О тех переменчивых обстоятельствах, при которых Византийская империя просуществовала после прихода генуэзцев в 1352 г. в течение еще целого столетия, вплоть до окончательного распада в 1453 г., писалось часто, хотя конкретные подробное™, позиции, занимаемые различными участниками этих событий, и сложные маневры вовлеченных в них государств подчас выпадали из поля зрения исследователей. Как бы то ни было, не вызывает сомнений тот факт, что дипломатическая и церковно-административная деятельность Византии на Руси развивалась под влиянием и в зависимости от того, какие перемены происходили в ее столице, Константинополе. Как мы видели выше, эта связь отчетливо подтверждена императором Иоанном VI Кантакузином в документах, касающихся Руси и увидевших свет в 1347 г.: правительству Анны Савойской и патриарху Иоанну Калекасу (1341-46) адресован упрек в попустительстве разделению русской митрополии. Подобным же образом, посвящение Романа в сан митрополита в 135455 гг. может быть объяснено лишь в свете событий, связанных с отречением Иоанна Кантакузина от престола и отстранением патриарха Филофея (ноябрь 1354). Запутанные отбытая истории византайско-русских связей второй половины XIV века следует постоянно рассматривать в этом контексте.

Поощряемые внутренними раздорами в Византии и соперничеством западных держав друг с другом, турки деятельно расширяли свой контроль над византийскими территориями в Малой Азии. В марте 1354 г. был взят Галлиполи, расположенный на европейском берегу Дарданелл, что положило начало оттоманским владениям в Европе. Мощная Сербская империя Стефана Душана могла бы противостоять продвижению турок, но Душан умер в

*) Глава из книги «Byzantium and the Rise of Russia», Cambridge, 1981.

1355 г., а его слабые и разобщенные наследники не сумели удержать от раздела разнородные части Сербской империи. Турки продолжили аннексию греческих, сербских и болгарских территорий, захватив Дидимотих (1361) и Адрианополь (1362), где султан Мурад I (1362-89) основал свою резиденцию.

Оказавшись практически в окружении, Византия пользовалась, тем не менее, поддержкой генуэзцев и венецианцев, заинтересованных в защите Константинополя, который интересовал их, разумеется, не сам по себе, а как выгодная и удобная фактория, жизненно необходимая для торговли на Черном море. В этой обстановке правители империи были вынуждены прибегать к всевозможным ухищрениям, которые в конечном счете еще более ослабляли ее, — использовать в своих интересах жестокую конкуренцию между Венецией и Генуей, либо платить дань султану, становясь таким образом de facto вассалами турок, или же стараться заручиться военной помощью Запада, который, впрочем, всегда был связан официальным признанием примата папы римского. Лишь Константинопольской патриархии удавалось поддерживать и даже укреплять свой престиж и административный авторитет на огромных пространствах Среднего Востока и Восточной Европы, несмотря на ту напряженность, которую создавали события внутренней жизни в столице, оказывавшие влияние на избрание патриархов и проводимую ими политику.

Император Иоанн V Палеолог (1341-91) был человеком безвольным и слабохарактерным. Придя к власти при активной поддержке генуэзцев в 1354 г., он стал в итоге их марионеткой и равно не преуспел ни в совершенствовании, ни в последовательном проведении своей политики. Одной из особенностей его долгого правления было, как показали недавние исторические разыскания, то, что в роли государственного советника при нем выступал добровольно отрекшийся от престола и принявший в 1354 г. монашество под именем Иоасафа Иоанн Кантакузин. На протяжении второй половины XIV века империей правили так или иначе члены семейств Палеологов и Кантакузинов, которые не только распределяли между собой власть в самом Константинополе, но делили ее и в пределах других византийских городов и территорий. Так, при формальном императоре Иоанне V политику в действительности определял его тесть Иоанн-Иоасаф Кантакузин, который даже не скрывал этого. И если Иоанн V руководствовался в своих государ-

ственных решениях требованиями текущего момента, то Кантакузин выступал в роли хранителя имперской идеологии и религиозного ригоризма. Серьезных разногласий между ними, впрочем, не возникало, поскольку Иоанн V никогда открыто не поднимал голос против традиционных византийских идеологических устоев, а Кантакузин снисходительно смотрел на конкретные действия своего зятя, не упуская случая указать на их неэффективность. Даже официальное обращение Иоанна V в римско-католическую веру в 1369 г. не было принято слишком всерьез старым императором-монахом, которого не было в Константинополе, пока Иоанн V ездил в Рим. Позднее Кантакузин даже помог Иоанну V в борьбе против Андроника IV, захватившего в 1376 г. власть при поддержке генуэзцев. У Иоанна V не было ни возможностей, ни, вероятно, охоты навязывать Церкви объединение с Римом, а его собственное обращение в иную веру не вызвало в Константинополе ни возмущения, ни анафем, лишь равнодушие, какой контраст событиям эпохи Михаила VIII! Можно предположить, что личный авторитет Кантакузина, бывшего в дружеских отношениях как с Иоанном V, так и с неколебимо приверженным православию патриархом Филофеем, способствовал тому, что этот эпизод предали забвению.

Личные отношения между Иоанном V и Филофеем не совсем ясны и определялись хрупким равновесием. Патриарх не выступал против переговоров об объединении церквей, а, следовательно, и против попыток заручиться помощью Запада, при условии, что объединение будет достигнуто на официальном церковном Соборе, где обе стороны смогут свободно обсудить вопрос. Со своей стороны, и Иоанн V никогда публично не оспаривал богословских позиций византийской Церкви. Он оставался лояльным к решениям паламитских Соборов 1341, 1347 и 1351, не пренебрегая, впрочем, дипломатическими услугами Димитрия Кидона, который, начиная с 1348 г., стал убежденным антипаламитом, сторонником томизма и римско-католической Церкви. В целом православная позиция Иоанна V, сколь бы этому ни противоречило его обращение в 1369 г., засвидетельствована Григорием Акиндином, самим Григорием Паламой и патриархом Филофеем. ¹

В личных взаимоотношениях Иоанна V и Кантакузина можно также найти объяснение тому, что дела патриархии и, в частности, дела русской Церкви во время вторичного патриаршества Филофея (1364-76) целиком оставались под его контролем. Сам Филофей

в трудах, написанных в этот период, подчеркивает роль старого императора-монаха в общественно-политической жизни Византии:

’Помимо истинного и изначального величия, кое исходит от Бога, [бывший император Иоанн-Иоасаф Кантакузин] в избытке располагает тем человеческим величием, кое исходит снизу: те, кто были его противниками в прошлом, ныне благосклонны к нему, а те, что некогда несправедливо ненавидели его, ныне по справедливости воздают ему любовью, освободившись от своей ненависти и заблуждений, жертвой коих он был, таким образом истина восторжествовала сама собою. В прошлом подвластные ему услужливо склонялись перед ним в поклоне, как перед своим господином, хотя не все делали это искренне по причинам, упомянутым выше, теперь же почти всякий приветствует его искренне, движимый доброй волей и приязнью, и прежде других — императоры и императрицы,² вся семья, облаченная в золото, любящая его, как дети любят отца своего... Это относится и к тому, кто ныне является правящим императором Иоанном V... Он видит [в бывшем императоре Кантакузине] опору своего правления, божественного советника, душу своей политики и самого своего существования, защитника и учредителя своего собственного господства и господства своих детей, руководителя, отца и хранителя».

Далее, говоря об Иоанне V, Филофей утверждает, что, помимо того, происходя от добродетельной матери, император «признал Церковь Христову своей матерью и, следуя отцам Церкви с благочестием и усердием, склоняясь пред ними разумом и душою, он открыто исповедует святую веру...»

Даже с учетом по видимости риторических преувеличений, такого рода утверждения со стороны правящего патриарха не могут не отражать реального положения вещей, по крайней мере в плане официального отношения Иоанна V к патриархии, к тому времени постоянно управлявшейся патриархами-исихастами, равно как и в плане оценки Кантакузина, близкого друга Филофея. Мы вправе, разумеется, предположить, что эти славословия Иоанну имели место до его поездки на Запад и его обращения (1369), однако надо также признать, что Филофей был свободен в своих действиях в сфере церковного управления как до этой поездки, когда он в 1368 г., к примеру, предал анафеме Прохора Кидонаи канонизировал Григория Паламу,³ так и после возвращения императора из Италии. Так или иначе, Филофей не сделал официального заявления в связи с отречением его повелителя от православия.

Между тем, в некоторых монашеских кругах отношение к личности Иоанна V было в высшей степени критическим. В «Похвальном слове св. Евфимию Тырновскому» Григорий Цамблак, излагая события 1364-65 гг. — время посещения Евфимием Константинополя, — говорит об Иоанне как о человеке, в котором «златолюбие пуще христолюбия»: император и идолопоклонник, и душевнобольной, и нецеломудрен, однако в конце концов под воздействием чудесного случая он раскаивается и испрашивает прощения. ⁴

Эти и многие другие аспекты жизни византийского двора в последние годы империи создают впечатление оторванности его от окружающей реальности. За исключением узкого круга приспешников и свиты, большинство византийцев игнорировали Иоанна Палеолога и его начинания, в то время как патриархия, с ее влиянием, распространявшимся далеко за границами империи, все еще оставалась мощным и в значительной степени самостоятельным организмом, продолжавшим проводить собственную политику, в частности, на Балканах и на Руси.

1. ПАТРИАРХ ФИЛОФЕЙ

Русские источники не только XIV столетия, но также и позднейших эпох отводят патриарху Филофею необычайную, почти легендарную роль в судьбах Московского государства. Тщательное изучение личности патриарха Филофея — церковного деятеля, богослова и писателя — могло бы способствовать пониманию событий, характеризующих историю Восточной Европы в годы его жизни. Исследование такого рода может быть основано как на греческих, так и на славянских источниках, многие из которых остаются неопубликованными.

Прозвище Kokkinos («Рыжий»), которое носил Филофей, относится Никифором Григорой к «его огнеподобному и дикому облику». В действительности же можно предположить, что это была его фамилия. Родился он в Фессалониках около 1300 г. в семье еврейского происхождения, — факт, который смаковался в явно недоброжелательном смысле его идеологическими противниками Димитрием и Прохором Кидонами, а также Никифором Григорой. ⁵ В те годы, когда он был монахом и одно время настоятелем Большой Лавры на Афоне, Филофей поддерживал Григория Паламу в его богословском ратоборстве в период гражданской войны

(1341-47). После победы Кантакузина он был избран митрополитом Гераклейским во Фракии.

События политической и религиозной жизни периода 1351-54 гг., похоже, оставили существенный след в душе Филофея. В 1351 г. генуэзцы, во главе которых стоял Паганино Дориа, подвергли разграблению его епархию в Гераклее. Митрополит, которого во время этого нападения не было в городе, потом потратил немало сил и энергии, помогая своей пастве, и сохранил твердую личную неприязнь к генуэзцам на всю остальную жизнь. В качестве митрополита Гераклейского, Филофей 10 июня 1350 г. возглавлял доставление Каллиста в патриархи, хотя расхождения во взглядах на внутреннюю и внешнюю политику вскоре сделали их противниками. Конфликт, обозначившийся между двумя бывшими афонскими монахами и видными исихастами, имел некоторые неблагоприятные последствия на Руси. Отказавшись короновать Матвея Кантакузина в качестве императора, Каллист вынужденно покинул патриарший престол в августе 1353 г. и нашел убежище сначала у генуэзцев в Галате, а позднее в Тенеде, где Иоанн V жил в уединении под крылом тех же генуэзцев. В 1353 г. Филофей был избран патриархом и короновал Матвея. Однако ровно через год он должен был последовать за Кантакузином в отставку и смириться с возвращением Каллиста на патриаршество, несмотря на то, что Синод выразил свою поддержку Филофею, не отступив от прежнего решения о смещении Каллиста. Сам собой напрашивается вывод, что при этих обстоятельствах положение последнего во время его второго патриаршества не было спокойным, особенно если учесть, что изгнанный Филофей не признавал его избрание законным.

Между Каллистом и Филофеем не было богословских расхождений какого бы то ни было рода,⁶ но не исключено, что разногласия, коренящиеся в личных качествах и характерах и восходящие к их афонскому прошлому, имели место: Каллист был учеником св. Григория Синаита в Магульском ските и писал его житие, равно как и «Житие Феодосия Тырновского», болгарского последователя Синаита, в то время как Филофей (и сам Палама) были более связаны с Большой Лаврой. Нет свидетельств о каких-либо личных контактах между Григорием Синаитом и Григорием Паламой на Афоне, а агиографические сочинения Филофея и Каллиста различаются как по стилю, так и по направленности. Дальнейшее изучение этих текстов может по-новому осветить причины и корни антагонизма, существовавшего между двумя патриархами. Что

касается политической ориентации, то ясно, что Каллист был не только более строгим легитимистом, нежели Филофей, и сопротивлялся удалению Иоанна V в 1352 г., но что он способствовал развитию связей с балканскими славянами и Литвой, в отличие от Филофея, симпатии которого были на стороне Москвы.

Вновь став патриархом в 1363 г., после того, как Каллист скончался во время своего дипломатического визита в Сербию, Филофей продолжал оказывать очень заметное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Византии. Тесно связанный с Кантакузином, высоко ценившим не только его личную преданность, но и всестороннюю образованность,⁷ которая отличала его от других патриархов-исихастов этого времени — Исидора и Каллиста — и которую он сочетал с неоспоримым богословским мастерством, Филофей окончательно оформил паламизм, осудив томистский вариант антипаламизма в лице Прохора Кидона, опубликовав несколько трактатов в защиту учения Паламы, канонизировав Григория Паламу в 1368 г. и составив в его честь службу, с намерением включить ее в богослужебные книги в качестве литургии, совершаемой во второе воскресение Великого Поста. Филофей был также автором большого числа других литургических текстов, многие из которых позднее увидели свет в славянских переводах, он же систематизировал литургические службы в том порядке, который вскоре стал принят в славянских землях. Роль Филофея в организации православного крестового похода против турок, в создании оппозиции западническим проектам Иоанна V в 1369-70 гг. была, на мой взгляд, преувеличена О. Халецким. ⁸ Документами подтверждается лишь существование текущей переписки между Филофеем и патриархами Антиохийским и Александрийским, а также официальное принятие Филофеем в юрисдикцию вселенской патриархии нескольких епархий в северной Греции, присоединенных во время правления Стефана Душана к патриархии Печа. ⁹ Эта акция оказалась возможной благодаря усилиям местного сербского вождя Ивана Углеша, который предложил союз Византии. В военном отношении инициатива союза принадлежала именно ему, а не патриарху, и вскоре все это закончилось сокрушительным разгромом сербов султаном Мурадом! в битве на реке Марице (сентябрь 1371 г.). Нет никаких свидетельств тому, что патриарх Филофей лично сыграл какую-либо роль в выработке практических альтернатив западническим проектам Иоанна V,

включавшим переход императора в римско-католическую веру. Вместе со своим другом Кантакузином он скорее предпочитал не замечать и даже камуфлировать эти намерения, во всяком случае нам ничего неизвестно о протестах патриарха по этому поводу либо о егo конфликтах с правящим императором.

Разумеется, Филофей твердо держался православного единства, но высокое положение, занимаемое им, неизбежно принуждало его к действенному участию в переговорах с Римом об объединении церквей. Так, в 1367 г. он вместе с Иоанном Кантакузином усиленно пытался обеспечить возможно более широкое церковное представительство на Вселенском Соборе, который предполагалось созвать в 1369 г., и писал к главам различных церквей, добиваясь их участия в Соборе. Поскольку одним из препятствий к созданию единого православного фронта был раскол, разделивший, начиная с 1346 г., патриархии Константинополя и Печа, Филофей в 1376 г. признал последнюю и тем самым восстановил единство.

Аналогичная заинтересованность в сохранении православного единства будет преобладать и в очень активной и изобретательной политике Филофея на Руси. Вряд ли приходится сомневаться в том, что он разделял в их основе принципы, выраженные в актах Кантакузина, восстановивших митрополию в Киеве в 1347 г. После своего возвращения к патриаршеству после смерти Каллиста (1363) Филофей энергично утверждал те же самые принципы. Однако, поскольку политическая ситуация на Руси изменялась быстро, Филофей провел необходимую дипломатическую реорганизацию, показав, что даже поддержка Москвы, которая составляла основу внешней политики Кантакузина, не являлась сама по себе целью, но, скорее, служила инструментом для сохранения целостности митрополии под контролем Византии и что московские интересы следовало сдерживать, в случае если они вступают в противоречие с высшими интересами византийского государства. Именно эта дипломатическая деятельность Филофея во время его второго патриаршества и стала подлинной легендой на Руси, неоднократно всплывая впоследствии в целом ряде исторических, политических и агиографических документов.

2. ДИНАСТИЧЕСКИЕ РАЗДОРЫ В ЗОЛОТОЙ ОРДЕ И УСИЛЕНИЕ МОСКВЫ

В течение двадцати четырех лет, последовавших за смертью хана Чанибека, погибшего от руки собственного сына и непосредственного преемника Бердибека (1357 г.), кипчакское ханство переживало полосу кровавых внутренних распрей между членами правящей династии. Раздоры продолжались вплоть до 1381 г., когда власть захватил хан Тохтамыш. Во всех этих событиях как в капле воды отразились те драматические процессы, которые происходили на обширной территории некогда могущественной Монгольской империи Чингисхана, такие, как конец монгольского ига в Китае, установление правления династии Мин (1368 г.) и возвышение Тимура, или Тамерлана, который создал новую монгольскую империю и позднее нанес поражение утвердившемуся было в Сарае Тохтамышу.

Династические раздоры в Орде, в результате которых за двадцать четыре года сменились один за другим двадцать пять ханов, подточили татарский контроль над Русью. Благодаря беспорядкам в Орде, о чем часто упоминается в летописях, русским князьям все с большим успехом удавалось отстаивать свои права. Литва и Москва вступили в ожесточеннейшую борьбу за господство на Руси. Однако после 1362 года власть в Орде попала в руки темника Мамая. Не являясь членом правящей династии, формально он не мог стать ханом, но сумел приобрести такую силу, что смена властителей не могла производиться без его участия. Он лично контролировал положение дел на пространствах, лежащих к западу от Волги, как это делал Ногай в конце XIII в., и от его прихотей существенно зависело все, что происходило на Руси. Направляемая Мамаем монгольская доктрина по-прежнему следовала отработанному принципу: поощрять не прекращающееся соперничество между русскими князьями, сохраняя тем самым равновесие между ними, и не допускать ни одного из них до достижения абсолютного преимущества. Но монгольское влияние на Руси уже ослабевало, Литва и Москва постепенно обрели такую силу, что монголы начали терять контроль над событиями.

Приблизительно до 1362 г. поддерживая продолжавшуюся с 1352 г. литовскую экспансию, Орда позволила великому князю литовскому Ольгерду подчинить не только Киевское, но даже и Новгородское княжество. Родственнику Ольгерда, великому

князю суздальско-нижегородскому Дмитрию, было отдано великое княжество Владимирское. В тот же период кандидату в митрополиты Роману, которого поддерживал Ольгерд, были предоставлены полномочия не только взять в свои руки церковную власть во владениях Ольгерда, но и оспаривать права Алексия в качестве митрополита «всея Руси». Впрочем, около 1362 г., после смерти Романа, Ольгерд столкнулся с враждебностью со стороны монголов. Князь московский Дмитрий получил великокняжеский ярлык, а Новгород снова попал в сферу московского влияния.

Все возрастающая мощь Москвы и жестокое соперничество между Ольгердом и Дмитрием за контроль над Тверью привели к новому сдвигу татарских симпатий. Правда, Москва была теперь уже готова к схватке не только с Литвой, но и с самой Ордой. Князь тверской Михаил, вызванный митрополитом в Москву, попал в заточение (1368 г.) и был освобожден лишь под прямым нажимом из Сарая. Воодушевленный татарским благоволением, Ольгерд решился на окончательный поход против Москвы: его многочисленная рать дошла до стен города и расположилась под ними с трехдневной осадой, подвергая грабежам окрестные слободы и деревни. Однако могущественный и состоятельный московский князь сумел отразить нападение и уже в 1369 г. возобновил. наступление на Тверь, несмотря на то, что тверской князь Михаил вновь получил в Орде подтверждение своего великокняжеского титула.

После еще одной безуспешной попытки литовских войск захватить Москву, Ольгерд и Дмитрий пришли к заключению, что мирное сосуществование будет во взаимных интересах обоих княжеств. Летом 1371 г. был даже заключен брак между дочерью Ольгерда и двоюродным братом Дмитрия Владимиром Андреевичем. Урегулирование разногласий в высшей степени приветствовалось патриархом Филофеем. Орда же усмотрела в этом союзе чрезвычайную опасность для монгольского господства на Руси: чтобы вызвать зависть Ольгерда, московский князь Дмитрий был приглашен к Мамаю, где получил ханский ярлык на великое княжение. Военные действия снова вспыхнули было между Литвой и Тверью, однако в 1373 г., возможно, благодаря посредничеству патриаршего посланника Киприана, дело кончилось заключением мира. Между тем, монголы продолжали терять контроль над политической ситуацией на Руси. В 1374 г. в Нижнем Новгороде, стольном граде связанного с Москвой Суздальского княжества, посол

Мамая Сары-ака был схвачен, а его свита — конная тысяча — изрублена, что не вызвало мгновенных ответных репрессии. В 1375 г. московский князь и его союзники встретились в Переяславле и договорились о захвате Твери силой. Операция увенчалась успехом, и князь Михаил и его приверженцы официально капитулировали. В 1375-78 гг. Мамай, явно встревоженный могуществом Москвы, предпринял несколько вторжений на Русь, но все они остались без последствий для Москвы. Ольгерд, с другой стороны, вплоть до своей смерти в 1377 г., ограничивался незначительными набегами, подобными нападению на Смоленск в 1376 г. Враги Московского княжества, очевидно, уступили, по крайней мере временно, предприимчивости и все возрастающей силе Дмитрия, не будучи в состоянии препятствовать ему.

Такое развитие событий воздействовало на основы дипломатической и государственной деятельности Византии на Руси. И здесь задача патриарха Филофея, который, как мы видели выше, свободно распоряжался церковными делами в годы правления слабого и непоследовательного императора Иоанна V, была не из простых. Промосковская позиция, с начала века занимаемая византийцами и проводившаяся затем Кантакузином и его советниками, вырабатывалась с оглядкой на неколебимое и всеохватывающее господство над Русью монголов, как это было при ханах Тохте и Узбеке. Сколь бы тираническим и непопулярным ни было это господство, оно все же обеспечивало известную стабильность, которая с выгодой использовалась московскими князьями и церковной иерархией. С другой стороны, господство монголов на Руси способствовало экономическому процветанию итальянских колоний на Черном море, от которых всецело зависела собственная экономика Византии. Наметившаяся с 1357 г. полоса династических раздоров в Орде расширила возможности как Москвы, так и Литвы в проведении в жизнь их собственных интересов и привела к возникновению прямых и практически беспрерывных столкновений между ними. Административное единство митрополии уже не могло быть сохранено путем простого урегулирования противоречий в Сарае и через посредничество местного епископа. Pax mongolica больше не удовлетворяла ни одну из сторон. Бывшие вассалы ханов стали в значительной степени независимыми. Требовалось изыскивать новые средства для сохранения православного единства под водительством Византии. Кроме того, как Кантакузин, так и Филофей испытывали глубокую неприязнь к генуэзцам и не были потому

расположены каким бы то ни было образом способствовать интересам этих союзников Золотой Орды.

В этих условиях действия митрополита «всея Руси» оказывались необычайно актуальными, и Византия продолжала очень тщательно планировать и направлять их.

Кризис в митрополии, последовавший за двойным посвящением в сан митрополита как Алексия (1354 г.), так и Романа (1355 г.), пошатнул престиж Византии на Руси. Все решилось, впрочем, само собой после кончины Романа (1362 г.), у которого не было преемника. Единство было вновь восстановлено под началом Алексия. Личность и деятельность митрополита Алексия (1354-78 гг.) оказала влияние на решение тех проблем, с которыми столкнулась Константинопольская патриархия на Руси во время второго патриаршества Филофея (1364-76 гг.).

Сын боярина, приехавший в Москву из Чернигова, Алексий стал митрополитом в возрасте 56 лет, после того как прослужил пятнадцать лет в церковной администрации митрополита Феогноста. Его незаурядность и опыт позволили ему оказывать воздействие на политическую жизнь Московского княжества на протяжении всех двадцати четырех лет пребывания митрополитом Московским. В 1359 г. великий князь Владимирский и Московский Иван II Иванович Красный скончался, оставив наследником девятилетнего князя Дмитрия и назначив регентом при нем митрополита. Греческие синодальные документы подвергают сомнению законность политических функций, которые Алексий принял на себя в Москве. «Иван, великий князь Московский, перед смертью доверил [Алексию] образование и воспитание своего сына Дмитрия, после чего митрополит незамедлительно и всецело посвятил себя заботам о князе». В действительности, принимая на себя эту обязанность, Алексий следовал давней византийской традиции, согласно которой глава Церкви почти автоматически становился ответственным за судьбу государства в тех случаях, когда государственная власть не могла более осуществляться обычным порядком. Примеры, когда византийские патриархи становились регентами, многочисленны (патриарх Сергий при Гераклии, патриарх Николай Мистик в X веке и патриарх Иоанн Калекас в XIV веке). В случае Алексия проблема, однако, заключалась в том, что Дмитрий не был правителем всей Руси, в то время как церковная власть Алексия распространялась на польские, тверские и литовские земли, чьи

вожди были вовлечены в борьбу, с их точки зрения вполне законную, против первенства Москвы.

В начале своего патриаршества, во время правления Ивана I Калиты и хана Чанибека (1342-57 гг.), когда мощь Орды казалась еще совершенно незыблемой, Алексий следовал по отношению к татарам политике лояльности и умиротворения, как поступали и его предшественники. Он не видел другого пути урезонить своего соперника — митрополита Романа. Дважды Алексий ездил в Орду, равно как и в Константинополь (1354-56 гг.), привозя грамоты, получаемые через епископа Сараевского. Помолившись на могиле св. митрополита Петра в Москве, он еще раз отправился к ханскому двору в 1357 г. ради исцеления влиятельной Хатуни Тайдулы, вдовы Узбека. Во время пребывания в Сарае митрополит вел богословские споры с мусульманами, одновременно он оказался свидетелем убийства Чанибека и начала династических неурядиц в Орде. Дипломатические контакты с татарами привели его к получению ярлыков на привилегии для православной Церкви как от Тайдулы, так и от хана Бердибека.

Укрепив в Орде свою позицию, Алексий отправился на территории, контролируемые Ольгердом, — факт, указывающий на то, что власть Романа не являлась неоспоримой в этих местностях. В январе 1358 г. Алексий выехал из Москвы в Киев и пробыл во владениях Ольгерда вплоть до 1360 г. То обстоятельство, что он не возвратился в Москву тотчас же после кончины великого князя Московского Ивана II (13 ноября 1359 г.), как будто свидетельствует о том, что он отдавал себе отчет в двусмысленности сложившейся ситуации и не спешил принять на себя регентство в Москве, завещанное ему покойным князем, а предпочел продолжить выполнение своих пастырских обязанностей за пределами московских земель. Показательно, что сразу же после возвращения Алексия во Владимир в 1360 г. митрополит Роман захватил киевскую кафедру и даже — по стопам отрядов Ольгерда — распространил свою власть на Брянск. Эти агрессивные акции, вызванные, вероятно, тем, что Алексий приступил к выполнению новых политических обязанностей в Москве, похоже, подтолкнули его еще дальше по пути соединения интересов Церкви с интересами московского князя.

Так, в последующие годы, в качестве регента Московского княжества, он предпринял шаги в сторону расширения независи-

мости Москвы от татар и в то же время решительного противопоставления ее другим княжествам, в особенности Твери и Литве.

Участие митрополита Алексия в завлечении князя Тверского Михаила в Москву (1368 г.) с целью пленить его — один из примеров двусмысленности политической роли митрополита Алексия. ¹⁰А когда Михаил бежал ко двору Ольгерда и подтолкнул его к первому крупному вторжению в московские земли, митрополит Алексий, по примеру своего предшественника Феогноста, официально отлучил от Церкви православных князей, выступивших в союзе с Ольгердом, включая, в частности, великого князя Тверского Михаила Александровича и князя Смоленского Святослава Ивановича.

Не вызывает сомнений, что общая политика Алексия проводилась в том же направлении, что и политика его предшественников, ставивших Москву выше соперничавших с ней княжеств, и точно также отчетливо ориентировалась на позицию Константинопольской патриархии. Однако, позднее Алексий начал понимать двойственность своего положения. Он был тесно связан с монашескими кругами — греческими, южно-славянскими и русскими — и в особенности со св. Сергием. В то время как митрополит Петр и Феогност были озабочены главным образом строительством каменных церквей, повышением престижа Москвы как столицы, Алексий основал четыре монастыря, в том числе Спасо-Андрониевский, воздвигнутый в честь его чудесного спасения во время бури на Черном море (1355 г.), когда он второй раз ездил в Константинополь (его первым настоятелем был Андроник, ученик св. Сергия) и Симоновский монастырь, игуменом которого стал Феодор, племянник св. Сергия и неутомимый поборник византийско-русских связей. Св. Сергий был лично близок к великокняжескому двору (в 1375 г. он крестил сына князя Дмитрия) и к митрополиту Алексию, предполагавшему назначить его своим преемником. Эти факты указывают на то, что Алексий в своих промосковских настроениях не мог не принимать во внимание наказов, которые получал после 1370 г. от патриарха Филофея, чей посланник Киприан, будущий митрополит, также присутствовал при крещении в 1375 г. в Переяславле. Эти наказы, как мы увидим ниже, вполне критически оценивали безоговорочную поддержку Алексием московской позиции в 1368 г. и рекомендовали митрополиту принять во внимание многочисленные законные жалобы православного населения юго-западной Руси.

Когда 8 октября 1364 г. Филофей во второй раз стал патриархом, Алексий, которого он назначил митрополитом Киевским и всея Руси, уже единолично управлял митрополией, поскольку Роман умер в 1362 г. Между 1364 и 1370 гг. Филофей без колебаний поддерживал прерогативы митрополита Алексия, подкрепляя престижем патриархии все его действия, церковные и гражданские. Вероятно, наиболее показательной акцией, выразившей неприязнь и недоверие митрополита по отношению к князю Литовскому Ольгерду, был случай с торжественной канонизацией трех литовских мучеников — Антония, Иоанна и Евстафия, которые были крещены священником Несторам в Вильне и замучены по приказанию Ольгерда в 1347 г. По всей видимости, эти новые святые были канонизированы Алексием и их культ ставил целью дискредитацию Ольгерда как потенциального лидера православной Руси. В 1374 г. частицы их мощей были даже доставлены в Константинополь, выставлены для поклонения в храме св. Софии по распоряжению патриарха Филофея и прославлены в официальном греческом панегирике, сочиненном ритором Михаилом Бальзамоном. Этот необычный жест Филофея ставил задачей не только поддержать дело Москвы, но одновременно выразил переориентацию политики патриарха, все более озабоченного судьбой православных верующих в Литве.

Реестр документов патриархии за этот период содержит ряд текстов, которые помогают нам не только удостовериться в полной поддержке, оказывавшейся Филофеем политике Москвы, но также определить точную дату, когда именно произошел явный поворот. Реестр включает шесть документов (все они датированы июнем 1370 г.), которые являлись ответами патриарха на срочные просьбы, исходившие от Дмитрия из Москвы через его посла Даниила и от митрополита Алексия, отправившего в Константинополь посланника по имени Аввакум, во время двух попыток Ольгерда и его тверских и смоленских союзников захватить Москву.

В этот перечень входят:

1) Письмо «великому князю всея Руси» Дмитрию, где засвидетельствовано почтение молодому князю, «сыну» патриарха, за его любовь и приверженность к Церкви и его покорность митрополиту Алексию: «Митрополит, назначенный мною, — пишет Филофей, — является образом Божиим и моим личным представителем, так что всякий, кто покорен ему, платя ему любовью, уважением и повиновением, в действительности покорен Богу и нам смиренным».

2) Письмо митрополиту Алексию, из которого явно следует, что митрополит, а не молодой князь, принимает в Москве решения. Алексию воздаются почести за отправление в Константинополь письменного отчета и ему предлагается либо посетить византийскую столицу лично, либо писать туда почаще. Речь в письме ведется о «делах Церкви, общества и империи». Далее Алексию адресуются уверения в любви и доверии патриарха и обещается помощь в любом из его начинаний. Разговорная интонация письма как бы напоминает о существовании личного знакомства между Филофеем и Алексием, произошедшего во время поездок Алексия в Константинополь (1354-56 гг.). Поскольку Алексий сообщал о неповиновении ряда русских князей, патриарх извещает его о содержании своих писем к ним (см. ниже) и торжественно подтверждает принцип единой русской митрополии. «[Русский] народ велик и многочислен; он нуждается в попечении и заботах, кои целиком ложатся на вас».

3) Окружное послание русским князьям, призывающее их питать «страх, почтение, смирение и повиновение» к «святейшему митрополиту Киевскому и всея Руси, hypertymos, брату и сподвижнику нашему во Святом Духе», как если бы он был сам Бог, и как к представителю патриарха. ¹¹ Адресаты письма не поименованы, но они, разумеется, представляют группу князей, по-прежнему находящихся в союзе с Москвой; их поощряют как «возлюбленных сынов», с тем чтобы поощрить их преданность митрополиту и патриарху.

4) Письмо епископу Алексию Новгородскому, представляющее собой не что иное, как суровую угрозу низложения на двух основаниях: епископ присвоил привилегию ношения знака отличия, который был пожалован его предшественнику Василию лишь в качестве личного поощрения; он же не повинуется ни митрополиту, ни великому князю Московскому Дмитрию. В этом письме патриарх обращается к Алексию Новгородскому как к епископу, а не архиепископу, намекая на то, что у того нет преимуществ перед другими викарными епископами Киевской митрополии. В этом письме, должно быть, отразилась попытка новгородцев, находившихся в центре ожесточенной борьбы с ливонским орденом, искать союза и помощи у Ольгерда, а не у Москвы, которая сама подвергалась нападениям литовских войск.

5) Торжественный акт анафемы против тех князей, во главе с князем тверским Михаилом Александровичем, которые «объеди-

нились с нечестивым Ольгердом». Эти князья призываются раскаяться перед митрополитом, после чего они автоматически будут прощены и патриархом.

6) Особый акт анафемы против князя Смоленского Святослава, которого митрополит Алексий уже «справедливо» предал анафеме.

Безоговорочная поддержка московской политики, содержащаяся в этих письмах, находится в противоречии с другим имеющимся в патриаршем реестре документом, который обнаруживает — в том же 1370 г. и, возможно, в том же самом месяце июне — совершенно неожиданный образ действий Филофея. Речь идет о патриаршем акте, подготовленном канцелярией для подписания патриархом, с копией, помещенной в реестре, и официально упраздняющем литовскую митрополию с последующим переводом литовского «епископа» в подчинение митрополиту Киевскому. ¹² Однако в последний момент патриарх отказался поставить свою подпись под этим документом: архивист должен был вычеркнуть этот документ из реестра и добавить объяснительную запись в положенном месте. ¹³ Неожиданное получение дополнительных сведений в ту минуту, когда письма к Алексию и князьям уже были подписаны и отосланы, кажется, единственно могло бы послужить причиной этой аннуляции, которая знаменует, между прочим, более беспристрастную позицию Филофея в конфликте между Москвой и Литвой. Первостепенная цель патриархии состояла в сохранении единства, и тут Филофей обнаружил, что цель эта не могла быть достигнута простой и неразборчивой поддержкой Москвы. В Тверском княжестве, великом княжестве Литовском и в королевстве Польском проживало значительное количество православного населения, которое нуждалось в постоянном пастырском надзоре и назначении новых епископов. Митрополит, который, подобно Алексию, распоряжался политической властью в Москве, не мог больше выполнять эти обязанности. Нам неизвестно, какие конкретные обстоятельства вызвали аннулирование акта, проект которого был составлен в июне 1370 г. Возможно, что письмо Ольгерда, которое мы обсудим ниже, прибыло как раз в этот момент. ¹⁴ Так или иначе, письменные документы, увидевшие свет в последующие месяцы, помогают понять те причины, которые привели к перемене позиции Константинопольской патриархии в 1370 г.

3. ПРИТЯЗАНИЯ ПОЛЬШИ И ЛИТВЫ

Выше мы видели, что после длительного соперничества с сыновьями Гедимина за контроль над Галицией и Волынью польский король Казимир в 1366 г. добился наконец присоединения всей Малой Руси к Польше. В 1370 г., незадолго до своей смерти (5 ноября 1370 г.), он писал непосредственно патриарху Филофею, требуя назначения митрополитом Галицким некоего епископа Антония. Письмо Казимира, в котором приводится список четырех предшествовавших митрополитов как иллюстрация его другого неподтвержденного заявления, что Галицкая митрополия существовала «во все времена», сохранилось в очень несовершенном переводе на греческий язык, составленном писарем, чей родной язык был явно славянский. Отдавая дань вежливости, Казимир, «король Польский и Малой Руси», именует себя «сыном» патриарха, сообщает ему, что он овладел русскими землями и озабочен тем, что «русский закон» (т. е. православное христианство) может перестать существовать, если в Галицию не будет назначен митрополит. Ибо, если такое назначение не состоится, он решится на «обращение в латинскую веру».

Последняя угроза, совпавшая по времени с переходом в римско-католическую веру собственного суверена Филофея — Иоанна V, произвела необходимый эффект. Антоний, предпринявший поездку в Константинополь и пробывший там несколько месяцев, в мае 1371 г. был назначен митрополитом Галицким. Синодальное постановление о его назначении подтверждает опасность, подчеркивавшуюся самим Казимиром, всеобщего церковного распада в этом регионе: Антоний — единственный православный епископ, оставленный на территориях, находящихся под властью Польши, и, следовательно, ему понадобится содействие соседнего «митрополита Угров ал ахии» при исполнении епископских функций и обслуживании пустующих епархий. ¹⁵ Рамки юрисдикции, в которых действовали полномочия Антония, оговорены в документах 1370 г. не слишком отчетливо: его права в волынских епархиях (Холм, Туров и Владимир) и даже в Перемышльской епархии Галиции обозначены как временные, «вплоть до окончания происходящих здесь неурядиц»,¹⁶ т. е. до достижения стабильной политической ситуации в этих местах. Разъясняя в письме к Алексию свои действия в Галиции и, как мы увидим ниже, на территориях, подвластных Литве, патриарх Филофей говорит об этом в извиняющемся и

чистосердечном тоне. Он подтверждает свое доверие митрополиту «всея Руси», но одновременно сожалеет о том, что Алексий «забросил всех имеющихся там (в Галиции) христиан», что «он находится в одном месте (в Москве) и оставляет другие без пастырского попечения, без наставлений и духовного присмотра». Поскольку он «не посещал Малую Русь и не присматривал за нею так долго», король Казимир, «который также правит Малой Русью», выступил с протестом, угрожая «обратить русских в латинскую веру». Образование Галицкой митрополии объясняется, таким образом, очевидными интересами православной Церкви. «Если бы правитель этого края был православным и принадлежал к нашей вере, мы, возможно, повременили бы с этим делом и отложили его, мы поступили бы так ради вас, даже ежели бы сие было неблагоразумно. Поскольку же он не нашей веры, но латинской, как могли бы мы не принять его требование? Он тотчас же назначил бы римского митрополита, как грозился, и обратил бы русских в католическую веру... Я благодарю Бога, что Казимир не решился на это, но написал нам и потребовал митрополита... По этой причине мы были принуждены посвятить его кандидата в сан, ибо мы не могли поступить иначе».

Дальнейшее развитие событий покажет, что относительное доверие и признательность, проявленные Филофеем к польскому королю, не оправдаются. Последовавшая вскоре польская экспансия сопровождалась установлением и расширением римской церковной власти на юго-западных русских территориях и жестокими дискриминационными мерами по отношению к православному населению. ¹⁷ Однако Филофей, вероятно, был прав, назначая Антония, который, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, добился успехов в поддержании православной веры в этом регионе, а также в назначении православных епископов в Молдавию, где польское и римско-католическое давление было не менее сильным и где отдельная митрополия была создана лишь в 1401 г.

Перемены в русской политике патриарха Филофея в 1371 г. были вызваны не только польским давлением в Малой Руси, что, в сущности, носило частный характер, но также и прежде всего куда более очевидным и более мощным утверждением господства Ольгерда и его притязаниями править всей Русью. Поддержка, оказывавшаяся Филофеем Московскому княжеству до июня 1370 г., не скрываемая также в письмах, адресованных самому

Ольгерду,¹⁸ вызвала резкий ответ великого князя Литовского. ¹⁹Набросанная, как это было и в случае с письмом Казимира, славянским челядином, эпистола Ольгерда перечисляет злобные акции московского правительства во главе с Алексием, в частности, те, что касались его родственников — князя Тверского Михаила и князя Нижегородского Бориса, и выступает с личными нападками как на патриарха, так и на митрополита. «С вашего благословения, — пишет он Филофею, — их митрополит по сию пору благословляет кровопролитие. Никогда, даже во времена наших отцов, не бывало митрополитов, подобных этому: он благословляет москвитян проливать кровь, но никогда не бывает в наших краях и даже в Киев не ездит. И кто бы ни давал обет преданности мне (целуя крест), а затем перебегал к ним, он освобождает перебежчика от этого обета... «

В дополнение к этим вполне обоснованным жалобам Ольгерд указывал также на возможность общего фронта против латинской опасности: «Митрополиту, — писал он, — следовало бы благословить москвитян на помощь нам в борьбе против немцев (т. е. Тевтонских рыцарей), ибо мы воюем с ними в интересах москвитян». Это был, разумеется, пункт, который Филофей не мог оставить незамеченным, так как с воинственным духом латинского Запада он сталкивался и в других регионах, в частности, в Галиции и в Болгарии. ²⁰ Многочисленные факты, свидетельствовавшие о реально существовавшем антагонизме между Литвой и тевтонским орденом, естественно, обеспечивали Ольгерду немалый кредит в глазах византийцев, в связи с чем примирение двух крупнейших русских княжеств на основе их общих интересов перед лицом тевтонского ордена, с одной стороны, и монголо-татар, с другой, должно было стать как раз около 1370 г. одной из наиболее важных и первоочередных дипломатических задач для Филофея и его преемников.

Однако в заключение своего письма Ольгерд просил патриарха о невозможной уступке: основании второй митрополии, в юрисдикцию которой входили бы не только традиционные территории прежней «Литовской митрополии», существовавшей в первой половине столетия, но и всех княжеств, союзных Ольгерду. «Дайте нам другого митрополита, — писал литовский князь, — для Киева, Смоленска, Твери, Малой Руси, Новосиля, Нижнего Новгорода». Ясно, что требуемый Ольгердом митрополит оказался бы куда в большей степени митрополитом «всея Руси», нежели Алексий:

он правил бы не только традиционной Киевской кафедрой, не только такими епархиями, как Тверская и Смоленская, которые никогда не были связаны с Литовской митрополией, но даже Нижегородской и Новосильской, которые располагались далеко на восток и на юг от Москвы. А поскольку в 1370 г. в намерения Ольгерда входил захват самой Москвы, то русскую Церковь он хотел подчинить своему полному контролю.

Возможно, великий князь Литовский предполагал также свое личное обращение в православную веру, поскольку, согласно Никифору Григору, он намеревался креститься уже в 1354 г. и поскольку большинство членов его династии уже перешли в православие, но ни византийские, ни русские источники этого периода определенно не упоминают о такой возможности. Так или иначе, Филофей, который как раз в это время вторично принял патриаршество (1364 г.), торжественно канонизировал литовских мучеников, казненных Ольгердом, был, похоже, не расположен доверять ему до такой степени, чтобы предоставить Литве полный контроль над православной Церковью и, соответственно, препоручить Ольгерду все византийские интересы на Руси. Но никогда ранее Вильна не оказывалась столь близка к тому, чтобы заменить Москву в качестве столицы будущей объединенной Руси. Дипломатические усилия патриарха Филофея, возможно, оказались решающим фактором, который предотвратил это.

Быстро сменявшие одно другое события 1370-72 гг. трудно описать подробно. Что, впрочем, вполне определенно — это то, что Филофей не уступил давлению Ольгерда и решительно ускорил мирное урегулирование противоречий, которое одно могло бы в известной мере восстановить пошатнувшийся престиж его подопечного — митрополита Алексия — в землях, враждебных Москве. Патриарх написал Ольгерду, призывая его «любить и почитать [митрополита Алексия], согласно заведенному обычаю и как это делают другие русские князья, и оказывать уважение, внимание и великую любовь [митрополиту], когда он посетит литовские земли, с тем чтобы [митрополит] мог без трудностей путешествовать по этим землям». ²¹ Подобные наказы, в самом деле, не были излишни, так как в 1359 г. в Киеве митрополита Алексия встречали весьма недружелюбно. Но патриарх дал также строгие инструкции и Алексию по отношению к Ольгерду, которого он, по-видимому, признал к этому времени уже не в качестве «нечестивого идолопоклонника», но изрядного русского князя: «Вы также, — писал

Филофей Алексию, — поскольку это возможно, выказывайте ему явную приязнь и доброе расположение; относитесь к нему, как вы относитесь к другим князьям, ибо христиане, чада Господни, коими он управляет, нуждаются в вашем присмотре и советах; а посему крайне необходимо, чтобы между вами и им была любовь, чтобы вы могли встречаться с ним и его народом и учить их. Выполняйте это со всяческим тщанием и без каких бы то ни было оговорок». Иоанн Докиан, посланник патриарха, был направлен в Москву с дополнительными устными наказами.

Имели ли эти увещевания какой-нибудь успех? Как будто да. Потому что русские летописи свидетельствуют, что после безуспешной литовской кампании против Москвы послы Ольгерда в 1371 г. прибыли в Москву и договорились о браке между двумя младшими представителями московской и литовской династий. Вплоть до кончины Ольгерда (1377 г.) больше не было крупных литовских операций против москвитян, и непредвиденное назначение в 1375 г. нового митрополита в контролируемые Литвой русские земли не стало, как мы увидим ниже, тем решительным маневром, с каким столкнулся Ольгерд в 1370 г., но скорее дипломатическим шагом ad hoc, ставившим целью сохранение единства митрополии.

Покуда шел обмен письмами между Ольгердом, Алексием и Филофеем, патриарх оказался вовлеченным также в борьбу между Москвой и Тверью. Представляется вполне вероятным, что именно дипломатические усилия патриарха, оказывавшие смягчающий эффект на взаимоотношения Москвы и Литвы, лишили князя Тверского Михаила Александровича безусловной поддержки Ольгерда. Как бы то ни было, неудачливый князь, обведенный вокруг пальца Москвой и отлученный от Церкви Алексием, официально воззвал к Константинополю. Поддержанный собственным епископом Василием, которого в свое время назначал именно митрополит, Михаил послал архимандрита Феодосия в византийскую столицу искать справедливости. Его положение отчасти укреплялось тем, что Золотая Орда, обеспокоенная возрастающей мощью Москвы, только что пожаловала ему ярлык на великое княжение. По получении официальной жалобы, в сентябре 1371 г., Филофей взял на себя роль верховного судьи для разбирательства, которое должно было состояться в сентябре 1372 г. Однако, как это было и в случае с Литвой, он также призвал Алексия выступить беспристрастным пастырем своей паствы, оставив в стороне политические пристрастия. «Не вижу ничего хорошего, — писал Филофей,

в том, что вы способствуете скандальным конфликтам с князем Тверским Михаилом и что оба вы прибегаете к церковному суду. Попытайтесь примириться с ним, как отец его и учитель, и если он в чем-то неправ, вы, как отец, простите его и отнеситесь к нему, как к своему сыну... Но и он должен раскаяться и искать прощения, в чем я увещеваю его в своем письме... Ваше святейшество превосходно знает, что когда мы посвящали вас в сан, мы сделали вас митрополитом Киевским и всея Руси не какой-то одной ее части, но всея Руси. И вот ныне до меня доходит, что вы не наведываетесь ни в Киев, ни в Литву, но пребываете постоянно в одном месте... Сие противоречит заведенному порядку святых канонов. В вашу обязанность входит бывать по всей Руси, оделять своей любовью и отеческим расположением всех князей поровну...»

Призывая таким образом митрополита решать конфликты миром, патриарх отправляет аналогичное послание и великому князю Михаилу. «Избегайте злословили судебных разбирательств; поезжайте и помиритесь со своим отцом, митрополитом, добейтесь его прощения... И когда вы обоюдно порешите миром, в согласии с моими наставлениями, каждый из вас, вы и митрополит, отрядит ко мне посланцев, чтобы меня о том уведомить. Чтобы я мог любить вас, молиться за вас, благословить вас, простить вас и видеть в вас своего преданного сына».

Похоже, что ни одна из сторон не вняла уветам патриарха. Ни единый источник не указывает на то, что их поверенные лица побывали в Константинополе. И все же, на фоне захватывающих коллизий в борьбе между Тверью и Москвой, описанных выше, политические наказы Филофея на Руси осуществлялись весьма действенно и искусно особым патриаршим посланником, болгарским монахом Киприаном, одной из ярчайших фигур восточного православия в XIV веке.

В конце 1373 г. он прибыл в подвластные Ольгерду земли и быстро нашел общий язык с великим князем Литовским. Весьма примечательно, что уже в конце того же года князь Тверской Михаил и князь Московский Дмитрий также пришли к мирному урегулированию разногласий. Михаил отказался от великокняжеских амбиций, и, предположительно, церковно-канонические санкции митрополита Алексия по отношению к нему были приостановлены. Это соглашение явилось крупным поражением Орды, дипломатические усилия которой были рассчитаны как раз на сеяние разногласий. Тверской летописец, между тем, приветствует

эти события как «облегчение для христиан, которые возрадовались великой радостью, в то время как их [монгольские] враги были посрамлены». В тот же год опасность военной конфронтации между Москвой и Литвой была улажена мирным соглашением под Любечем.

Нам неизвестно, участвовал ли Киприан лично в заключении этого мира, который очень скоро привел к тому, что один историк недавно назвал антитатарским союзом, объединившим Москву, Тверь и Ольгерда, но можно допустить, что это имело место, поскольку 9 марта 1374 г. он находился в Твери одновременно с самим митрополитом Алексием, который посетил мятежный город и посвятил в сан нового епископа Евфимия. В том же году друг Киприана Дионисий был посвящен в сан епископа Суздальского. Позже Киприан сопровождал митрополита в Переяславль, где в 1375 г. состоялась важная встреча князей, а епископ Дионисий присутствовал при избиении татарского посланца Сара-аки в Нижнем Новгороде.

После отъезда митрополита и патриаршего посла князь Тверской Михаил Александрович снова оказался вовлеченным в антимосковский заговор, который был организован загадочным человеком по имени Некомат Сурожский, представлявшим генуэзские интересы, и в котором принимали участие татары и литовцы. Столкнувшись с этой последней попыткой сепаратизма, Дмитрий и его союзники пошли на Тверь и в конце августа 1375 г. принудили Михаила капитулировать. Неприкрытое генуэзское и татарское участие в этих событиях на стороне Твери оказалось достаточным для того, чтобы скомпрометировать Михаила в глазах патриаршего посла Киприана, чей патрон в Константинополе, патриарх Филофей, как и его друг Кантакузин, возглавляли антигенуэзскую оппозицию в Византии. Снова Москва оказалась более надежным союзником, чем другие русские князья. Недолговечная попытка Филофея по справедливости разрешить конфликт между Москвой и Тверью была пресечена Тверью, вследствие чего окончательный перевес в пользу Москвы оказался неизбежным.

В свете всех этих фактов становится очевидным, что перемены в политике Константинопольской патриархии в 1370 г. были тактическими, а не идеологическими. Принцип единства, которому следовала византийская церковная администрация, не был нарушен, лишь приспособлен к новым условиям. Восстановление митрополии

в Галиции было условием для сохранения православной Церкви в Польше и явилось временной мерой. Победы Ольгерда на Руси следовали одна за другой в 60-ые гг. так быстро, что митрополит, пребывающий в Москве и вдобавок сам возглавляющий московское правительство, уже не мог больше справляться со своими обязанностями на подвластных Литве территориях. Тенденция к разделению митрополии, установленной Каллистом в 1355 г., намечалась все острее. Однако Филофей не поддался этому нажиму. Он лишь советовал Алексию более беспристрастно, без учета политических соображений относиться к противникам Москвы и добился известных результатов в этом направлении. Война с Литвой утихла, и тверской вопрос был разрешен. Но, поскольку Алексий был уже почти восьмидесятилетним старцем, ключевой в видах ближайшего будущего стала срочная проблема подыскания ему преемника, и Филофей решил взяться за ее разрешение таким образом, чтобы исключить самую возможность разделения митрополии. Мастер дипломатической игры, он постарался добиться, чтобы этим кандидатом стал болгарский монах Киприан, посол Филофея на Руси в 1372-73 гг. и человек, близко связанный с монастырскими кругами северной Руси. Его яркая фигура выделяется в церковной, культурной и политической жизни Руси после 1370 г. Византийско-русские связи, отношения с римско-католическим Западом, историографическая, агиографическая и литургическая практика эпохи отмечены его личностью и идеями, которые, подобно идеям Филофея и Иоанна Кантакузина, основывались на принципе единства Византийской православной империи и будущей Руси — от Карпат до Волги — как неделимого целого. Главными препятствиями, стоявшими на пути осуществления этой программы, были, с одной стороны, соперничество между Москвой и Литвой и, с другой, Золотая Орда, чье деспотическое иго тяготело над Русью из-за продолжавшихся междоусобиц русских князей.

Новая политическая ситуация, естественно, требовала мира и, быть может, союза между Москвой и Литвой. Очевидно, это шло вразрез с рядом застарелых предубеждений, принятых на веру в Москве. Московские правители ожидали от православной Церкви всесторонней поддержки в любых своих предприятиях, как это повелось еще со времен митрополитов Петра и Феогноста и достигло кульминации в период регентства Алексия. Влиятельными кругами в Москве поощрялись и отдающее провинциальностью местничество, питаемое неприязнью к литовской династии, и

традиционный сервилизм в отношениях с Ордой. Эти круги не только предпринимали решительные шаги, пытаясь организовать оппозицию Киприану, но даже исхитрились найти союзников в прогенуэзской партии в Константинополе.

Назначение Киприана митрополитом оказалось последней крупной акцией Филофея в русских делах, но оно лишь обозначило начало нового кризиса...

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В 1346 г., когда Иоанну Палеологу было всего четырнадцать лет, Акиндин с сожалением писал, что юный император, чье законное право наследования он признавал, отказывая в таковом Кантакузину, «не уступает в упрямстве и мракобесии» паламитам. Полное критическое издание «Писем» Акиндина важного исторического и богословского источника эпохи осуществлено Анджелой Хироу и публикуется отдельными выпусками. Тексты Паламы, свидетельствующие о паламитских взглядах Иоанна V, содержатся в его трактатах против Григоры, написанных в 1356-58 гт. Опровергая сведения, распространявшиеся Григорой, будто бы Иоанн V подписал «Tomos» 1351 г. под давлением Кантакузина, — Палама, с одной стороны, еще раз подтверждает законные права императора из династии палеологов, а с другой, напоминает о его приверженности к православию и оппозиции акиндинистам в 1346 г., что признавалось самим Акиндином. Согласно Паламе, Иоанн Палеолог, будучи еще ребенком, унижал Варлаама и приказал акиндинистам убраться из дворца. Палама вспоминает также о присутствии Иоанна V на литургиях, которые он сам отслужил в качестве архиепископа Фессалоникийского, и о том, что он следовал религиозным убеждениям своего отца Андроника III, своей матери императрицы Анны и своего тестя — Иоанна Кантакузина.

2. Титул «император» принадлежал не только Иоанну V, но также его сыновьям Андронику и Мануилу, равно как Матвею и Мануилу Кантакузинам, сыновьям Иоанна VI.

3. Димитрий Кидон в письме к Филофею выражает свое негодование в связи с осуждением своего брата, что, по его мнению, привело к нарушению обязательств, данных Филофеем Иоанну V. Однако, нет свидетельств, что император предпринял какие-либо действия против патриарха.

4. Взгляды Цамблака на коррупцию византийского двора следует рассматривать в свете условий, при которых он сам мог быть назначен митрополитом Киевским.

5. Григора сожалел о том, что Иоанн V не применил против Филофея репрессивные меры, предпринятые против евреев Константином I.

6. В последние годы жизни сам Григорий Палама, в то время архиепископ Фессалоникийский, поддерживал дружеские отношения с обоими претендентами на патриаршество.

7. Жития св. Саввы Ватопедийского, св. Германа и патриарха Исидора, написанные Филофеем, а в особенности его «Похвальное слово» Григорию Паламе, как нельзя лучше иллюстрируют высокий профессионализм, риторическое мастерство Филофея и изобилуют ссылками на античных авторов.

8. Идея союза между византийцами и сербами возникает только в риторических трактатах Димитрия Кидона, разочарованного провалом прозападной дипломатии, инициатором которой он был.

9. Постановление Синода от мая 1371 г.

10. По свидетельству современника, подвергнутый заточению князь Михаил «был очень рассержен и жаловался в особенности на митрополита, к которому он испытывал любовь и доверие как к епископу».

11. Именно в этом письме и в этом контексте Филофей определяет вселенскую власть патриарха словами, которые папа римский применил в XIX веке.

12. Вспомним, что на протяжении XIV столетия литовская митрополия полагалась «вакантной», когда там не было митрополитов. Так произошло после смерти Романа (1362 г.).

13. Поскольку на документе отсутствует подпись, на нем нет также и даты, и некоторые историки относят его к 1364 г. Однако изучение рукописи другими специалистами показало, что текст постановления был переписан в реестр той же самой рукой, которой переписаны все другие письма от июня 1370 г., очевидно, в то же самое время. Однако на всех других документах подпись патриарха имеется, в то время как на акте об упразднении литовской митрополии ее нет. Предполагают, что аннулирование этого акта могло быть вызвано внезапными новостями из Руси.

14. Письмо Ольгерда Не датировано в патриаршем реестре, но в переписке Филофея и Алексия за май-август 1371 г. оно упоминается.

15. Православный канон содержит строгое требование, согласно которому «два или три» епископа принимают участие в любом епископском посвящении. «Угровалашская митрополия» была установлена в 1359 г. и была, несомненно, куда менее доступна Москве, нежели Галиции.

16. Любопытно, что, сообщая митрополиту Алексию о восстановлении Галицкой митрополии, Филофей опускает Туров в списке епархий, подчиненных Антонию; он также недвусмысленно оставляет Луцк, находящийся за пределами территорий, завоеванных Казимиром, в

юрисдикции Киева. Это показывает, что границы Галицкой митрополии не были стабильными. Так, имеются сведения о том, что в 1376-77 гг. епископ Владимира-на-Волыни был посвящен в сан митрополитом Киевским Киприаном, а не Антонием. Впрочем, к этому времени последний мог уже скончаться.

17. В 1372 г. папа Григорий XI приказал архиепископу Краковскому назначить католических епископов в Галич, Перемышль, Владимир и Холм и сместить «епископов-еретиков», которые, «как говорят, там находятся». В 1375 г. папский приказ был выполнен. Митрополит Антоний был вынужден покинуть Галич.

18. Эти письма не сохранились, но они упоминаются в ответе Ольгерда и в письме Филофея Алексию.

19. Письма Казимира и Ольгерда благополучно достигли Константинополя почти одновременно, так как Филофей сообщает о их содержании Алексию в одном и том же письме от августа 1371 г.

20. В 1365-66 гг. Страшимир, сын болгарского короля Иоанна-Александра, был перекрещен францисканскими монахами вместе с тысячами болгар в городе Видин, который был захвачен Людовиком Венгерским.

21. Подлинный ответ Филофея Ольгерду, к сожалению, не сохранился. Приведенная цитата взята из письма к Алексию.

Страница сгенерирована за 0.07 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com