Когда большинство современных экономистов (в том числе и П. Б. Струве) признают, что нынешний кризис носит не только «конъюнктурный», но и «структурный» характер, то тем самым они в сущности говорят, что современный кризис есть не только очередной, «нормальный» кризис, но и кризис самой капиталистической системы. Пусть даже те глубокие изменения в структуре современного капиталистического хозяйства, которые делают нынешний кризис особенно тяжелым и затяжным, вызваны такими «случайными» с точки зрения внутреннего развития самого капитализма причинами, как война и техническая революция. Изменения эти все же представляют собою факт, которого нельзя уже взять назад, который надо принять как нечто окончательно совершившееся, как нечто, вошедшее ныне в плоть и кровь современного хозяйственного порядка. Допустим даже, что время и мудрость правителей залечат раны, нанесенные мировому хозяйству войной, что удастся благополучно разрешить, проблему военных долгов и репараций, облегчить непомерно возросшее после войны бремя военных расходов, упразднить нелепые таможенный границы, воздвигнутые мирными договорами, изжить привычки военно-принудительного хозяйства и инфляционного времени, преодолеть кризис доверия и возродить в предпринимателях их былые хозяйственные доблести: инициативу, готовность к риску, привычку полагаться на свои собственные силы, а не на гарантии и субсидии со стороны государства, тарифы и запретительные пошлины. Если бы все это удалось и удалось бы даже заставить рабочих отказаться от всех их «завоеваний» военного и послевоенного времени, ложащихся, по словам некоторых глубокомысленных экономистов, особенно тяжким бременем на со-

временное хозяйство, — все это ничуть не умалило бы действия других, или прямо вызванных войною или чрезвычайно обостренных ею, факторов: тех сдвигов в мировом хозяйстве, которые явились следствием индустриализации заморских стран, аграрной экспансии в Северной и Южной Америке, вытеснения угля нефтью и электрической силой, глубоких перемен в возрастном составе послевоенного населения, и, наконец, той грандиозной технической революцией, которая в современном сельском хозяйстве связана с новыми методами химического удобрения и тракторизации, а в промышленности с так наз. рационализацией производства. Здесь мы вплотную уже подходим к третьей группе причин современного кризиса, причин, которые, как бы ни были тесно связаны с войной, выходят далеко уже за пределы всего того, чего самая благополучная «ликвидация войны» могла бы достигнуть. И именно эти причины, которые, несмотря на свое внеэкономическое происхождение, были глубоко уже заложены в довоенном развитии капиталистического хозяйства, а войной были до чрезвычайности усилены в своем действии, придают современному кризису его бесспорный «структурный» характер. Они вызывают такие глубокие изменения в строении, как отдельного капиталистического предприятия, так и всего народного хозяйства в целом, что нужна исключительная косность или предвзятость мышления для того, чтобы современный фактически существующий хозяйственный строй называть еще тем же именем «капитализма», что и европейское хозяйство начала и середины прошлого столетия. Если это и есть капитализм, то капитализм до того выродившийся или, напротив, до того переродившийся, что искать выхода из него — значит столько же отрицать преимущества капитализма, сколько их одновременно и утверждать. Не входя здесь в рассмотрение всех изменений в строении нынешнего послевоенного хозяйства, я ограничусь только характеристикой тех из них, которые наиболее бросаются в глаза.

Рационализация производства, поднявшая за последние 25 лет среднюю производительность американ. и германск. рабочего на 60, а за последние 5 лет на 30 %, несмотря на значительное сокращение рабочего времени, экономически сказа-

лась в чрезвычайном повышение органического строения капитала внутри современного предприятия, т. е., в увеличение доли, которую занимает в нем постоянный капитал, вложенный в технические сооружения и ими «связанный». Если еще сто лет тому назад постоянный капитал составлял в фабрично - заводской промышленности в среднем около 15 % всего капитала, то вряд ли будет преувеличением сказать, что ныне он составляет 65 % последняя. А это значит, что промышленный капитал ныне окончательно утратил свою «ликвидность» (текучесть), свою способность свободно переливаться из одного производства в другое в соответствии с малейшими колебаниями рынка, как об этом учила классическая школа политической экономии, именно этой способностью капитала объяснявшая чудесное свойство «нормального» (т. е. капиталистического ) хозяйства регулироваться автоматически, следуя механизму ценообразования на свободном рынке. Разумеется, теория эта означала уже и для своего времени стилизацию действительности. Но при небольшой сравнительно доле постоянного капитала, при сравнительной приспособляемости последнего к переходу на новое производство, при свободе рынка, не знающего еще искусственного установления цен организациями монопольного характера, она все же в общем более или менее правильно отражала экономическую действительность классической поры капитализма. Отвлеченный характер ее механистического мышления вполне соответствовал абстрактному атомистическому строению самого капитала, только что выходившему из стадии «первоначального накопления». Даже утверждение ее об однообразном уровне прибыли с капитала не слишком уже противоречилодействительности того времени, когда казалось очевидным, что одна лишь земля способна отбрасывать дифференциальный доход, порождаемый к тому же не столько хозяйственными, сколько природными свойствами, в капитале, этом чисто экономическом факторе хозяйства, отсутствующими.

Уже австрийская школа политической экономии в конце прошлого столетия постольку уравняла капитал с землей, поскольку она и на прибыль с капитала распространила учение классической школы о дифференциальном характере земельной

ренты. Прибыль с капитала носит также дифференциальный характер, и предельному земельному участку, разработка которого является еще рентабельной, соответствует предельное предприятие, окупающее еще себестоимость производства, над которым располагаются, в порядке своей технической оборудованности и своей способности улавливать хозяйственную конъюнктуру, все другие капиталистического предприятия, отбрасывающие дифференциальную прибыль различного уровня. Австрийская школа тем успешнее могла придать своему учению о предельном элементе значение универсального метода наследования экономических явлений, что учение о дифференциальной ренте утратило уже, к моменту ее возникновения, свой первоначальный натуралистический характер, учтя в полной мере совокупность тех социальных факторов, которым должно быть «вменено» образование дифференциальной ренты. Однако, и в данном случае имело место не только изощрение научной мысли, но замена одной научной теории другой, более правильной, была обусловлена в значительной мере изменениями внутри самой действительности. Факт существования дифференциальной прибыли, совершенно очевидный в случае картеля, устанавливающего цену товаров в зависимости от себестоимости производства в наименее рентабельном из его предприятий, не мог уже к концу прошлого столетия игнорироваться теорией, тем более, что картелирование промышленности было одновременно и созданием нового факта громадной важности и явным выражением экономических соотношений, которые в скрытом виде уже и до него существовали в действительности.

В самом деле, чем «тяжелее», с ростом органического строения капитала, становится промышленность, тем более утрачивает капитал свою абстрактную атомистическую структуру, свою «ликвидность», и тем более приближается он к земле, в монопольном характере которой Маркс, как известно, усматривал причину, порождающую дифференциальную ренту. Образование организаций, устанавливающих фактическую монополию в промышленности, было только завершением процесса «иммобилизации» капитала, утраты им его «текучести». При первоначальной неустойчивости картелей обстоятельство это

должно было быть особенно очевидно. Образование картеля обычно только закрепляло положение, в основных своих чертах уже существовавшее до него. Если включение отдельного предприятия в картель, стабилизуя его, означает органическое в членение его в более обширное целое, то это есть только явное выражение общего факта перерождения механической структуры капиталистического хозяйства в органическую, в результате роста органического строения капитала. Чем более «тяжелеет» отдельное предприятие, тем более приобретает оно индивидуальный характер: параллельно с ростом технических сооружений (постоянного недвижного капитала), в нем происходит рост чисто хозяйственной традиции (секреты производства и организации), консолидируется клиентура, укрепляется «фирма», — все факторы, до чрезвычайности, усиливающие его неподвижность, затрудняющие возможность автоматического перелития связанного в нем капитала в иное производство. С другой стороны, одновременно каждое отдельное предприятие «обобществляется», становится все более органической частью объемлющей его ветви производства и всего общественного хозяйства в целом. Подобно тому как земельная собственность улавливает ростом своей ценности активность окружающей среды, почему дифференциальная рента и «вменяется» справедливо этой последней, точно так же и отдельное капиталистическое предприятие все в большей мере является как бы резервуаром, улавливающим активность разнообразных хозяйственных (и вне хозяйственных) целых, его окружающих. В дифференциальной прибыли так же присутствует этот социальный момент среды, как он присутствует и в дифференциальной ренте, почему учение Генри Джорджа о социализации земельного дохода в пользу порождающих ренту социальных целых вполне применимо также, с некоторыми видоизменениями, и к дифференциальной прибыли, поскольку рост последней обусловлен не только индивидуализацией предприятия, но и его социализацией, т. е. поскольку ею улавливается активность разнообразных социальных целых, в которые данное предприятие вычленяется, как их органическая часть. На этом факте особенно наглядно видно, что подлинная социализация не противоре-

чит индивидуализации, а сопряжена с последней. Индивидуализация и социализация суть две стороны единого процесса организации, или интеграции, и рост дифференциального характера прибыли с капитала есть симптом этого единого процесса. «Ликвиден» и сохранил в настоящее время еще свою абстрактную атомистическую структуру только финансовый капитал, что и проявляется в однообразном уровне отбрасываемого им дохода (процента), в отличие от дифференциального характера прибыли, как дохода, порождаемого промышленным капиталом.

Утрачивая свою «ликвидность», промышленный капитал становится все более ломким по своему строению, все менее приспособленным выдерживать резкие колебания рынка. Стабилизация рынка картелями и другими организациями предпринимателей, ведущая к перерождению конкуренции в сотрудничество на почве соглашения, является необходимым следствием повышения органического строения капитала, его отяжеления. Послевоенная рационализация производства до крайности усилила этот ломкий характер современного промышленного капитала. Ведя к чрезвычайному увеличению производительности предприятия, она, оказывается рентабельной только при одновременном расширении рынка. Правда, вызываемое ею понижение себестоимости производства таит в себе громадные возможности расширения внутреннего рынка, но эти возможности далеко не безграничны, как об этом свидетельствуют хотя бы цифры, опубликованные в 1929 г. статс-секретарем труда Соед. Штатов. По утверждению последнего, рационализация производства за десять лет настолько повысила производительность промышленности Соед. Штатов, что, напр., вся сталь, могущая быть потребленной в Америке в продолжение одного года, производится ею сейчас в течение семи с половиной месяцев; обувь, достаточная для годового потребления всего населения Соед. Штатов, производится американской обувной промышленностью в течение шести месяцев; оконное стекло — в течение семнадцати недель; текстильный товар — в течение шести месяцев; и только шести месяцев работы занятых сейчас в каменноугольной промышленности Соед. Штатов рабочих достаточно

для того, чтобы добыть весь уголь, могущий быть потребленным населением и промышленностью Сев. Америки в течение целого года. При этих условиях рационализация производства легко обращается в хозяйственную катастрофу. Именно в высоко рационализированном предприятии депрессия на рынке сразу же ведет к непомерному вздорожанию себестоимости производства, и следовательно, к полной невозможности окупить произведенный на рационализацию затраты. Не имея возможности сократить свое производство, высоко рационализированное предприятие вынуждено его прекратить. Депрессия в одной отрасли промышленности, ведя к банкротству и прекращению работы в ряде крупных предприятий, влечет за собой депрессию в связанных с нею отраслях производства, в которых тоже именно высоко рационализированные предприятия вступают в полосу банкротств и резкой приостановки производства. Капиталы, вложенные в высоко рационализированные производства, ломаются, как бы зацепляясь друг за друга. Уже Маркс усматривал причину кризисов в особенностях постоянного капитала, в частности в свойстве его воспроизводиться не непрерывно, а циклически, по истечении срока, нужного для его амортизации, чем, по мнению Маркса, и обусловливается периодичность кризисов. Грандиозный рост постоянного капитала приводит к непомерному росту остроты и размаха кризиса, ибо переоборудование в современной промышленности означает сейчас не простое «воспроизводство» ее постоянного капитала, а такой резкий скачек в его росте, что не воспоследовавшее за ним столь же резко расширение рынка может повести сразу же к банкротству предприятия.

Это крайнее повышение ломкости современного капитала, в результате послевоенных методов рационализации производства, в корне видоизменило взаимоотношение между технической и хозяйственной стороной развития промышленности. В своей вышедшей в 1910 году книге о «Финансовом капитале» Гильфердинг защищает еще традиционную точку зрения, согласно которой более крупное и технически лучше оборудованное (более «тяжелое») предприятие проявляет в периоды депрессии большую устойчивость, чем предприятие технически от-

сталое, и что предприятия последняя рода, не выдерживая конкуренции первых, автоматически поглощаются более крупными предприятиями. Сейчас (1930) единомышленник Гильфердинга О. Бауэр справедливо защищает прямо противоположную тезу. В настоящее время рост органического строения капитала в результате рационализации до такой степени повысил его ломкость, что именно высоко рационализированное предприятие оказывается ныне в экономическом отношении менее устойчивым в противоположность предприятиям старого типа, могущим сокращать свое производство без значительного повышения себестоимости. Самое поглощение мелких предприятий крупными происходит сейчас не путем автоматического вытеснения, а путем скупки крупными предприятиями, что ведет к дальнейшему увеличению вложенного в них капитала и, следовательно, к новому повышению его ломкости. Насколько далеко зашло ныне это расхождение между техническим прогрессом и хозяйственным, — об этом свидетельствуют некоторые новейшие проекты установления контроля над применением технических изобретений в промышленности: нужно во что бы то ни стало задержать безудержно растущую рационализацию и добиться хоть некоторой устойчивости, без которой капитал, дошедшийныне до крайнего предела своей ломкости, очевидно не может уже выйти из кризиса, ставшего перманентным.

В самом деле, рост органического строения капитала привел ныне к такой взаимозависимости внутри народного и мирового хозяйства, к такой взаимной сцепленности вложенных в него капиталов, что традиционные представления о конкуренции и рентабельности утрачивают все свое старое значение. Когда капитал был ликвидным, свободная конкуренция, дававшая победу наиболее рентабельному предприятию, обеспечивала одновременно и технический прогресс и рентабельность всего хозяйства в целом. В этом смысле свободная конкуренция была не только формой индивидуальности, но и формой социальности, хотя бы той низшей ее механической, формой, которая соответствовала атомистическому строению самого капитала. Благодаря картелированию промышленности конкуренция, однако, все более перерождается в соглашение и, в случае уста-

новления фактической монополии какого-нибудь картеля или треста, даже совершенно исключается, приобретая форму так наз. «скрытой» конкуренции. Подобно капиталу, становящемуся все более недвижимым, она тоже все более и более стабилизуется, ибо только атмосфера стабильности и может ныне обеспечить отяжелевшему капиталу возможность работать, не подвергаясь постоянной ломке. Послевоенная рационализация промышленности перерастает однако все формы довоенного картелирования. Рационализация, проведенная сейчас в одной отрасли промышлености или даже в одном только крупном тресте, ведет к безработице более или менее значительной группы рабочих, которая сплошь и рядом усиливается еще длинной цепью косвенных последствий: прекращением работы конкурирующих предприятий, сокращением внутреннего рынка, ведущим к депрессии в других отраслях промышленности и т. д. Рентабельная для данного предприятия или группы предприятий, рационализация оборачивается катастрофой для других предприятий, для других отраслей промышленности и для всего хозяйства в целом. В силу ломкости строения современного капитала, она ведет уже не к простому сокращению производства в других предприятиях, а к их банкротству и прекращению в них работы. Кризис усиливается в своей остроте, если расчет на усиленный сбыт изделий рационализированного предприятия не оправдывается. В результате, на еще работающую часть хозяйства падает бремя содержания той части промышленности, которая прекратила производство, причем в равной мере приходится содержать, как выбывший из строя труд (пособия безработным), так и прекративший свою работу капитал: амортизация капитала, вложенного в неработающее предприятие, идет своим чередом, и кто-то должен ее производить; не говоря уже о затратах на консервацию не работающих технических сооружений. Что не работающий капитал точно так же должен содержаться работающей частью хозяйства, как и безработный труд, — это обстоятельство как-то слишком уже односторонне игнорируется нынешними запоздалыми идеологами чистого капитализма. И, может быть, не так уже не прав В. Фрид, уверяющий, что суммы, идущие сейчас в Германии из государственных

и общинных средств, на содержание безработных, не превышают тех сумм, которые из тех же источников идут или прямо на содержание неработающего (stillgelegtes) капитала или на субсидии и премии тем предприятиям, которые продолжают работу себе в убыток. Если в Америке это двойное содержание безработного труда и неработающего капитала работающей частью хозяйства происходит не в такой мере через посредство государства, как это имеет место в Европе, то все же и там оно остается фактом, не допускающим оспаривания. Ведя к тем же последствиям (обложение работающей части хозяйства дополнительными налогами), оно в основе своей имеет все ту же причину. Рационализация производства, рентабельная с точки зрения отдельного предприятия, оборачивается нерентабельностью в отношении ко всему хозяйству в целом. Технически обоснованная рационализация оказывается экономически себя не оправдывающей или оправдывающей себя только с точки зрения узких интересов одной части промышленности в ущерб ее другим частям. Отдельное предприятие или отдельная отрасль производства срывает в свою пользу непомерно высокую дифференциальную прибыль — за счет других отраслей хозяйства и других предприятий, которые должны оплачивать расходы по содержанию выбывших из работы труда и капитала.

Это выключение принципа рентабельности из современного хозяйства идет гораздо дальше, представляя собою характерную черту перерождения современного капитализма. По единодушному утверждению немецких экономистов самых различных направлений, почти две трети капиталов, вложенных за последние семь лет в переоборудование германской промышленности, оказались нерентабельными. Что сделало возможным этот чудовищный факт? Нельзя понять его, не остановившись, хотя бы вкратце, на том, что известно под именем гегемонии финансового капитала. Необходимость мобилизации громадных денежных сумм в результате роста постоянного капитала, вложенного в промышленные предприятия современного типа, привела к тому, что акционерная компания сделалась классической формой высокоразвитого капитализма. Форма эта наилучшим образом разрешала вставшую перед капиталистическим хозяй-

ством задачу: вернуть все более иммобилизуемому (в силу роста его органического строения) капиталу его ликвидностьитем самым сосредоточить в центрах производства необходимые для того громадные средства. Форма акции возвращает иммобилизованному в технических сооружениях капиталу его подвижность, подобно тому как земельная недвижимость становится ликвидной в форме ипотеки. Ликвидность, утрачиваемая капиталом в плоскости промышленной, возвращается ему в плоскости кредита, видом которого и является в последней своей сущности акция. Отсюда господство финансового капитала над капиталом промышленным. Рядовой акционер, будучи формально собственником предприятия, в действительности является только его кредитором, а фактическими распорядителями промышленности оказываются руководители банков, которые являются собственниками сравнительно небольшой части сосредоточивающихся в них капиталов. Теоретически вполне возможен случай выкупки предприятием, как юридическим лицом, всех своих акций, находящихся на руках у акционеров данного предприятия. На деле такое превращение акционерного общества в предприятие, никому не принадлежащее или принадлежащее себе самому, в учреждение институционного рода (каковым, напр., является фирма Цейса в Иене), сейчас почти не имеет места, несмотря на то, что в некоторых странах (напр. в Германии), закон предоставляет к тому полную возможность. В действительности промышленность остается в руках финансовой олигархии, часто совершенно чуждой подвластным ей предприятиям и руководящейся в распоряжении ими не мотивами объективного порядка, даже не мотивами рентабельности данного предприятия, а мотивами чисто финансовой политики данного банка или даже биржевой спекуляции. Между тем как само предприятие делаемся все более и более объективным, приобретает характер учреждения, принадлежащего самому себе, т. е., той функции, которую оно в целом народного хозяйства выполняет, — круг лиц, которому принадлежит фактически последнее слово в распоряжении этими предприятиями, все более и более отчуждается от них, подпадая под власть субъективных мотивов, не вытекающих из хозяйственной функции данного пред-

приятия. Неудивительно, что те немногие настоящие предприниматели, которые, как Форд и Батя, живут объективными интересами своего предприятия и резко отличаются от т. наз. капитанов промышленности, выдвигают в качестве основного принципа своей экономической политики совершенную независимость своего предприятия от финансового капитала. Если бы поток капиталов, шедших в Германию в течение последних семи лет, направлялся не директорами банков и капитанами промышленности, а промышленниками старого типа, руководящимися в первую очередь началом рентабельности производимых затрат, то германская промышленность и ее кредиторы были бы спасены от постигшей их катастрофы. Выключение принципа рентабельности из современного капиталистического хозяйства есть неизбежное следствие, вытекающее из господства финансового капитала над промышленным, которое в свою очередь и вызывается изменением структуры современного капиталистического предприятия и ее обусловливает.

С. Гессен.

Продолжение в 4 номере

Страница сгенерирована за 0.01 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com