Читателя, далекого от философии, заглавие книги Льва Закутина может легко ввести в заблуждение. Под философским этюдом о чувстве и чувственности гораздо естественнее представить себе психологический набросок по философии любви, чем философское исследование данных тоталитарного сознания. Слово исследование впрочем не применимо к работе Закутина. Его книжка (в ней всего только 121 страница) не исследование природы сознания, а лишь интересный, сложный и всеохватывающий план такого исследования. Эпиграф, украшающий книжку, претендует, впрочем, на большее, а именно на высказывание новых мыслей. Я не говорю, что этих новых мыслей в этюде Закутина нет, но этюд написан в таком стиле, что вопрос об оригинальности анализов автора неразрешим. Книга Закутина почти что записная книжка философа. Ее дикция интимна, афористична и лабораторна. Автор говорит как бы сам с собою. Он строго определяет один за другим все вводимые им термины, но эти определения носят авторитарно-формальный, иногда, кажется, чисто словесный характер. Автор нигде не связывает своих определений ни с организующим центром своей мысли, ни с определениями родственных ему философских систем. Всякое же философское определение возможно исключительно только как вчленение отдельных философских понятий или в целостность своего собственного философствования, или в объемлющую целостность мировой философии.

Несмотря на то, что Л. Закутин нигде не определяет себя как феноменолога, вряд ли возможно сомнение в том, что он во многих отношениях весьма близок к феноменологии Больцано, столь блестяще возрожденной в начале столетия только что скончавшимся Эдмундом Гуссерлем. Высказанная, правда, лишь мимоходом, Закутиным мысль, что «решение» философских вопросов заключается прежде всего в их «уяснении» и что задача философии не в построении отвлеченных систем, а в постижении «фактов», т. е. конкретных данных того сознания, внутри которого находится мир, очень близка глубокой мысли Гуссерля, что объективности философии мешает глубокомыслие конструктивно произвольных систем, прежде всего систем немецкого идеализма. В связи с этим положением Гуссерля мне представляется важным отметить тот факт, что Гуссерль, будучи чистым ученым, весьма далеким от всякого христианства, создал философию более легко уживающуюся с ним, чем христиански-гностическая система старого Шеллинга. Подчер-

186

киванием этого обстоятельства я хочу сказать, что в качестве христианского философа Л. Закутин находится на методологически вполне правильном пути.

Книга Закутина распадается на три части: на часть логическую, эстетическую и этическую. Теоретическая часть утверждает «тоталитарность сознания», для которого нет ничего внешнего, и описывает имманентные ему моменты мира: ощущение, представление, материя, вещь, факт, эмоция.

Вторая часть исследует главным образом три вопроса: во первых классический вопрос Декарта, Мальбранша, Спинозы, Лейбница, вопрос психофизического параллелизма; во вторых, не менее классический вопрос трансцендентальной эстетики Канта, т. е. вопрос времени и пространства в их отношении к нашим ощущениям и представлениям и в третьих, наконец, вопрос взаимоотношения желания и воли, который представляет собою как бы переход к третьей, этической части книги.

Эта третья часть, самая короткая, но, быть может, и самая интересная часть книги. В качестве глубоко продуманного философского вопросника она может и не философу дать много материала для живого раздумья над сложными вопросами человеческой жизни. В ней вырисовывается духовный облик автора, его христианская вера в дух, как в зиждительное начало мира, в сознание, как в «умаленный дух», в свободу, как в победу духа над чувственностью и воли над желанием, в любовь, как в высшее чувство и т. д.

Книга Закутина не популярная книга. Она требует проработки, а не простого прочтения. В ней много интересных мыслей. Как например укажу на мнение Закутина, что Гегель ошибочно считал, будто диалектические триады идут по прямой, а не по кругу, или на его упрек Канту, что он не различал ощущений и представлений. Что касается замечания о Гегеле, то о нем можно было бы спорить, если бы оно было высказано более обстоятельно (очень советовал бы автору продумать свой тезис по прочтении соответствующих глав книги Рихарда Кронера «Von Kant bis Hegel»). Что же касается Канта, то не возможно сомневаться в том, что Кант строго различал ощущения (Empfindungen) и представления (Vorstellungen) (ср. § 2 «Трансцендентальной эстетики»).

Важнее этих отдельных неточностей недостаточная выясненность основного понятия автора, понятия сознания. Говоря, что сознание тоталитарно, что «все возможные деления возможны внутри сознания», которое «не воспринимает мир и вещи, но творит их», автор не может конечно, иметь в виду эмпирического сознания человека, хотя некоторые срывы в сторону так называемого «физиологического идеализма» у него и имеются. Как ни важно, однако, отграничение индивидуально-

187

эмпирического сознания от тоталитарного сознания философии, его одного для современной философии мало. Оставляя в стороне детали отдельных гносеологических учений, мы все же не можем не отличать «трансцендентальной апперцепции» Канта, от гносеологического субъекта неокантианства и трансцендентального «ego» феноменологии от сознания Бергсоновского интуитивистического имманентизма. Очень внимательно прочтя книгу Закутина, я все же не могу дать себе ясного отчета в том, чем сознание его концепции отличается от сознания перечисленных систем.

Заканчивая свою рецензию мне хочется указать на то, что я так критично отнесся к книге молодого автора лишь потому, что для меня совершенно очевидны ее большие и притом не только теоретические достоинства. Если признать верной мысль Закутина, что практическая философия всегда важнее теоретической, ибо «primum vivere, deinde philosophari», то необходимо признать и то, что духовно напряженное философствование в смысле жизненного служения много важнее выработки более или менее совершенных книг. В том, что такое напряженное служение идеалу в книге Закутина налицо, сомневаться не приходится. Без того психологического подвига, который сам Закутин описывает в своей книге как вторую стадию аскетизма, требующего «равнодушия к комфорту, бессеребренничества, отсутствия карьеризма и ложного честолюбия», написать такую книгу, как «Чувство и чувственность» в тяжелой эмигрантской жизни нельзя. Непременно смалодушествуешь. Закутин рискнул. Будем надеяться, что в награду за риск автору будет дана возможность дальнейшей разработки захвативших его проблем.

Ф. Степун.

188

Страница сгенерирована за 0.01 секунд !

ССЫЛКИ

Московская епархия

Община "Светоч" с.Сидоровское

Прежний вариант сайта

Спасский храм с.Усово

Храм вмч. Пантелеимона

Храм прор. Илии

Храм свт. Николая д. Дарьино

Правообладателям

Контактный e-mail: odinblag@gmail.com