Александр (Семенов-Тянь-Шанский), еп. Памяти протопресвитера о. Николая Афанасьева

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Архимандрит АЛЕКСАНДР (СЕМЕНОВ ТЯН-ШАНСКИЙ)

ПАМЯТИ ПРОТОПРЕСВИТЕРА О. НИКОЛАЯ АФАНАСЬЕВА*)

Сердце человеческое не мирится со смертью. Смерть останавливает в некоторой мере течение жизни и у тех, кто остается еще в живых. Такая остановка нужна для раненых сердец. Да, после смерти не только близкого, но даже хорошо знаемого человека, трудно вновь приняться за дело. Оно кажется в это время почти греховным, будто, продолжая жить своей обычной жизнью, мы миримся со смертью того, кто нас покинул, даем на нее свое согласие. Нелегко даже сделать что-либо в память отошедшего. Не миришься с тем, что он должен остаться теперь для нас только в памяти.

Но все же мы христиане легче переносим утраты дорогих нам людей... Для нас даже самая горькая разлука таит в себе сладость надежды новой неомраченной встречи и потому все то, что мы делаем в память усопших, мы христиане делаем почти так же, как делаем это для живых.

Тем не менее, нелегко писать сейчас о трудах о. Николая Афанасьева, как о чем-то уже законченном; так недавно, совсем недавно он был с нами, а мы с ним. И все же надо даже теперь, и при том немедленно, постараться отметить то главное, что он дал нам в своих трудах. Это необходимо сделать, чтобы побудить тех, кому это возможно, скорее войти в его труд.

*) Церковный Вестник Православной Архиепископии Франции и Западной Европы и Русских Западно-Европейских Церквей Рассеяния, № 7, декабрь 1966 г.

59

Пока еще только немногие сознают, какова цена этого труда, но хочется верить, что — общее признание его великой ценности не замедлит.

Те же, кто серьезно ознакомились с его трудом, с его трудами, могут прямо, безбоязненно сказать, что после Хомякова, во всем православном мире, в области учения о Церкви (экклезиологии) никто еще не сказал столь веского слова, какое сказал отец Николай Афанасьев. И он один только создал поэтому в этой области, в новейшее время, богословскую школу. За ним пошли почти все его бывшие ученики, и можно думать, что не так далеко время, что все самое существенное, что им сказано о Церкви, станет общеправославным учением.

Ученых трудов у него немало, значительная часть их не напечатана. Перечень их будет дан в конце настоящей статьи, цель которой отметить кратко лишь самое основное, чем отец Николай прославил свое имя, пока еще в тесном кругу своих учеников, но, вероятно, прославит его и во всем православном мире.

Свое учение он сам называет евхаристической экклезиологией, противопоставляя его господствующей теперь еще в различных вариантах доктрине об универсальной Церкви.

Согласно этой последней, Церковь — это единый всемирный (универсальный) организм, а поместные Церкви — это его части. Этот Организм невидимо возглавляет Сам Господь Иисус Христос, а видимой главой его, по католической версии, является римский папа, а по православной версии, правда в некоторой только мере, Вселенские Соборы.

Если принять это почти общепризнанное теперь учение о Церкви, которое, согласно мнению о. Николая, было впервые определенно высказано лишь св. Киприаном Карфагенским, то трудно не прийти к выводу, что Церковь должна быть возглавляема одним епископом, приматом всей Церкви, который может и не быть обязательно главою римской Церкви.

Приходя к этому заключению, о. Николай считает, что противопоставлять епископу — примату Церкви авторитет Вселенского Собора — неосновательно.

Вселенские Соборы не суть постоянный орган Церкви и сами себя главою Церкви никогда не почитали. К тому же они могли быть созваны только императором, который являлся тогда главою не только государства, но в некоторой мере и Церкви.

Во время Вселенских Соборов даже римские папы не притязали на право их собирать, а на Востоке, после падения Империи,

60

Вселенские Соборы не собирались вовсе, потому что ни один патриарх не решался счесть себя за возглавляющего всю Церковь.

Самая возможность строго господствующей универсалистической экклезиологии, предполагает существование лица, стоящего во главе Церкви. Такой вывод, по мнению о. Николая, необходим еще потому, что если «отдельные части Церкви» — диоцезы — имеют своего видимого возглавителя в лице поместных епископов, то нет оснований лишать такого видимого возглавителя всю Церковь, как «целое».

Отец Николай настаивает еще на том, что доктрина, усматривающая полноту Церкви только в ее целом (под которым подразумевается некая сумма всех диоцезов), в конце концов низводит почти на нет истинное значение поместных епископов.

В латинской Церкви, до последнего Второго Ватиканского Собора, епископы все более и более превращались в простых помощников, служащих Папы, а в Православной Церкви — в делегатов глав автокефальных Церквей.

Даже противники римского папизма, разделяющие доктрину Универсальной Церкви, являются сторонниками существования, в том или ином виде — личного примата.

На этой точке зрения стоят Оскар Кульман и А. В. Карташев.

Сурово критикуя господствующую сейчас Универсалистическую экклезиологию, о. Н. Афанасьев на одной критике не останавливается.

Он показывает, что совсем иное учение о Церкви не только возможно, но было основным в первые века христианства и до сих пор, правда, не будучи достаточно осознано, продолжает жить в глубине Православной Церкви.

С самого возникновения христианства, каждая поместная Церковь была вполне самостоятельной и обладала всей церковной полнотой. Эти качества поместных Церквей не были ни исторической случайностью, ни плодом еще недоразвившегося церковного сознания, они соответствовали самой сущности Церкви.

В Книгах Нового Завета нет нигде идеи единой Целой Церкви, состоящей из каких-то частей.

Единство, самостоятельность, полнота каждой поместной Церкви обусловлены единством Самого Христа, Который не делится на части, а всецело присутствует в каждой Евхаристии. После того, как благословенный хлеб становится Телом Христовым, причастники также являются Христовым Телом, Его Церковью.

Неделимость Христова Тела обусловливает неделимость Церк-

61

ви и ее полноту в каждой Поместной Церкви, где совершается Евхаристия. Ап. Павел, соответственно этому, так и писал: «Церковь Божия, которая пребывает в Коринфе».

Независимость же поместной Церкви зиждется на том, что какая-либо власть над нею была бы властью над Христом, в ней Пребывающим. Наличие множества поместных Церквей не может умалить полноту каждой из них. Христос Один и потому Церковь также одна, но эта единая Церковь присутствует и проявляется во всей полноте в каждой Поместной Церкви. Евклидова арифметика тут не применима. Если в материальном мире — один плюс один составляют два, то в мистической жизни Церкви — один плюс один это всегда один.

Множественность поместных Церквей не может поэтому нарушить единство Церкви, так же как множество евхаристических Собраний не нарушает единства евхаристии во времени и в пространстве. Евхаристическая экклезиология не отрицает всемирности, универсальности Церкви, но показывает, что это единство Церкви проявляется в разных местах. В Евхаристии дана вся полнота Христова Тела и поэтому, если бы поместная Церковь была бы только частью Церкви, Евхаристия не была бы в ней возможна. Там, где совершается Евхаристия — там полнота Церкви и только там, где есть полнота Церкви, может совершаться Евхаристия.

Отметая понятие части Церкви, тем самым евхаристическая экклезиология отметает понятие универсальной Церкви, как состоящей из частей.

Что касается вопроса о примате в Церкви, то с точки зрения евхаристического Учения о Церкви надо различать два понятия: «верховенства» (primauté) и «первенства» (priorité).

Последнее понятие не связано ни с какими правовыми, юридическими понятиями и не заключает в себе понятия властвования и власти, чего в Церкви не может быть. В Церкви есть только служение и различные его виды. Первенство же (priorité), согласно учению о. Николая Афанасьева, развиваемое ныне и другими богословами его школы, может принадлежать не лицу, а одной из поместных Церквей, первенствующей в любви.

Закон Любви, вернее просто Любовь Христова, обитающая в каждой поместной Церкви, требует их общения между собою. Оно может принимать различные формы. Любовь ищет, прежде всего, согласия в Истине, в вере — (concensus’a). Для проявления этого согласия, concensus’a, нет нужды в каком-либо непогрешимом органе, но одним из выражений общего согласия и общего сознания

62

Церкви были и могут быть Вселенские и поместные Соборы, а также и мнение первенствующей в любви Церкви.

За таковую Церковь, со второго века, почиталась римская Церковь. Почему это было именно так, полностью рационально объяснить невозможно, так как это была особая харизма, дарование. Харизмы же подаются Богом тому, кого Он избирает. Почему и как? Это тайна божественной любви, в которую ум человеческий проникнуть не может.

Во многом в своей экклезиологии о. Николай исходит из экклезиологии Хомякова, которая, если не успела еще (как это ни странно) найти место в классических курсах богословия и учебниках Закона Божия, тем не менее была уже принята сознанием всей русской Церкви и всеми сколько-нибудь выдающимися русскими богословами.

Учение о Соборной, основанной на любви, а не на правовых отношениях, природе Церкви, о. Николай развивает также в разных других своих трудах, в частности в своей книге «Служение мирян в Церкви». В ней много очень ценного, но, может быть, более чем в других трудах, немало и спорных мест.

Противополагая нередко Царство Любви Царству Права, о. Николай Афанасьев не дал, как будто, нигде своего определения права и, можно сказать, что еще нет вообще православной теории права или что то же, нет православного богословия о праве.

Зачатки такого рода православного учения о праве имеются все же у некоторых русских юристов, как то у кн. Евгения Трубецкого, у Н. Алексеева, у Вышеславцева, Гессена...

Может быть, придет время, кто-либо и сможет заняться этим вопросом, соединив в своей работе качества и знания богослова и юриста.

От отца Николая Афанасьева, творческая мысль которого всегда кипела, можно было ожидать еще очень многого, но совершенное им в разных областях богословия весьма существенно...

Мы живем в настоящее время в экклезиологическую эпоху. Богословие о Церкви выдвинуто ныне на первый план, не в силу какого-либо развития теоретической мысли, а в силу исторических событий.

В православном мире этими событиями являются, в России и в странах восточной Европы, гонение на христианскую веру, так же как и появление большой православной диаспоры.

На Западе же за исключительно важные церковные события

63

следует почитать развитие экуменического движения и глубокие сдвиги, проявившиеся в лоне Римской Церкви.

При такой исторической обстановке, когда все ответственные церковные деятели просто вынуждены, взыскуя помощь Божию, напряженно и глубоко задумываться над истинами, касающимися самой сущности Церкви, иначе говоря, в нашу экклезиологическую эпоху, появление учения о. Николая Афанасьева нужно считать провиденциальным.

Если даже не все в его учении верно в своих деталях, оно более чем какое-либо иное в наше время пробуждает богословскую мысль и в то же время указывает для этой мысли направление, где она может найти для себя плодотворную почву.

Теперь, при ответственных встречах с инославными, нам без голоса отца Николая Афанасьева не обойтись. Можно надеяться, что этот голос и прозвучит теперь уж из чьих-либо других православных уст.

Не обойтись нам, православным, и без всего основного, что дано было сказать отцу Николаю, и в нашем внутреннем многоразличном православном устроении.

В настоящей статье нет места для того, чтобы высказаться о том: каковы могут быть конкретные, практические результаты евхаристической экклезиологии, как в области экуменических отношений, так и в пределах устроения православного мира. Тем не менее нужно напомнить, что о. Николай не раз повторял, что История необратима. Поэтому он никогда не строил каких-либо утопических проектов возвращения к порядкам первых веков христианства; он желал только, чтобы неизбежные перемены в Церковной жизни происходили бы при верности основному, вечному, непреложному, что присуще самой природе Церкви.

В заключение нельзя не добавить, что отец Николай работал в тишине, без шума, не любил он и громких публичных выступлений. Он совершал свой богословский подвиг как свое особое служение Церкви, и нельзя не верить, что Господь примет это его служение, как жертву благоуханную.

64