Василий (Кривошеин), архиеп. Последние встречи с митрополитом Николаем (Ярушевичем)

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Архиеп. ВАСИЛИЙ (КРИВОШЕИН)

Последние встречи с митрополитом Николаем (Ярушевичем)

(бывшим Крутицким и Коломенским)

Отрывки из воспоминаний

...Мне пришлось близко встретиться с митрополитом Николаем в июле 1960 года и беседовать с ним с полной взаимной откровенностью. Это было время начала «хрущевского» гонения на Церковь, о котором на Западе было еще мало что известно. Знали только о ренегатстве Осипова, об отлучении его от Церкви в декабре 1959 года, о смелой речи патриарха в феврале 1960 года и о последующей вскоре за нею отставке Карпова. Всё это, а в особенности отставка Карпова, о котором сложилось мнение, как о человеке, сравнительно хорошо относящемся к Церкви, вызвало тревогу, но никто не представлял себе силу и размеры начинающегося гонения. Наконец, поразила нас своей внезапностью и непонятностью отставка митрополита Николая 21 июня 1960 года от должности председателя Отдела Внешних Церковных Сношений... Положение митр. Николая во главе «иностранного» Отдела Патриархии казалось настолько прочным, деятельность его в этой области как будто была всецело в линии политики советского правительства, известность его заграницей столь велика, что отставка его представлялась совершенно необъяснимой. Что-то важное происходит, решили все, но что именно, было неясно. Вероятно, плохое.

В этой тревожной атмосфере, полной неопределенности, я отбыл 16 июля самолетом в Москву по приглашению Патриархии, менее месяца после отставки митр. Николая. Сам я недавно перед тем был назначен епископом Брюссельским и Бельгийским. На следующий день по приезде, канун праздника преп. Сергия, я начал выяснять возможности встретиться с митр. Николаем. Мне было сказано, что митр. Николай будет на празднике в Лавре, там его легче будет видеть... В Лавру мы прибыли на машине в самый день праздника 5/18 июля за час до начала литургии. В монастырской гостинице, куда нас привели, нас встретил... Я сразу сказал ему, что мне нужно встретиться и поговорить с митр. Николаем. Как это лучше устроить? «Хорошо», сказал..., «это не трудно. Вы сейчас пойдете в палаты (какие, точно не помню),

209

туда придет и митр. Николай облачаться. Там Вы с ним и поговорите. А патриарх придет попозже». Так и произошло. Меня провели в «палаты» и оставили одного. Через несколько минут пришел и митр. Николай. Никого кроме нас в палатах не было. Я сразу, не теряя времени, так как не знал, сколько времени мы останемся одни, обратился к митр. Николаю: «Приветствую Вас от лица нашего экзарха и от всего нашего Западно-Европейского Экзархата и хочу Вам сказать, как мы все в Экзархате были глубоко огорчены Вашей отставкой...». — «Да», ответил митр. Николай, «меня уволили так и так!». И при этих словах он сделал два энергичных жеста правой и левой рукой с сжатыми кулаками, сверху вниз наискось перед собою, как если бы кто рубил сплеча. Что он в точности хотел выразить этим жестом, мне до сих пор не совсем ясно. Вероятно, что его добивали со всех сторон. «Почему?», спросил я, «как это случилось?» — «Это не от Церкви. Между мною и патриархом ничего не произошло. У меня с ним были и остались самые лучшие отношения. Это от гражданских властей. Вы, наверное, знаете, что у нас за последнее время очень усилилась антирелигиозная пропаганда. Я с этим боролся в своих проповедях. Не в тех, которые печатались в ЖМП, а в церквах. А народ мои проповеди слушает и любит. А это как раз и было неприемлемо для наших властей. Им нужны архиереи, которые молчат, а только торжественно служат. А те, которые проповедуют и борются с безбожием, им невыносимы. Вот меня и убрали. Конечно, внешне все произошло по порядку, я уволен Синодом по собственному прошению, но я вынужден был его подать». — «Владыко», заметил я, «тогда было бы естественно уволить Вас от должности митрополита Крутицкого, а оставить на должности председателя Отдела Внешних Церковных Сношений, тем более, что Ваша деятельность в пользу мира была широко известна во всем свете и, вероятно, ценилась советским правительством. А поступили как раз наоборот. Уволили из Внешнего Отдела, а оставили митрополитом Крутицким». — «У нас, как Вы знаете», ответил митр. Николай, «переменилось чиноначалие» (намек на замену Карпова Куроедовым), «оно не знает хорошо моей деятельности в пользу мира и потому не ценит ее. А уволить меня от должности митр. Крутицкого они не могли. Это не в их силах. Да и Синод на это никогда не пойдет». Дальнейшее показало, как ошибался митр. Николай в этом отношении. Видно также, что он не предвидел еще всего, что его ожидает. Я спросил еще митр. Николая о нашумевшей речи патриарха Алексия

210

на заседании советского Комитета Защиты Мира. «Эту речь составил я», сказал мне митр. Николай, «патриарх только ее прочитал. А Вы знаете, что произошло потом? Когда патриарх закончил читать речь, в зале раздались два-три жидких хлопка, а вслед за тем один за другим поднялись представители «общественности» и начали громить патриарха: «Вы хотите нас уверить, что вся русская культура создана церковью, что мы ей всем обязаны, но это неправда и т. д.». Произошел целый скандал».

Далее, я передал митр. Николаю приглашение нашего экзарха приехать во Францию, посетить наш Экзархат. «Это очень укрепит положение нашей Церкви во Франции», добавил я. Насколько мне известно, мысль о поездке во Францию по приглашению экзарха исходила от самого митр. Николая или от его друзей в Москве, которые писали нашему экзарху митр. Николаю (Еремину), намекая, что такое приглашение, а тем более поездка во Францию, укрепит положение митр. Николая... Митр. Николай явно заинтересовался переданным мною приглашением и попросил меня поговорить об этом с патриархом. Я ответил, что у меня есть письмо к нему нашего экзарха с приглашением его (митр. Николая) посетить Западно-Европейский Экзархат. «Это хорошо», сказал митр. Николай, «но было бы также хорошо, если Вы заговорите о приглашении в присутствии Куроедова, развили бы перед ним важность моего посещения Франции. Вы увидите его сегодня за обедом, Вы туда приглашены, будет там и патриарх» —«А что за личность Куроедов?», полюбопытствовал я. «Мы в нем еще не успели разобраться», дипломатически ответил митр. Николай. — «А как объяснить заграницей причину Вашей отставки?», спросил я. — «Скажите, что уволен по неизвестным причинам. Во всяком случае не по состоянию здоровья. Опровергайте это. В прошлом я, правда, болел, но сейчас я чувствую себя физически лучше, чем уже много лет. Но о настоящей причине моего увольнения также не говорите»...

В это время вошел патриарх Алексий, и наш откровенный разговор с митр. Николаем прекратился. Я передал патриарху письмо экзарха и устно подтвердил приглашение митр. Николая посетить наш Экзархат во Франции. А митр. Николай попросил патриарха заговорить об этом за обедом в присутствии Куроедова. Патриарх согласился, но по его виду можно было усмотреть, что он довольно скептически думает об успешности нашего проекта... Праздничную литургию патриарх служил с митр. Николаем и мною в Троицком соборе. Другие архиереи, их приехало на празд-

211

ник восемнадцать, служили в других церквах Лавры. К обеду у патриарха были приглашены сослужившие с ним литургию и наиболее «важные» из гостей. Всего человек десять-пятнадцать. Патриарх сидел во главе стола, по правую руку от него, вдоль длинной стороны стола, сидел митр. Николай, по левую, напротив митр. Николая, Куроедов. Непосредственно ниже митр. Николая сидел я. Еще несколько ниже сидел епископ Подольский Никодим, новый председатель Отдела Внешних Церковных Сношений, и помощник Куроедова П. В. Макарцев... От времени до времени Куроедов разговаривал в довольно любезном тоне с патриархом и тот отвечал приблизительно также... Обращало на себя внимание то, что Куроедов и митр. Николай, хотя и сидели друг против друга, не только не обменялись за все время обеда ни одним словом, но даже избегали смотреть один на другого. В частности, митр. Николай сидел почти все время насупившись, смотрел как-то вниз, не прямо перед собою, но наискось в сторону патриарха. И молчал большую часть времени. Куроедов и митр. Николай производили впечатление рассорившихся между собою людей, которых случай заставил встретиться и которые избегают смотреть друг на друга, не то чтобы разговаривать друг с другом. Во время обеда патриарх сказал Куроедову: «Мне пишет из Парижа наш экзарх, он приглашает митр. Николая посетить Западный Экзархат и что это будет очень полезно для нашей Церкви во Франции». — «Почему?», спросил Куроедов, «мне это не совсем понятно». Патриарх попросил меня объяснить это. «Митрополит Николай», стал я исполнять это трудное поручение, ибо на самом деле кроме желания помочь и поддержать митр. Николая других веских причин для его поездки во Францию не было, «митрополит Николай настолько крупная и всемирно известная личность, как иерарх Русской Церкви и как борец за мир, что приезд его во Францию сразу увеличит престиж Русской Церкви там и укрепит ее отражать нападки враждебных нам юрисдикций, в особенности карловчан. А кроме того митр. Николай свой личностью и своим красноречием привлечет многих к нам». Куроедов задумался. «А все же мне неясно, почему поездка митр. Николая нужна именно сейчас?», заметил он. — «Она и раньше была нужна», ответил я, «но раньше у митр. Николая не было времени». Куроедов ничего не ответил, и разговор о поездке прекратился. Митр. Николай во время его молчал...

В четверг 8/21 июля был праздник Казанской Божией Матери, очень торжественно празднуемый в Москве. Всенощную

212

накануне в Патриаршем Соборе служили патриархи Московский Алексий и Грузинский Ефрем. Сослужил митр. Николай и другие архиереи, в том числе и я... На следующий день, перед началом торжественной литургии с участием двух патриархов, сослужившие им архиереи собрались в алтаре Патриаршего Собора, чтобы облачиться там во время чтения часов. Патриарх Алексий должен был прийти немного позднее, а патриарх Грузинский должен был облачаться посреди церкви. Я прибыл в алтарь еще до начала часов, вскоре прибыл туда и митр. Николай, мы стояли рядом и у нас начался интереснейший и очень откровенный разговор о положении Церкви в России. Через некоторое время к нам подошли иподиаконы и начали нас облачать, но митр. Николай продолжал разговор, нисколько не стесняясь их присутствием. Впрочем, они скоро ушли, закончив наше облачение. Разговор начался с того, что я спросил митр. Николая, правда ли, что на Пасху этого года в Киеве во Владимирском соборе во время заутрени комсомольцы мешали богослужению, прерывали его, вообще хулиганили. Я прочел об этом в заграничных газетах. «Не только в Киеве», ответил митр. Николай, «но по всей России на Пасху прокатилась волна грубейших и безобразнейших антирелигиозных демонстраций. Мне даже неловко описывать их, особенно здесь в церкви, но я все-таки скажу, чтобы Вы знали правду. В одном из городов на Украине во время службы в церковь ворвалась толпа молодых людей, они несли на руках обнаженную девушку, направились к алтарю и пытались через царские двери войти в него и положить девушку на престол. Конечно, это им не удалось, верующие вмешались и помешали, произошла общая драка и свалка». — «Но как реагирует на это патриархия?», спросил я, «протестует ли она и что делает милиция, ведь она обязана по закону не допускать таких безобразий?» — «Патриархия делает, что может, но без больших результатов. Каждый раз, как нам становится известным о таких бесчинствах во время богослужений, а об этом нам сообщают с мест наши архиереи и духовенство или даже верующие миряне, мы протестуем и жалуемся Совету по Делам Православной Церкви на безобразие и на нарушение закона и просим принять меры против виновных и против повторения подобных случаев. Обыкновенно через несколько месяцев приходит ответ, что расследование не подтвердило содержания нашей жалобы и что следовательно она неосновательна. Что же касается милиции, то она и подобных случаях просто исчезает н появляется только по окончании бесчинств».

213

— «А правда ли, как я слыхал, что за последние шесть месяцев было закрыто свыше пятисот церквей и каким образом они закрываются? Ведь по закону для закрытия храма нужно согласие верующих?» — «Да, правда. А способов закрыть церковь много. Вот, например, более мирный и якобы законный. В какой-нибудь церкви служит священник ревностный и хороший. Проповедует, устраивает крестные ходы» — «То есть проповедует против безбожия?» — «Нет, что Вы! Просто проповедует. Другие испугались и совсем перестали проповедывать». — «А разве крестные ходы запрещены?» — «Разрешены вокруг храма два раза в год, на Пасху и в храмовой праздник. А он устраивает чаще. Так вот уполномоченный снимает его с регистрации или требует перевода в другой приход под угрозой снятия его с регистрации. Архиерей вынужден подчиниться и назначает на приход другого священника. Но уполномоченный упорно отказывает в регистрации ему или всякому другому священнику, которого архиерей пытается назначить на этот приход. В результате в храме свыше шести месяцев не совершается богослужений и власти закрывают его, как не действующий. А вот и более резкие способы закрытия храма. В один назначенный властями день, обыкновенно в воскресенье, после окончания богослужения, когда народ разойдется, около храма собирается толпа в несколько сот человек, коммунисты, комсомольцы, весь так называемый актив, с соответствующими инструментами и в течение нескольких часов физически разрушают и уничтожают храм, а церковную утварь, книги, облачения и т. д. грузят на грузовики и увозят неизвестно куда». — «Но это, вероятно, происходит только в деревнях?», спросил я, потрясенный рассказом Владыки Николая. — «Совсем не только в деревнях, а даже в сравнительно больших городах», ответил митрополит Николай.

Далее я спросил его, что он думает о недавнем осуждении к трем годам тюрьмы архиепископа Казанского Иова (Кресовича) и справедливы ли предъявленные ему обвинения в финансовых злоупотреблениях, скрытии доходов в целях неуплаты налогов и т. д. Об осуждении архиеп. Иова мы читали в газетах еще заграницей, а во время моего пребывания в Москве в газете «Советская Россия» появилась большая статья с резкими нападками на него и с описанием суда над ним. «Все эти финансовые обвинения», ответил митр. Николай, «неверны или, во всяком случае, неверны на восемьдесят процентов. Вот истинная подоплека всего дела. Архиепископ Иов был деятельным архиереем,

214

проповедывал, ездил по приходам, боролся с безбожием, противился закрытию приходов. Это, конечно, не понравилось гражданским властям, его решили убрать, но так как прямо обвинить его за церковную работу было неудобно, то против него выдвинули обвинение в неуплате налогов. Дело в том, что у нас архиереи получают определенное содержание, скажем, 5.000 рублей в месяц, —и кроме того на расходы по представительству, примерно 10.000 рублей. Это расходы на передвижения, секретаря, машину и т. д. Повсеместно принято, что в финансовую инспекцию делается заявление только о содержании (жаловании) и по нему уплачивается налог, а о суммах на представительство ничего не заявляется и налогом они не облагаются. Это повсюду принято, давно существует и об этом прекрасно известно правительству. Никаких возражений с его стороны против такого порядка не было. Так поступал и архиеп. Иов. И вот неожиданно он был предан суду за злостное сокрытие от финансовой инспекции своих получений на представительство. Но ведь в этом можно обвинить всех архиереев, в том числе и меня. Более того, когда против кого-нибудь имеется обвинение, что он скрывает свои доходы, его никогда сразу не предают суду, но вызывают сначала к фининспектору на объяснение и если обвинение оказывается правильным, дают возможность в известный срок уплатить требуемую сумму и только в случае отказа привлекают к суду. А тут архиеп. Иов был сразу предан суду. И хотя его сыновья инженеры внесли за него требуемый налог, он был осужден на три года. Неслыханная мера наказания в налоговых делах! Обвиняли его также в неправильной отчетности, но самое большее, что можно сказать, что отчетность велась небрежно, но злоупотреблений не было. Вообще весь суд велся в безобразной дикой обстановке, а в газетах началась травля с полным искажением того, что происходило на процессе. Все это дело было затеяно с явною целью запугать других архиереев, чтобы они сидели смирно и не боролись с безбожием. И против каждого из нас может быть возбуждено подобное дело». Я спросил митр. Николая, можно ли и нужно ли сделать известным заграницей то, что он мне рассказывал о положении Церкви. Митр Николай задумался на минуту. Видно было, что мой вопрос его встревожил. «Да», сказал он наконец, «можно и даже полезно, но без всех подробностей и без упоминания моего имени. И не от Вашего лица, так чтобы не могли догадаться. А вот молодежи, которая приехала с Вами (митр. Николай имел в виду группу молодежи нашего Экзархата, которая приеха-

215

ла по приглашению Патриархии одновременно со мною, хотя и независимо от меня, из Парижа), ей не надо рассказывать. Зачем смущать и соблазнять юные души?»... Я задал митр. Николаю еще один вопрос (в это время нас уже кончили облачать, иподиаконы оставили нас одних и мы сидели рядом друг с другом в мягких, покрытых белыми чехлами креслах в алтаре собора): «Вот Вы говорите мне о преследованиях и тяжелом положении Церкви в России, а недавно была на Западе делегация Русской Церкви... и на задаваемые им... вопросы, они отвечали, что Церковь в России свободна и никаких гонений или притеснений нет». Митр. Николай грустно улыбнулся в ответ: «Если бы я был на их месте..., я, вероятно, стал бы говорить то же самое, что они»...

Поздно вечером того же дня, после десяти часов, в номере, занимаемом мною в гостинице Советская, раздался телефонный звонок. Я взял трубку: «Говорит дежурная патриархии такая-то (забыл фамилию). С Вами будет сейчас говорить митр. Николай». И действительно вслед затем раздался голос митр. Николая: «Вы завтра, как я слышал, будете у ... Очень прошу Вас, скажите ему, что Вы говорили мне, как широко известна заграницей моя деятельность в защиту мира, как широко я лично известен, как ценят мои выступления и какое они имеют значение для Советского союза, как поднимают они его престиж (этого я никогда не говорил!). Очень прошу это сделать, Вы тем самым много мне поможете». Я согласился, хотя и без большой охоты. Мне стало жалко митр. Николая. Еще недавно чуть ли не самый влиятельный и сильный иерарх Московской Патриархии просит помощи и защиты у приехавшего из заграницы епископа-эмигранта, значительно более молодого его по возрасту и хиротонии. Обстоятельства, о которых не время говорить, помешали, однако мне исполнить просьбу митр. Николая. ...На следующий вечер я уехал поездом в Ленинград. Там мне удалось откровенно побеседовать о митр. Николае с настоятелем Никольского Морского кафедрального собора протоиереем о. Александром Медведским, знакомым мне еще по поездке в 1956 году (скончался в 1973 г.). «Да», сказал он, «поразила всех нас, как громом, отставка митр. Николая. О ней нам рассказывал наш митрополит Питирим (Свиридов, умер в 1963 г.) по возвращении из Москвы с заседания Синода. Обсуждался вопрос о принятии Синодом прошения митр. Николая об отставке. «Ваше Святейшество», заявил на заседании Синода митр. Питирим, так он нам рассказывал, — «У меня скорее рука отсохнет, чем я подпишу постановление о принятии прошения

216

об отставке митр. Николая!» — «Надо», сказал мне патриарх. И митр. Николай прибавил: «Надо!». И я подписал». Я спросил о. Медведского: «А почему же митр. Николай подал такое прошение? Что его могло побудить?» — «Трудно сказать. Вероятнее всего, ему предъявили такие требования, принять которые не позволяла его совесть. И он предпочел уйти в отставку».

Я вернулся в Москву 28 июля... На следующий день, во время утреннего чая в гостинице Советская, сопровождавший меня прот. о. Павел Соколовский (убитый в авиационной катастрофе в 1973 г. над Прагой) сказал мне, что меня кто-то хочет видеть. Я вышел в переднюю номера, в котором мы пили чай. Одно лицо ...попросило у меня благословения и передало мне письмо, сказав: «Это от митр. Николая». И ушло. Я вернулся в номер... Видел ли прот. Соколовский, что мне передали письмо, не знаю. Думаю, что нет, но несомненно догадался. Впрочем, я не стал скрывать этого, я не думал, что в нем будет что-нибудь очень важное, вероятнее всего о том, как нам еще встретиться. Словом, я тут же за столом прочитал письмо, про-себя, конечно... Все оно было написано от руки. Вот его содержание, с некоторыми пропусками:

Дорогой, Возлюбленный Владыка Василий!

По Вашем возвращении из Ленинграда я многократно пытался найти возможность встретиться с Вами, а также с С. Ник. Большаковым (он приехал из Англии в качестве гостя Патриархии) и молодежью... Меня изолировали от Вас и всех вас. Мне не было предоставлено часа для этих встреч и Вы, вероятно, сами не знали об этой изоляции. Как все это грустно! Обнимаю Вас с горячей братской любовью... Мне очень тяжело. Передайте С. Н-чу (Большакову) о моей невозможности иметь беседу с ним. Передайте Вашей молодежи глубокую благодарность за присланную книгу и теплое письмо. Так мне и не дали повидаться с ними! Вас лобзаю братски, всем остальным пересылаю мое благословение. Прощаюсь со всеми вами — увы! на расстоянии.

Если Пр. Экзарх или кто-либо будет мне писать, то только на домашний адрес: Москва 5, Бауманский 6 — мне. Счастливого пути! Богом благословенного успеха в работе, дорогой Владыка! Прошу св. молитв. Не понимаю происходящего со мной. Душой всегда буду со всеми вами.

С любовью неизменной Ваш Μ. Н. 29 июля.

217

Прочитав это письмо, я сразу начал действовать, чтобы встретиться или по крайней мере поговорить по телефону с митр. Николаем. Я сказал прот. о. Павлу Соколовскому, что мне непременно нужно видеть перед отъездом митр. Николая, попрощаться с ним. Он позвонил в Патриархию, ему сказали, что митр. Николая нет, но скоро будет и останется там до трех часов. Я попросил передать ему, что я хочу его видеть. Попозже, когда я снова позвонил, мне ответили.., что митр, Николай был, но уехал раньше обыкновенного провожать на аэропорт патриарха, который в этот день в час дня улетал в Одессу. Передать ему о моем желании его видеть не успели, но обещали сделать это на аэродроме. Позже я снова позвонил в Патриархию и мне сказали, что после отбытия патриарха митр. Николай сразу уехал к себе домой, так что ничего передать ему не успели, а до отъезда патриарха было невозможно, так как патриарх с ним всё время разговаривал. Больше в Патриархию он в этот день прийти не должен был. Я попросил тогда домашний телефон митр. Николая, мне его дали, но сказали, что звонить бесполезно, так как митр. Николай на телефонные звонки не отвечает. После окончания служебного дня в Патриархии, он «запирается» у себя дома и добиться его по телефону невозможно, даже в самых экстренных случаях. И на звонки у двери он тоже не отвечает и никому не отпирает. У Патриархии в этом отношении большой опыт. И действительно, я и днем и вечером до позднего часа пытался звонить по телефону по его домашнему адресу, но безрезультатно. Никто не отвечал на телефонные звонки.

...Последнее личное известие от митр. Николая я получил 11 апреля 1961 года, то есть после того, как он в сентябре 1960 года был уволен на покой с должности митрополита Крутицкого и Коломенского. Я поздравил его телеграммой с Пасхой на его домашний адрес в Москве и получил в Брюсселе телеграфный ответ: «Воистину Воскресе взаимно с любовью горячо поздравляю обнимаю митрополит Николай»... В Россию я снова попал только в октябре 1964 года, на две недели. Находясь в Лавре, я захотел посетить могилу митр. Николая. Мне обещали, но почему-то медлили. Пришлось дважды повторить просьбу, второй раз более энергично. Тогда сопровождавший меня... повел меня к туристической конторе с надписью на английском языке у врат Лавры, получил письменный пропуск у находившегося в конторе молодого монаха и мы в сопровождении другого пожилого монаха пошли к одной из церквей Лавры (не помню, какая именно), R крипте которой находится могила митр. Николая, Монах от-

218

крыл ключами крипту и мы вошли в нее. Могила митр. Николая покрыта белыми мраморными плитами с золотою надписью — имя, сан, год рождения и смерти. Немного цветов. Мы помолились. Как мне сказали, в церкви раз в неделю совершают литургию, а иногда и в крипте панихиды на могиле митр. Николая. Тогда пускают народ. Но обыкновенно храм закрыт.

219