Струве Н. А. К юбилею Семена Франка

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

Никита СТРУВЕ

К ЮБИЛЕЮ СЕМЕНА ФРАНКА*

Семен Людвигович Франк принадлежал к той небольшой группе русской интеллигенции, которая проделала беспрецедентный путь от марксизма к идеализму и дальше — к христианству. Точнее, их было четверо: Струве, Булгаков, Бердяев и самый младший — Семён Франк, четверо, коим суждено было ознаменовать и определить свою эпоху. И все четверо были связаны общностью исканий, борьбы, судьбы при необычайной разности в призвании, в темпераменте. Все четверо участвовали в исторических сборниках — «Проблемы идеализма», «Вехи», «Из глубины» — в сборниках, увы, неуслышанных, ставших вразрез с исторической действительностью, но живых и актуальных и по сей день.

Все четверо оказались волей, а скорей неволей, выброшены в эмиграцию, где участвовали в таких организациях духовного возрождения, как Берлинская философская Академия, Русское Студенческое Христианское Движение, Богословский Институт, журнал «Путь», издательство Имка-Пресс. Все четверо дожили до 74 лет, и в смерти, в последний раз, сказались одновременно их общность и предельная индивидуальность, несхожесть.

«Смерть художника, — писал Осип Мандельштам, — не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать ее как последнее заключительное звено, как высший акт его творчества».

То, что Мандельштам относил к художнику, применимо ко всякому творческому человеку, и уж конечно, к философу.

Отец Сергий Булгаков был сражен апоплексическим ударом в День Св. Духа, который был днем его рукоположения в священники, и уже не приходил в сознание.

Петр Струве и Николай Бердяев умерли молниеносно: Струве после трудового дня, Бердяев —прямо за рабочим столом. Семену Франку было дано длительное умирание от рака легких, в сознании, в созерцании, наедине с тайной, и в этом последнем созерцании ему открылось то, что так упорно он искал всю жизнь и что так поневоле неадекватно выразил в своем творчестве. Тот синтез, который не дано осуществить че-

* Слово, переданное по радио Свобода, 29 января 1977 г.

128

ловеку в силу ограниченности земной жизни, открылся Франку перед самым переходом в иной мир, уже за пределами языка, за пределами передаваемости.

Франк происходил из интеллигентной еврейской семьи, и первым его воспитателем был его дед, основатель еврейской общины в Москве. Он учил его древнееврейскому языку, библейской религии, водил в синагогу; умирая, завещал 14-летнему внуку придерживаться веры отцов.

В буквальном смысле Франк эти заветы не исполнил, но впоследствии свое христианство всегда сознавал как естественное развитие религиозной жизни своего детства.

Но к христианству Франк пришел много позже, после сложных и упорных умственных и духовных исканий. К 16 годам, как часто бывает, вера в личного Бога в нем замерла, и как многие его сверстники, Франк увлекся, на короткое, правда, время, марксизмом, его наукообразной формой, его объективизмом, стремлением подчинить морально-политический идеал неким имманентно-объективным, как бы космическим, началам общественного бытия.

Отдав дань революционному движению, Франк стал серьезно заниматься политической экономией и пришел к выводу о шаткости и несостоятельности экономической теории Маркса. Дальнейшими толчками в становлении Франка были Спиноза и Ницше. Спиноза открыл ему интеллектуальную любовь к Богу, мистическое чувство божественного всеединства бытия, которое Франк не переставал разрабатывать до конца жизни. Но то, что у Спинозы было скорей интеллектуальной категорией, Франк заполнил живым метафизическим опытом. В 1901 году случайное чтение книги Ницше «Так говорил Заратустра» потрясло его атмосферой духовной жизни, духовного борения. С этого момента, внезапно, он почувствовал реальность духа, реальность глубины в собственной душе. Так без каких-либо особых решений, Франк стал идеалистом, идеалистом-метафизиком, носителем некоего духовного опыта, открывающего доступ к незримой внутренней реальности бытия.

И вот, раскрытию этой незримой внутренней реальности бытия и был посвящен философский труд (я сказал бы — философский подвиг) Франка, который протекал, созревал под воздействием Владимира Соловьева и всей платонической традиции — от Плотина до средневекового немецкого мыслителя Николая Кузанского.

129

В кратком юбилейном слове трудно передать основные идеи философии Франка, не упрощая их. В основном эти идеи затрагивают две философские области — гносеологию и антропологию.

В познании Франк различает три ступени, соответствующие трем слоям бытия. Опытное знание, т. е. чувственное восприятие, вводит нас лишь в поверхность бытия. Знание рациональное открывает нам идеальную, но отвлеченную сферу. И то и другое дает нам дробное, ущербное понятие реальности. А на глубине бытие — по Франку — есть единство, и как единство оно непостижимо и доступно нам в некоем таинственном живом знании, в интуитивном вхождении в закрытую как для чувственного, так и для интеллектуального знания основу реальности. Иначе говоря, бытие, по Франку, коренится в абсолюте, но этот абсолют не закрыт человеку, а самооткрывается. Для Франка реальность — трансрациональна, она не является объектом познания, она — некий «голос», «зов», «обращение»; реальность — не «оно», а «ты», обращенное к человеку. Иначе говоря, Бог присутствует в реальности, и в ней, вместе с ней открывается человеку.

Да и человек, как часть этой реальности, только тем и человечен, говорит Франк, что в нем присутствует Богочеловеческое. Поэтому самопознание и Богопознание для Франка почти одно и то же.

Как всякая теория всеединства, как всякий последовательный монизм, т. е. учение, в котором Бог и мир, Творец и тварное недостаточно разграничены, философская система Франка натолкнулась на неразрешимую проблему зла. Откуда произошло зло, раз корень реальности божествен, а реальность является абсолютом? И в последней своей книге «Реальность и человек» Франку пришлось как-то отделить общую реальность от Бога, поскольку в этой общей реальности содержится потенциальность зла.

Другая трудность, на которую натолкнулся Франк, касалась перехода от умозрения к откровению, от философии к религии. В своих социальных и этических взглядах, в своей личной жизни и практике, Франк придерживался христианского реализма, и с этой точки зрения неоднократно и убедительно критиковал революционный утопизм, начиная со статьи в «Вехах» и вплоть до поздней своей книги «Свет во тьме». Франк, согласно евангельскому учению, признавал благость и ценность мира, но и падшесть его, учитывал, что падшесть мира поддается лишь ограниченному совершенствованию.

130

«Мое творчество, — писал Франк в 1946 году своему другу, психиатру Бинсвангеру, — движется теперь в двух преимущественно довольно резко разграниченных направлениях: философско-систематическом, чисто созерцательном с одной стороны, и экзистенциально-религиозном — с другой, хотя я сам рассматриваю это как некий духовный соблазн — перед моим умом носится образ последнего синтеза, написать который у меня вероятно не будет ни времени, ни сил».

И действительно, синтез этот не был написан. Вероятно, в силу несовершенства эмпирической жизни и не мог быть написан. Только перед самой смертью, в мистическом переживании приобщения через страдания к самой сущности Христа, Франк познал блаженство «утоленного разумения». И Франк сказал те слова, которые лучше всего свидетельствуют о глубине и величии его личности и творчества: «Живу живым источником, все выраженное уже не то». А вместе с тем, все выраженное Франком — его гносеологическая и метафизическая система, этюды по социальной философии, прекрасные статьи о духе Пушкина — едва ли не самое совершенное, что дала русская мысль XX века.

Мистическую глубину своего созерцания Франк как никто другой сочетал с рассудочной трезвостью и логической ясностью. В своих теоретических книгах Франк часто труден, но никогда не запутан. А в книгах, написанных для более широкого читателя, его изложение достигает удивительной плавности и гармонии. Как его старший современник Бергсон, Франк был не только законченным философом, но и природным писателем-стилистом.

131