бесспорно оставляет желать, особенно в наше время, весьма многого. Отсутствие в них серьезной научной школы, благодаря все же довольно слабой подготовке в Академии, стремление до всего доходить «собственным умом» и на основании исключительно только своих личных разысканий сказалось и на научных достоинствах его открытий и исследований. Многое, что составляет азбучную истину для специалиста, для пр. Порфирия в свое время казалось новостью и даже откровением, и он в своих сочинениях на многих страницах ведет иногда бесполезные и скучные трактаты о предметах общеизвестных и малоинтересных. Памятники ценные в научном отношении иногда вверяются для копирования малоопытным в палеографии переписчикам и спутникам и, по недостатку времени, нередко даже не сверяются с оригиналом самим востоковедом еп. Порфирием ⁵³⁷). Все это и многое другое объясняет теперь для нас причину, почему этот от природы талантливый и изумительно настойчивый и кропотливый востоковед, много весьма сделавший для истории христианского Востока, не только не приблизился к грандиозному своему желанию «греметь на весь мир» ⁵³⁸), и достигнуть славы «европейской» ⁵³⁹), но в конце концов вынужден был лишь утешать и услаждать себя скромным заявлением: «мое имя известно в ученом мире» ⁵⁴⁰), среди ученых французских, немецких ⁵⁴¹), греческих и ⁵⁴²)

⁵³⁶) Книга бытия моего, VI, 253. ⁵³⁷) История Афона, ч. III, Афон монашеский, отд. 1, стр. 265, примеч.* Киев. 1887. ⁵³⁸) Книга бытия моего, III, 458. ⁵³⁹) Там же, 119. ⁵⁴⁰) Там же, VIII, 522. ⁵⁴¹) «Ученые мужи в Австрии и Германии, Миклошич, Мюллер, Эрман, Тафель с 1847 г.

— 122 —

русских⁵⁴³). В частности по отношении к церковной археологии, по отзыву академика Η. II. Кондакова, еп. Порфирий «не заявил себя на Востоке присяжным археологом», но тем не менее в своих трудах «превзошел» современных ему западных ученых «в критическом отношении к предмету и пережил их в своем значении у последующих поколений» ⁵⁴⁴).

Бедность, хронический, можно сказать, недостаток денежных средств сыграли также не маловажную роль в деле широкой популярности трудов ученого востоковеда и самого его имени в среде присяжных ученых как в России, так и за границею. Имей он в свое время эти средства, и несомненно большая часть произведений плодовитого пера пр. Порфирия увидела бы свет не в наши только дни, а еще при жизни нашего востоковеда. Значение этих же его ученых изданий и трудов тридцать—сорок лет тому назад, вне всякого сомнения, было неизмеримо выше ⁵⁴⁵) и его почтенному имени бесспорно создало бы такую

нетерпеливо ожидают от меня, говорит еп. Порфирий, издания афонских актов, которых краткий список был напечатан мною в том году и переведен на немецкий язык. Эти акты, единогласно признанные у нас и заграницею необходимейшим пособием при изучении греко-византийского права, уже готовятся мною (в 1857 г.) в печать»... (Книга бытия моего, VII, 81; Сн. П. А. Сырку, Описан. бумаг еп. Порфирия Успенского, стр. 399). «Показание мое подхватила печать немецкая и французская и породила мнение, что Кутлумуш основан охристианившимся турком Кутулмишем». (Первое путешфств. в афонские мон. и скиты, ч. II, отд. II, стр. 235). Популярности еп. Порфирия в немецкой литературе способствовала не мало и его полемика с К. Тишендорфом О Синайской Библии. ⁵⁴²) Ἐκκλησιαστικὴ Ἀλήθεια 1885, 15 Μαΐου, τεύχος Α’σελ. 45; Νεολόγος № 7465, 1884 ἐτ., 8 Ιουλίου. ⁵⁴³) Многие русские ученые общества, университеты, духовные академии, ценя ученые труды пр. Порфирия, имели его в числе своих почетных членов (Книга бытия моего, ч. VIII, стр. 510—513), а 15 сентября 1869 года С.-Петербургским университетом он удостоен был honoris causa ученой степени доктора эллинской словесности. По службе епархиальной он подвигался вперед медленно и окончил свою карьеру получением ордена Анны 1-й степени 31 марта в 1868 году. ⁵⁴⁴) Памятники христианского искусства на Афоне. Стр. 4—5; Спб. 1902. Его же. Иконы Синайской и Афон. коллекций. Стр.-1; Спб. 1902, ⁵⁴⁵) Мы укажем здесь на отзыв о пр. Порфирии одного его современника, покойного начальника русской духовной миссии в Иерусалиме арх. Антонина, не любившего расточать похвалы направо и налево без

— 123 —

почтенную известность, какую приобрести в наше время, после появления в свет уже весьма многих однородных трудов на разных языках, и при том исполненных по всем научным современным требованиям, дело довольно трудное. И в науке также имеет свою силу поговорка: Mutantur tempora, mutantur et mores...

Но, если относительно научной значимости многочисленных трудов пр. Порфирия по истории христианского Востока и могут еще быть некоторые разногласия в суждениях и их оценке, то его труды на пользу поддержания православия на Востоке, для которого он был рожден и который он горячо любил, уже вне всякого сомнения и заслуживают самой глубокой признательности со стороны соотечественников и тех, на пользу коих они, прежде всего, были направлены. Любимое дело пр. Порфирия Успенского— «воскрешение православного арабского народа», перешедшее по наследству от нашей миссии к Императорскому Православному Палестинскому Обществу, продолжается с настойчивостью последним и приносит ныне благой плод, покрывая Сирию и Палестину многочисленными уже мужскими и женскими рассадниками просвещения, снабжая клир и школы просвещенными деятелями из туземцев, воспитанных в духе указанной идеи, и помогая всеми доступными средствами поднятию этого народа из той приниженности и загнанности ⁵⁴⁶), в каких этот народ находился раньше, благодаря привилегированному положению на Востоке греческой национальности. «Настоящий порядок наших дел» ⁵⁴⁷) в Иерусалиме, будем ли мы говорить относительно учреждений в Иерусалиме наших консульства и миссии, или относительно улучшения быта наших паломников и руководства во время исполнения ими своего подвига ⁵⁴⁸),—все это в значительной степени обязано энергии

разбора. Переписываясь с покойным секретарем Импер. Пал. Общ. B. Н. Хитрово еще, в 1877 г., по вопросу о предполагавшемся к изданию «Палестинском сборнике», о. арх. Антонин, называя имена будущих сотрудников, прибавляет: «Оно хорошо бы было блеснуть сразу и именем Порфирия, но заручится его согласием на то не так-то легко. Впрочем, если окажется нужда в нем, я могу просить его о том», (Письмо к В. Н. Хитрово, 1877 г., 19 марта). ⁵⁴⁶) Книга бытия моего, 1,359. ⁵⁴⁷) Там же, VII, 156. ⁵⁴⁸) Там же, I, 359—361. ⁵⁴⁹) Там же, VII, 71.

124 —

и настойчивости пр. Порфирия, в чем ему не отказывало в свое время и наше министерство иностранных дел. Самая идея образования «Палестинского Общества» впервые созрела едва ли даже не в голове пр. Порфирия. «Составим общество для вспоможения восточным братьям нашим, говорил он в 1857 году перед фрейлиною А. Ф. Тютчевой, в полной уверенности, что его идея доведена будет до сведения императрицы Марии Александровны, так чтобы все мы, богатые и небогатые, все на все ежелетно вносили в кассу его не менее двух-трех копеек и не более рубля: у нас будет для них много денег... Духовная миссия, получая деньги от нашего Восточного общества, будет строить церкви, училища, богадельни, больницы везде, где нужно, и поможет бедным и особенно тем, которые страдают неповинно» ⁵⁴⁹). Наше Императорское Православное Палестинское Общество и есть Восточное Общество ⁵⁵⁰), проектированное пр. Порфирием, и с честью выполняет задачи, указанные первым начальником русской духовной миссии в Иерусалиме, а поэтому признательность к памяти почтенного инициатора и организатора, как со стороны Общества, так и русских людей, пользующихся плодами его дум и трудов, вполне естественна и неоспорима.

⁵⁵⁰) В черновом проекте устава Общество так и именовало себя. «Устав православного Восточного Общества» или Устав общества «Православный Восток». (Из дела об образовании Императорского Прав. Палест. Общества).

Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com