Вступая во второй год своего существования, «Новый Град» делает еще один шаг к конкретности: от установления основ христианского общего дела — к проекции их на современность. Большинство статей настоящего номера посвящены России, Вместе с тем мы делаем опыт обзора главнейших событий политической н социальной жизни мира. Мы не преследуем целей информации. Мы хотим лишь давать оценку, вести баланс творческих н разрушительных сил, в борении которых решается судьба нашей культуры.

* * *

Настоящее состояние мира может быть охарактеризовано, как передышка: как затишье между грозами, как отсрочка, подаренная «историей» тем, в чьих руках, если не управление, то направление событий. Быть может, последний шанс. И вот, прежде всего мы должны подчеркнуть, что этот шанс для нас вполне реальная величина. Мы не вороны, каркающие о гибели. Нам как нельзя более чуждо злорадство пессимизма, хотя бы оно питалось славянофильски-евразийским противоположением России Европе или христианско-апокалиптическим чаянием последнего Суда. Мы хотим честно отнестись к данному «шансу», не преувеличивая его значения. Выкинутые жизнью из родины и мира, мы добиваемся такой установки сознания, при которой могли бы ощущать себя соучастниками и соработниками общего дела. В час грозной опасности одинаково являются врагами и дезертирами общего дела, как те, кто этой опасности не хочет видеть, так и те, кто заранее объявляют борьбу безнадежной.

* * *

Эта осень принесла некоторое смягчение экономического кризиса. Первые благоприятные показатели отметила нью-йоркская биржа, которая два года тому назад дала сигнал к катастрофе. Уже в Германии, где безработица всего более свирепствовала, промышленность переживает некоторое оживление. То же говорят о Франции. Правда, эти симптомы еще весьма слабы. Во Франции многие их не замечают. В Англии как раз за последние дни движение безработных приняло бурные формы массовых демонстраций и уличных побоищ. Тем не менее, эти симптомы реальны. Мы хотим надеяться, что близкое будущее их оправдает, и кризис постепенно смягчится. Ужасная судьба десятков миллионов безработных, среди них, прежде всего наших соотечественников, всего тяжелее страдающих в больных ксенофобией странах-мачехах Европы, заставляет хвататься и за соломинку надежды. В смягчении кризиса нет ничего невозможного и для того, разделяемого нами, воззрения, по которому мы переживаем не просто конъюнктурный кризис, не кризис роста, но кризис конца капитализма. Мы только не обольщаемся надеждойна длительность и силу этого подъема. Мы убеждены, что, с закрытием или ограничением вне-европейских рынков, старый капитализм не может справиться с проблемой сбыта. Переход его в новые формы требует энергичной организации хозяйства. Ни коммунизм, который живет мечтой о «штурме» капитализма, ни социализм Второго Интернационала, который ведет классовуюборьбу в рамках капиталистического строя, не приносят творческого «конструктивного» решения проблемы. Государство и хозяйственные организаторы, наиболее проницательные, наиболее ответственные из людей «старого мира», продолжают держать в своих руках средства реконструкции. Это они ставят в современной Германии интересный опыт «связанного капитализма». Реформы нередко производятся людьми старых классов, консервативных традиций (английская аристократия, Бисмарк, Александр И). Но почти всегда необходимое для них условие — давление снизу, угроза революции. Без этого давления классовый интерес господствую-

щих слоев не имеет стимула к само-преодолению. Одним из величайших несчастий послевоенной Европы является политическая слабость пролетариата. Несмотря на всю свою численность и возросшую обеспеченность, он отходит на задний план, уступая партиям мелкой буржуазии и интеллигенции, вчера совершенно ничтожным, В этом сила фашизма. Кто теперь не грозит государству революцией? Чиновники, крестьяне, студенты, национальные меньшинства и националисты господствующих наций. Только рабочий пассивен в своем лояльном большинстве, — судорога коммунистической горсти не в счет. Вероятно, причиной этого является слабость водительства, отсутствие настоящей социальной программы мирного социализма. А за этим стоит: ложная, спекулирующая на разрушении, не вдохновляющая к творчеству марксистская доктрина и парламентское безволие вождей.

Пролетариат должен иметь знамя, под которым он мог бы бороться не за кусок хлеба, а за переустройство общества. Тогда лишь, под давлением твердой социальной воли народных масс, искуснейшие и дальновиднейшие организаторы могли бы относительно безболезненно спланировать спуск с опасных высот классического капитализма.

* * *

Все лето, после безрезультатных конференций в Лозанне н Женеве, мир лихорадил войной. Никогда еще, со времен перемирия 1918 г., человечество не подходило так близко к краю пропасти. Государственные деятели всех стран, носители официального оптимизма, не скрывают опасности войны, в случае срыва разоружения. В самом деле, мы слишком хорошо знаем современную механику войны, когда, в силу технической диалектики вооружений, пушки начинают стрелять сами собой.

За эти месяцы наш баланс может зарегистрировать следующие минусы и плюсы. Влево от черты — видимая неудача весенней Лозанны, переход власти в Германии к националистам и требование Германией равноправия в вооружениях. Направо — отмена репараций, замена кабинета Тардье кабинетом Эррио во

Франции, продолжающиеся переговоры, признаки смягчения французской программы. Огромные трудности заключаются в примирении национальных точек зрения: равенство в разоружении (требование европейской оппозиции), безопасность сначала или организация международной вооруженной силы (Франция и ее союзники), разоружение при невмешательстве в дела Европы (Америка, отчасти Англия). За этими расхождениями в средствах стоят противоречия политических целей. Для одних — сохранение statusquo, для других переделка мировой карты и мирных договоров. Есть четыре страны в мире, бряцающих оружием, воспитывающих свою молодежь для войны: Германия во имя национального равноправия (пока) и отмены Версальского мира победителей, Италия и Япония во имя религии государственного эгоизма, СССР во имя борьбы с буржуазным миром. Трудно сомневаться в миролюбии Франции, Англии и Америки. Их пацифизм, однако, скомпрометирован тем, что они защищают плоды победы, т.-е. увековечивают несправедливость. По-прежнему узел войны и мира лежит во франко-германских отношениях. Примирение Германии и Франции обезвредило бы империализм итальянский и, до поры до времени, советский: СССР нуждается в мире в период его индустриальной реконструкции. Ясно, что без пересмотра Версальского мира франко-германское сближение невозможно. Но и одни уступки Германии, как бы ни были они широки, не обеспечивают мира. Время для них в значительной степени упущено. Националистическое безумие, которым охвачены широкие массы немецкого народа, оправдывает потребность Франции в безопасности. Лишь некоторый обязательства со стороны Англии и Америки, одновременно с ревизией Версаля, дают ключ к решению проблемы мира.

Разумеется, этот политический ключ предполагает иной, моральный. При настоящем состоянии умов обе политических предпосылки мира кажутся почти утопией. Сейчас министры всех стран, ведущих переговоры, чувствуют за спиной огромное давление народов, отстаивающих свои национальные интересы, и почти не испытывают воздействия партии мира. Но интересы непримиримы, и согласование их невозможно. Необходима жерт-

ва национальными интересами — то, что националисты всех стран считают национальной изменой. Моральное разоружение народов должно предшествовать политическому. Но оно возможно лишь на почве отказа от признания национальных интересов, как высшего критерия в политике. Есть наивные люди, которые радуются единодушию французского общественного мнения, поддерживающего Эррио. Само единодушие Франции (Германии, Америки) говорит о безнадежности мирового сговора. Только внутринациональные конфликты (например, проскользнувший слух о разногласии Эррио и ген. Вейгана) дают некоторую надежду. Меньшинства всех наций должны протянуть друг другу руки, прежде чем они станут большинством у себя дома. Это невозможно без временного раскола национальных сил. Без раскола, без борьбы невозможен тот огромный перелом в сознание, который требуется делом морального разоружения. Должно быть создано массовое движение народов против войны, и в этом движение христианские церкви должны занять первое место. В средние века Церковь не поддерживала только, но создавала движение «Божьего мира». Пора на Западе вынуть из ризниц древние хоругви и создавать армию «Божьего мира».

Русская эмиграция, по понятным причинам, в массе своей больна гипертрофией националистических настроений. Но наша печать грешит и другим: поразительной легкостью рецепции — не русских, а чужих — национальных точек зрения тех стран, в которых мы живем. Русские во Франции и в Германии говорят на разных языках. Было время, когда мы, русские, гордились тем, что являемся единственными европейцами в Европе. Как далеко оно ушло! А казалось бы, нансеновский паспорт обязывает к сверх национальному гражданству. И не к европейскому только, а всесветному, ибо Европа уже не обнимает ни Лиги Наций, ни реального политического человечества.

* * *

В центре политическая клубка событий, бесспорно, стоит Германия. Ее внутренняя политика оказывается внешней,

т.-е. в настоящее время самой ответственной и острой, для Европы. Судьбы войны и мира решаются в борьбе германских партий за власть. Несколько месяцев тому назад национал-социалистическая революция казалась неизбежной. В накаленной атмосфере всенародного безумия Гитлер шел к власти, сметая слабые защитные сооружения демократии. Демократия пала, но вместе с нею, по-видимому, начался закат и Гитлера.

Вождь потерял темп революции и выпустил власть, которая сама давалась ему в руки. Он оказался далеко позади своих учителей в революции: Ленина и Муссолини. Но, конечно, спайка национализма и социализма в одном движении — явление слишком серьезное и характерное для нашего времени, чтобы распасться от гитлеровского провала.

Падение демократии, защищавшей в Германии дело мира, принадлежит к самому крупному пассиву в нашем балансе. Хуже всего то, что демократия не была уничтожена насилием, а сама себя упразднила. Не сумев составить парламентская большинства, она сделала объективно невозможным парламентское управление Германией. С другой стороны, располагая вооруженными силами, она позволила на своих глазах вырасти огромной революционной армии (с воздушным флотом!), которая не уничтожила ее только потому, что она сама себя раньше упразднила, передав власть Гинденбургу. Здесь обнаружилась не германская только, но общеевропейская слабость демократии, всегда выступающая в эпохи кризисов. 1) Парламентаризм не создал формы легальной диктатуры, совершенно необходимой при отсутствии парламентская большинства. 2) Демократия, как политическая психология, слишком отяжелела и разоружилась — до неспособности защищать себя.

В итоге у власти правительство юнкеров — класса уничтоженного революцией, не имеющего никакой опоры в стране, т.-е. в политических организациях. Папен держится на том, что не раз в истории революций обеспечивало торжество монархии: на расколе народных стихий, при котором и красные и коричневые смотрят на монархистов у власти, как на меньшее зло. Но задачи, стоящие перед Германией так огромны, а юнкерская программа так мизерна, и по существу реакционна, что едва ли

реставрация Гогенцоллернов на очереди дня. Крушение демократии вызывает усиление революционного крыла рабочего движения и одновременно революционного крыла фашизма. Союз коммунистов и национал-социалистов в берлинской транспортной стачке — очень серьезное предупреждение.

* * *

Россия снова на повороте своего колеса — колеса пыток, к которому она прикована 15 лет. Пятнадцатый юбилей революции совпадает с кризисом пятилетки. Она еще живет, еще продолжается в безумных темпах строительство на костях, но темпы явно падают, движение выдыхается, кривая индустриального роста уже приближается к прямой. Никто не сопротивляется, никто не борется даже за свою жизнь... Но рабочие силы падают от недоедания и истощения. Дезорганизация транспорта, расстройство плана давно уже наступили. Голод свирепствует и в городе, и в деревне, разоренной экспериментами раскулачивания и коллективизации. Пятилетка требовала ежегодного огромного вложения капиталов в промышленность — в промышленность нерентабельную, — и эти капиталы (в виде сырья и продовольствия) могла дать только деревня. И здесь Сталин, несомненно, просчитался. До сих пор российский «социализм» питался эксплуатацией частно-хозяйственного сектора, т.-е. главным образом единоличного крестьянского хозяйства. Уничтожая мужика и превращая его в государственно-крепостного рабочего в угоду марксистской схеме, Сталин подрывал весь фундамент пятилетки. Сталин последний из марксистов среди учеников Ленина. Но и он марксист, т.-е. полуслепой. Расплатится ли кривой вождь слепых за свое роковое водительство? Народ умирает молча, но партия уже ропщет. Против Сталина зреют заговоры. Какие пути открываются перед Россией? Сумеет ли диктатор еще раз отыграться малым или большим нэпом или поворот руля направо выметет его из Кремля? Вопрос о его преемниках волнует сейчас всех. За личным вопросом о диктаторе встает вопрос о формах ликвидации коммунистического этапа русской революции.

Страница сгенерирована за 0.06 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com