Шмеман А., прот. Пятьдесят лет трагедии Русской Православной Церкви

Разбивка страниц настоящей электронной статьи соответствует оригиналу.

прот. Александр Шмеман

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ТРАГЕДИИ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Мутной лавиной захлестывает нас юбилейная шумиха. Достижения, успехи, взлеты и полеты. Все к лучшему в этом лучшем из миров—да еще в мире, в стране, в обществе, построенных по последнему слову последней и окончательной истины. Об одном только не говорится в этом потоке ликования и самовосхваления — о странной судьбе веры и религии. Я говорю «странной», а мог бы сказать — «страшной». Ведь вот пятьдесят лет уже как религия провозглашена ненужной, отжившей, вредной. Пятьдесят лет, как вся жизнь пронизана сверху донизу ее отрицанием, высмеиванием, разоблачением, преследованием. И вот пятьдесят лет она, религия, несмотря на все это, живет. «Блаженны жаждущие и алчущие правды», — сказал Христос в Евангелии, и можно утверждать, что этот голод, эта жажда оказались неистребимыми. Если бы сейчас, сегодня, накануне юбилея можно было сосчитать, сколько людей верит еще по-настоящему в официальную идеологию, а сколько живет — так или иначе — жаждой и голодом чего-то другого, высшего, несводимого к одной земле и ее экономическим законам, — юбилейная риторика должна была бы прекратиться, и взамен ее возник бы вопрос: что же это значит? И не было ли трагической ошибкой то понимание человека, то учение о человеке, на котором пытались строить все эти пятьдесят лет, которое приказано было считать самоочевидной истиной, не требующей никаких доказательств? Ибо, по существу, ведь именно об этом идет речь: о самой природе человека, о том, что, в последнем и решающем счете, ему нужно знать, чем он живет, в чем его подлинная жизнь.

Но стоит задать этот вопрос, как становится ясно, что на этом глубинном уровне казенная идеология, объясняющая человека по принципам диалектического материализма, потерпела полное крушение. Она держится силой — и только. А то, что держится только внешней силой, не имеет силы внутренней и рано или поздно должно исчезнуть. С религией произошло обратное: могло казаться — и веками дей-

1

ствительно казалось, — что и она держится только силой, внешней поддержкой, защитой, принуждением, и вся диалектика материализма была целиком построена на этой предпосылке: лишите религию этой внешней силы и поддержки — и она рухнет. И вот лишили. И не только лишили, но и окружили высоким и страшным забором лжи и клеветы, пропаганды и гонения. Сделали почти невидимой, загнали на задворки жизни, лишили всех возможностей самозащиты. Рассуждая по-человечески — сделали жизнь ее невозможной. Вот простой пример: пятьдесят лет, как нельзя купить свободно Евангелие, то есть просто узнать о Христе. Но казавшееся невозможным, обреченное — по всем законам логики и вероятности — на смерть оказалось живым и возможным. И из всех итогов предстоящего юбилея этот итог — самый интересный и самый важный. Потому что в нем есть вопрос, на который рано или поздно, а нужно будет дать ответ, и вопрос не о случайном и преходящем, а, повторяю, о самой сущности человека, о последних мотивах его жизни.

Но, может быть, нам скажут, что все это неправда, что самой Конституцией религии обеспечена свобода, и, следовательно, если религия внешне оказалась вытесненной на задворки жизни, то это — в силу как раз ее внутренней слабости, ненужности и устарелости. Так думают многие, которые далеко отстоят от веры и которым кажется, что все тут благополучно: никто никому, дескать, не мешает верить, да и само духовенство печатно и устно подтверждает это. Но в эти юбилейные дни, в дни подведения итогов следовало бы каждому честному человеку проверить это внешнее впечатление. Следовало бы вслушаться в тот приглушенный стон, который стелется буквально по всей нашей земле. Вот недавно двум молодым священникам в Москве было запрещено служить, и они были, так сказать, церковно ликвидированы по указке свыше за то как раз, что просто сослались на Конституцию и потребовали для религии той свободы, которую она якобы гарантирует. Казалось бы, что может быть законнее и невиннее, чем ссылка на закон? Но она оказалась преступлением. И случай этот — не единичный. Конституция Конституцией, но есть страшное «администрирование» религии по телефону и устно; есть — если сказать всю правду и только правду — открытое гонение на веру. Лет десять тому на-

2

зад Московская Патриархия, вступая во Всемирный Совет Церквей в Женеве, заявила, что на территории Советского Союза двадцать две тысячи православных церквей. Несколько месяцев тому назад в официальном «Спутнике агитатора и пропагандиста» цифра эта — семь тысяч.

Вот простой факт, и его замолчать нельзя. На пятидесятом году режима есть фасад религиозной псевдосвободы. Есть послушные епископы, которым приказано возвещать это по всему свету. Есть послушный церковный аппарат. И есть открытое гонение на веру. И пока оно есть, вся юбилейная шумиха оказывается ложью и лицемерием, ибо свобода совести — это не одна из второстепенных и побочных общественных проблем, она — мерило всего прочего, она, в конце концов, — основа всякой другой свободы. Нет свободы веры — нет и не может быть свободы вообще. Верующие люди в нашей стране лишены возможности открыто защищать свои права. Им некуда и не к кому обратиться, и за них некому заступиться. Когда — совсем недавно — монахи Почаевской лавры после нескольких лет неописуемых безобразий, чинимых местной властью, приехали в Москву, в Патриархию, им сказано было, что ничего сделать для них нельзя. Власти удалось, повторяю, создать внутри Церкви вполне послушный себе аппарат и тем самым сделать борьбу почти невозможной. Но вот вспоминаются слова псалма: «Не надейтесь на князей, на сына человеческого». В темноте бесправия один за другим зажигаются огни мужества и свидетельства. И когда-нибудь, через много лет, воспоминание о нашем времени будет воспоминанием о другом юбилее — юбилее победы веры над всеми силами зла.

3