Федотов Г. П. Русская религиозность. Часть 2. V. Республика Святой Софии

Основные представители русской историографии, даже ли­беральной (Соловьев, Ключевский), воспринимали Московское царство прежде всего как создателя Российской империи. Быть может, поэтому Москва заслонила предшествующие пять веков древней жизни, несравненно более богатых культурными и ду­ховными достижениями ^а.

Как известно, венчание на царство великого князя Москов­ского произошло лишь в XVI веке (1547). Когда-то Василий I, сын Димитрия Донского, говорил: «У нас есть Церковь, но нет царя». И хотя патриарх Константинопольский поучал его: «Не-

^а Глава о Новгороде была частью оригинального плана Г. Федотова для данного тома, но не была написана. Настоящий краткий очерк взят из малоизвестного периодического издания «Народная правда», № 11-12, Нью-Йорк, 1950, с. 21- 33. Он содержит общее направление концепции Федотова в отношении Нов­города — одного из наиболее своеобразных и творческих центров средне­вековой русской цивилизации. Отсутствие капитального исследования по данной теме у Федотова весьма прискорбно. Оно отражает трудности, с кото­рыми он, несомненно, столкнулся, приступая к написанию задуманной им главы, и причину, по которой он ее отложил. Эти трудности вызваны тем, что не существует сколько-нибудь полного обзора или монографии о средне­вековом Новгороде. К настоящему времени этот пробел заполнен, хотя лишь частично, следующим трудом: Вернадский В. Н. Новгород и новгородская земля в XV веке. Москва и Ленинград, 1961. Отдельные аспекты новгородской культуры описаны в: Никитский А. И. Очерк внутренней истории Церкви в Великом Новгороде. Петербург, 1879; Лазарев В. Н. Искусство Новгрода. Москва и Ленинград, 1947. О более поздних археологических исследованиях в Новгороде см.: Арциховский А. В. Раскопки 1952 года в Новгороде // Вопросы истории. 1953. № 1. с. 113-124. — Прим. И. Мейендорфа.

169

возможно иметь Церковь и не иметь царя»,^а но эта византий­ская точка зрения находила немного сторонников на Руси. В са­мом деле, по византийской теории вселенского царства, все христиане в мире должны быть подданными одного императо­ра. Все православные народы были его вассалами. Русские кня­зья были пожалованы званьем стольников византийского двора. Понятно, что на Руси не считались с этими теориями, унизи­тельными для национального сознания, и ни один греческий митрополит на Руси не смог провести их в жизнь. Для наших предков греческий император был неким идеальным центром христианского мира, как римский (германский) император яв­лялся для Франции и Англии. С другой стороны, никто другой не мог притязать на его место. Хотя церковная литургика была пронизана византийскими теократическими идеями и отголос­ки их слышались и в церковных поучениях, ни один из русских князей не притязал на самодержавную власть. Князь был огра­ничен разнообразными общественными силами: вечем, боярст­вом, епископами. Для Церкви подобное положение создавало большие преимущества, особенно в духовном плане, и Она от­нюдь не стремилась ограничивать собственную свободу. Оби­женный князем епископ искал суда у митрополита Киевского, а Киевский митрополит, назначавшийся в Византии, был подсу­ден только патриарху Константинопольскому. Вот почему он, даже не играя активной роли в политике, возвышался над мест­ными элитами, даже над князем. Недаром один из митрополи­тов XII века мог говорить Киевскому князю: «Мы поставлены унимать вас от кровопролития».

Иначе, чем в княжеских волостях, сложились отношения меж­ду Церковью и государством в Великом Новгороде. Но прежде всего надо отвыкнуть от ходячего представления, что Новгород — это один только город со своей округой и что, следовательно, говоря о Руси, можно обойти молчанием его исключительную судьбу. Территория Новгорода была огромна; под его властью и правом жила вся Северная Русь, вплоть до Урала и даже захваты­вая часть Сибири. Даже после поглощения Москвой всех княже-

^а Miklosich F., Müller G., eds. Acta et diplomata graeca medii aevi sacra et profana. 6 vols. Vienna, 1860-1890; vol. II: Acta Patriarchatus Constantinipolitani 1314-1402.

170

ских уделов владения Новгорода были обширнее московских. Правда, большая часть этих земель была пустынной, включая в себя леса и тундры, населенные инородцами, среди которых бы­ли вкраплены поселки русских колонистов. Но на Западе Новго­роду принадлежало немало значительных городов: Торжок, Ла­дога, Старая Руса, некогда и сам Псков. Здесь выросли и знаме­нитейшие русские монастыри: Валаам, Соловки, Кириллов, Фе­рапонтов на Белом озере. В истории русского искусства средних веков (XIII-XV) Новгороду принадлежит первое место. Здесь сформировался и в наибольшей чистоте сохранился великорус­ский тип, вдали от татарской неволи и крепостного рабства. Здесь и сейчас фольклористы находят лучшие песни и былины, старинные костюмы и интереснейшие памятники деревянного зодчества. И, наконец, Новгород, торговавший с Ганзой, был главным на Руси окном в Европу. Прорубая вторично это окно, царь Петр сознавал, что он возвращает Россию на старые новго­родские рубежи. Новгородский князь Александр Невский, побе­дитель шведов и немцев, должен был стать ангелом-хранителем новой западнической империи.

Словом, Новгород не курьезный нарост на русской жизни, но наиболее русское в ней явление, наиболее чистое от татарской примеси и вместе с тем как будто таившее в себе возможности будущего свободного и культурного развития.

Был ли Новгород республикой? Да, по крайней мере в тече­ние трех с половиной веков своей истории (XII-XV). Существо­вание княжеской власти в Новгороде не должно нас обманы­вать. С тех пор как фактически прекратилось политическое единство Руси, с упадком киевской монархии, по смерть Влади­мира Мономаха (1125) княжеская власть в Новгороде не была ни наследственной, ни пожизненной. В любое время народное вече могло «указать князю путь» из города. С другой стороны, князь не только не был полновластным хозяином в Новгороде, но даже не был главным лицом в его администрации. Его глав­ное значение было военное; он был временным начальником во­оруженных сил. Но даже и здесь он делил военное начальство с тысяцким. Как судья он разделял власть с посадником и другими лицами. Он не был даже номинальным главой города-государст­ва. Не от его имени писались грамоты, заключались договоры. Приглашенный со стороны вечем, без всяких династических

171

прав, подобно подестам итальянских средневековых республик, князь легко включался в систему республиканских властей, «гос­под», правивших Новгородом. Следовательно, Новгород был действительно в течение столетий фактически республикой, или, по выражению Н. И. Костомарова, народоправством.

Правда, с конца XIV века Новгород перестал произвольно вы­бирать и менять своих князей. Великий князь Московский, уже по положению своему, признавался и князем Новгородским. Но это не увеличивало еще его прав и власти на новгородской тер­ритории. Не живя в Новгороде, он был представлен там своим наместником, который довольствовался строго определенными по договору доходами и юрисдикцией. Новгороду было выгодно такое положение, когда его военным защитником был самый сильный князь великорусского государства. А главное, мирные отношения с ним обеспечивали беспрепятственные торговые связи с «низовой» Русью. Без подвоза хлеба с Юга Новгород не мог существовать.

Все знают, что полнота власти в Новгородской республике принадлежала вече, или собранию всех свободных граждан. Ве­че выбирало все свое правительство, не исключая архиеписко­па, контролировало и судило его. Это была прямая, то есть не представительная, демократия, подобно республикам антично­го мира. Лишь тот, кто участвовал в народных сходках, мог осу­ществлять свои политические права. Огромная территория уп­равлялась жителями одного города. Это было слабое место в ре­спубликанском строе и Афин и Рима. «Агора» и «форум» не мог­ли управлять империями.

Но, говоря о Новгороде, обычно преувеличивают беспорядок и неорганизованность вечевого управления. Мы мало знаем о нормальном течении дел. Летописи говорят только о его нару­шениях. Традиционные картины побоищ на Волховском мосту являлись сравнительно редким исключением. По большей час­ти «владыкам» удавалось примирять враждующие партии до на­чала кровопролития. А главное, забывается о существовании «господ», верхней палаты, ведшей все текущие дела и подготов­лявшей важнейшие для решения вече. Эта палата состояла из выбранных вечем сановников, настоящих («степенных») и быв­ших, под председательством не князя, а архиепископа. Весьма вероятно, что работа народного веча с трудом укладывалась в

172

упорядоченные формы. Борьба партий легко переходила в междуусобия. Но это обычная плата, которую демократия платит за свободу. Княжеские усобицы на остальном пространстве рус­ской земли пролили больше крови и слез, чем драки на Волхов­ском мосту. И, конечно, за все века существования Новгорода в его стенах не пролилось столько невинной крови, как за не­сколько дней его посещения Иваном Грозным в 1570 году.

Но вернемся к новгородскому правительству. Недаром мы ви­дим, что в Совете господ председательствовал архиепископ. В сущности, именно он был «президентом» республики, если ис­кать современных аналогий. Посадник был первым министром, главой победившей партии. Владыка стоял выше партий и выра­жал единство республики. Чтобы сделать реальной его незави­симость, кандидаты, избранные вечем, подвергались жеребьев­ке. Три жребия на престоле Софийского собора символизирова­ли Божественную волю в судьбах города-государства. В полити­ческой символике Великого Новгорода его сувереном, носите­лем верховной власти представлялась сама святая София, Пре­мудрость Божия. Святая София была не только именем всей по­местной Новгородской Церкви, как это выражалось в формуле: «Святая соборная и апостольская Церковь святой Софии». Нет, это было имя самой республики, от этого священного имени пи­сались договоры и торжественные грамоты, ей приносили при­сягу князья и власти. Она мыслилась собственницей новгород­ских земель, особенно церковных («дом святой Софии»). В ней народная воля нашла себе небесный символ, свободный от кап­ризной изменчивости настроений толпы.

Не в одном Новгороде средневековая демократия осуществля­ла себя через посредство небесных символов. То же мы видим в городских республиках Италии. Милан был городом святого Ам­вросия, Флоренция — святого Иоанна Крестителя. Между Ита­лией и Новгородом нельзя предполагать взаимных влияний. Но общее теократическое сознание, жаждущее религиозного освя­щения политической жизни, принимало сходные формы и в ка­толической и в православной республиках средневековья.

Что такое или кто такая святая София — это вряд ли было яс­но рядовому новгородцу, вряд ли было ясно и многим из местно­го клира. Новгород, столь много давший русскому искусству, не оставил богословских трудов. В этом он не отличался от других

173

уделов средневековой Руси. Новгородский собор был наречен в XI веке по имени киевского и константинопольского храмов. Греки-епископы знали, конечно, что София, Премудрость Бо­жья, есть одно из имен Христа. Знали это и более ученые из рус­ских книжников. По крайней мере, в некоторых русских руко­писях встречается такое объяснение. Но во всех известных слу­чаях присяги новгородцы целуют икону Богородицы. Это за­ставляет думать, во-первых, что в средние века еще не существо­вало известного иконографического типа святой Софии в виде огненного ангела, а во-вторых, что в Новгороде возобладало бо­городичное, или женственное понимание Софии, предвосхи­тившее идею Софии у современных русских богословов из шко­лы Вл. Соловьева ^а.

Как бы ни представляли новгородцы святую Софию, она была владычицей и покровительницей города и государства. На зем­ле ее представлял всенародно избранный архиепископ. Истин­ный президент республики, он сосредотачивал в своих руках ог­ромную материальную и даже военную силу. «Дом св. Софии» был крупнейшей хозяйственной единицей в Новгороде, а «вла­дычный полк» — заметной частью его гражданского ополчения. В XIV веке новгородцы прилагали большие усилия, чтобы сде­лать свою Церковь совершенно независимой от Москвы. Одна­ко патриарх Константинопольский не согласился на раздел рус­ской митрополии. Впрочем, привилегии митрополита Москов­ского большей частью сводились к денежным поборам, связан­ным с отправлением церковного суда. Самого митрополита ста­рались держать подальше от Новгорода. Если же отношения с Москвой становились слишком натянутыми (в XV веке), была еще возможность поставления архиепископа, минуя Москву. Можно было получить хиротонию в Литве у православного ми­трополита Западной Руси. Так был поставлен святой Евфимий, один из лучших владык новгородских.

^а Недавние исследования не подтверждают точки зрения Федотова на новгород­ское представление о Софии. Более вероятным кажется, что до XVI века отож­дествление Софии с Христом было общепринятым и очевидным. См.: Amman A. M. Darstellung und Deutung der Sophia im Vorpetrinischen Russland // Orientalia Christiana Periodica 4:120-156 (1938); Meyendorf J. L’iconographie de la Sagesse Divine // Cahiers Archéologiques, 10:259-278. Paris, 1959. — Прим. И. Мейендорфа.

174

Часто говорят, что избранный на вече архиепископ не имел достаточной независимости и мог быть сведен со своей кафед­ры, подобно последнику и князю. Факты не подтверждают этой теории. Во всей истории Новгородской Церкви мы видим один смутный период — два десятилетия в самом начале XIII века, ког­да борьба суздальской и патриотической партий достигла боль­шой остроты. Тогда архиепископы той и другой стороны не раз должны были оставлять свою кафедру и снова возвращаться на нее. Но это было исключительное время. Свобода личности могла легко подавляться в средневековых теократических рес­публиках. Но свобода Церкви была, во всяком случае, в Новго­родской республике ограждена лучше, чем в самодержавной Москве, где с конца XV века удаление митрополитов по воле ве­ликого князя сделалось скорее правилом, чем исключением.

Но владыки Новгородские защищали свободу не только Церк­ви, но и свободу «града», то есть республики. Жития последних святых архиепископов Евфимия и Ионы накануне падения Нов­города об этом свидетельствуют. Так, Иона, уже в глубокой ста­рости, едет в Москву, чтобы отвратить угрозу против своего оте­чества. Он увещевает великого князя (Василия II): «Тихими оча­ми смотри на своих подданных и не начинай обращать свобод­ных в рабство». В духе пророчества он обещает наследнику (Ивану III) «свободу от Ордынского царя» — «за свободу града моего». Если же князь посягнет на свободу невинных людей, то увидит в собственных детях «зависти око» и разделение.

К несчастью, эти проявления религиозного идеала свободы в православии не были развиты в канонические трактаты. Дух свободы остался жить на страницах древних летописей и отчас­ти в местных культах. Так, местная чудотворная икона «Знаме­ния» Божией Матери осталась навсегда связанной с памятным чудом 1170 года. В сознании новгородцев, именно эта икона об­ратила в бегство коалицию князей во главе с Андреем Боголюб- ским и спасла их свободу. Икона «Знамения» (Чуда), как и сим­вол святой Софии, вместе с именами святых епископов новго­родских Иоанна, Евфимия и Ионы оставались в памяти новго­родской как религиозные символы политической свободы.

175