Степун Ф.А. Кризис свободы в современности

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Федор Степун

КРИЗИС СВОБОДЫ В СОВРЕМЕННОСТИ

Известно, что люди больше всего говорят в том, чего им нахватает: голодные — о хлебе, больные о здоровье. Ныне весь мир говорит о свободе; ее защищают и диктаторы, и демократы, и капи­талисты, и рабочие. Это-ли не доказательство, что мы переживаем кризис свободы.

Перед тем как говорить о разновидностях этого кризиса, не­обходимо ответить на вопрос: что такое свобода? Св. Писание дает на него два ответа. Первый находится в евангелии от Иоанна: «и познаете истину и истина сделает вас свободными» (VIII, 32). Вто­рой — в рассказе об изгнании человека из рая. В нем свободу про­поведует змий, т. е. дьявол. Сущность этой лжесвободы заключа­ется в освобождении человека от Бога и в приравнении человека к Богу: «и вы будете как боги». Упрощая историю человечества можно сказать, что ее глубочайший смысл заключается в борьбе этих двух свобод.

Эта борьба была известна и античному миру, который глубоко продумал ее в ряде философских положений. Положительной сво­боде евангелия от Иоанна соответствует учение о естественном праве. Это учение в разных видах встречающиеся у Платона и Аристотеля, у софистов и стоиков, представляет собою не только учение о праве, но и учение о человеке. Утверждая, что всякий человек обладает священными правами, которые не могут быть от­менены никакими издаваемыми властями законами, естественное право безоговорочно провозглашает сверхисторическую, транс­цендентную сущность человека. В· средние века, это учение было включено в систему христианского мышления в качестве богослов­ской основы неотъемлемых прав «человека и гражданина».

10

После ослабления значения церкви в культурной, государ­ственной и личной жизни Европы, начинается быстрое раскрещивание естественного права. XVII-ый и XVIlI-ый века — это как бы закатный час христианства. Солнце Христовой правды — уже за горизонтом, но все же человечество еще знает, что все, что мы видим в мире, мы видим, благодаря ему. Поэтому, даже такой убежденный эмпирист и антиметафизик, как Джон Локк (1632—1704), еще при­знает, что всякое право должно совпадать с учением Евангелия.

Решительный удар естественному праву наносит ΧΙΧ-ый век, когда возникает историческая школа с ее учением о том, что все права человека порождаются й отменяются историей и что ника­кого абсолютного права не существует.

В этом догматическом релятивизме и кроются все причины пе­реживаемого нами кризиса свободы.

Кризис свободы в либерализме.

На вопрос о сущности государства, отрекшийся от христиан­ства и абсолютных основ естественного права, либерализм неиз­бежно отвечает ссылкой на волю большинства. Правда социаль­ной жизни господствует только там, где государство и общество живут согласно этой воле. Известная теория, что большинство должно защищать и интересы меньшинства, этого положения не отменяет, так как сама покоится на волеизъявлении большинства: никаких абсолютных, исконных прав за человеком современный либерализм не признает. Из этого следует, что если враждебное свободе большинство постановит изничтожать свободолюбивое меньшинство, то это будет вполне согласно с принципом либера­лизма. Защиту такого положения мы находим у известного теоре­тика демократии: «поскольку большевизм, поучает проф. Кельзен, является свободно избранною системою, постольку он остается вполне в рамках либерализма... хотя-бы государственная власть хладнокровно изничтожала свободомыслящих граждан». Сравнивая эту формулу со словами великого защитника естественного права

Цицерона: «если бы все народные решения, приказы властителей и постановления суда были-бы правом, то за. право пришлось бы празнать разбой, прелюбодеяние и подложные завещания, лишь бы они были подписаны и скреплены сочувствием толпы», мы от­четливо видим к чему приводит правовой позитивизм, т. е. отрыв свободы от освобождающей истины.

Этот кризис свободы осложняется еще тем, что политический принцип либерализма, т. е. власть большинства, влечет современное общество в другую сторону, чем экономический принцип того же либерализма. — принцип частной собственности. Так как боль­шинство избирателей в современных государствах состоит из пред-

11

ставителей неимущих классов, с активным пролетариатом во главе, то нельзя сомневаться, что принцип большинства приведет к со­циализму и плановому хозяйству. Но социализм противоречит хо­зяйственной основе классического либерализма «священной, частной собственности». Так возникает неразрешимый на основе чи­стого эмпиризма спор между политическим и экономическим прин­ципами либерализма, постоянно угрожающий революционным на­силием над свободой.

Кризис свободы в коммунизме.

Важно отметить, что коммунистическая критика либерализма с чисто формальной точки зрения всегда совпадала с христиан­скою критикой. Как в христианстве, так и в коммунизме всегда остро ощущалась утраченная в либерализме связь между истиной и свободой. Евангельские слова об освобождающей истине могли бы повторить как Маркс так и Ленин. Вся разница сразу же унич­тожающая возможность всякого сближения между обеими сторо­нами в том, что для материалистического коммунизма истина за­ключается не в исповедании Христа, несущего миру свободу, а в борьбе с Ним, как с защитником неравенства и рабства.

Такое понимание революционного марксизма и в частности ленинизма, как систем не только атеистических, но и богоборче­ских, защищали не без влияния «Бесов» Достоевского многие ре­лигиозные философы в эмиграции. Запад, в особенности немецкие социал-демократы упорно отрицали такое понимание марксизма и недостаточно зная писания молодого Маркса считали Ленинизм, как о том откровенно писал Каутский «азиатским социализмом». В последнее время, однако, и на Западе все чаще раздаются голоса в пользу русского понимания марксизма. Так, например, Франц Боркенау пишет в очень интересной статье: «марксизм — это вера; его задача не в том, чтоб согласовать свои доктрины с фактами, а чтобы подчинить факты доктринам. Думая, что он покончил с ре­лигией, Маркс, конечно ошибался. Марксизм типичная религия спасения, исповедующая свои догматы и определяющая чужие ве­рования как ереси».

Этот религиозный, — конечно, лишь псевдорелигиозньгй — ха­рактер марксизма заставляет его связывать свое понятие свободы не с мнением большинства, а с независимою от всякой статистики и бухгалтерии, истиной. То, что эта истина не есть истина, а на­оборот, прямое отрицание ее, доказывается тем, что она несет не свободу и жизнь, а насилие и смерть.

Кризис свободы в экзистенциализме.

Раскрыть в нескольких словах сущность экзистенциализма не

12

легко. Пышно расцветший ныне в философии и искусстве экзистенциализм имеет своим родоначальником гениального датского мыслителя Киркегарда, умершего в 1855-м году. Сущность современ­ного экзистенциализма заключается не в значительности его дости­жений, а в его отношении к современности. Его главная мысль: отрицание всякой возможности постижения мира разумом, отрица­ние гарантированного разумом прогресса; он не верит в твердые, этические нормы и идеалы культуры. Все эти типичные для ХIХ-го века категории ощущаются экзистенциалистами всех оттенков легковесными иллюзиями не соответствующими трагической сущ­ности мира. Мир по существу страшен: жить в мире — значит болеть им. Эта смертоносная болезнь все же не всегда ведет к смерти. Есть, как думал уже Киркегард и обратный путь ко Христу через отречение от рациональной, философской выдумки, от идолопоклоннического отношения к культуре и от социального утопиз­ма. Этот христианский экзистенциализм я оставляю в стороне, так как он не связан с моею темою о кризисе свободы. Все дальнейшее имеет в виду Сартра, Камюса и других близких им философов и писателей.

Уже в 20-х годах видный немецкий антрополог Макс Шелер писал о том, что человек стал себе совершенно непонятен. Несколь­ко лет спустя ту же мысль по-своему сформулировал Ясперс: «чело­век не то, что он познает и он не познает того, что он есть». Послед­ний, и даже как-бы торжествующий вывод из этих положений сделал Сартр: «но в том то ведь и заключается свобода человека, что он ничего о себе не знает». Желая сохранить за человеком свободу, Сартр отрицает всякое самопознание: познание своего происхож­дения, среды, в которой вырос, мира, в котором живет и действует, так как все это закабаляет человека, который должен всегда оста­ваться абсолютно свободным создателем самого себя. Нельзя ска­зать, чтобы это чувство свободы ощущалось Сартром светом и счастьем. Как раз наоборот. B своих произведениях он постоянно говорит об одиночестве человека в мире, о его покинутости и забро­шенности в нем. Герои романов и драм Сартра исполнены скуки и отвращения к миру. Человек в мире, говорится в «Les mouches» все равно что осколок гранаты в теле, что браконьер в помещичьем лесу. Мир для человека не родина, а чужбина; вещи непостижимы для человека, а люди, ближние — для человека — ад. И все это Сартр ощущает свободою. Неудивительно, что он ощущает себя «приговоренным» к свободе. В романе «Les chemins de la liberte» Сартр с большою силою описывает скучающего в праздничный день молодого человека, вырывающего от скуки крылья у мух. Вдруг его взор останавливается на старинной китайской вазе. Юношу охватывает ярость и он вдребезги разбивает вазу, чувствуя

13

при этом, что он освобождается от всех оков, входит в безбрежное царство мировой свободы. Тема этой нигилистической свободы окончательно заостряется в тех же «Les mouehes», где герой пьесы Орест убивает мать, как символ зависимости, наследственности, ка­балы.

Все эти чувства по своей радикальности и взвинченности явно несут на себе печать некой абсурдности. Экзистенциализм этого не отрицает. Камюс прямо говорит: «абсурдное и есть абсолют­ное». И действительно, будь оно разумным, постижимым, оно несло бы, с точки зрения экзистенциализма, кабалу.

В учении экзистенциалистов о свободе свобода не только вы­дыхается и умирает, «о уже заживо разлагается. От художественно весьма интересных и местами даже блестящих романов Сартра пахнет трупом.

Надо ли говорить, что преодоления выше описанного кризиса свободы надо искать в возврате к евангельскому учению о сво­боде, как о пути, которым Истина сходит в мир и которым мир вос­ходит к Истине.